– Давай! – не раздумывая, согласился Косых.
Гриц ещё раз нажал всю ту же кнопку.
Ответная реакция последовала незамедлительно. Кармоед сорвался с места и распластал по всей поверхности двери свою пасть, словно собирался поглотить сразу и Косых, и его гида.
Однако дверь была сделана на совесть, и щетинозубому созданию оставалось только бессильно пускать розовые слюни.
– Кармоед, говоришь, – задумчиво произнёс Косых. – А если его на меня натравить, что будет, а? У меня лишней кармы более чем накопилось, не мешало бы почиститься.
– Желание клиента – закон, – усмехнулся Грицацуэль. – Только тут есть две сложности. Во-первых, зверей из вольеров выпускать строжайше запрещено, а во-вторых, если ты каким-то чудом до него доберёшься, то… – Гриц умилённо скрестил пальцы и воздел очи горе. – В общем, святым станешь, а это так скучно. Уж поверь мне, я-то знаю… Да, и ещё одно. Когда придёт твой час, шакал взвесит твоё сердце на весах, или ещё кто прочитает книгу твоей жизни, они же наверняка обнаружат и данное очищение, а это не по правилам. А уж падать в ад, будучи изгнанным с должности святого – весьма болезненно. Говорят, правда, черти к таким относятся сочувственно и даже расценивают сеанс кармоедства как колебание небесных основ, но это всего лишь слухи. В аду не был, подтвердить не могу, так что лучше смотри на него снаружи и не испытывай лишних желаний. Ну что, насмотрелся?
– Наверное, да, – пожал плечами Косых. – Можешь выключать. Кто там у нас следующий?
Гриц дважды ткнул в кнопку, заставив дверь вернуться к односторонней прозрачности, и перешёл к следующему вольеру, у которого уже стоял дядя Вася.
– Ну, читай, ты же единственный из нас, кто может разобрать эти иероглифы, – проговорил Косых. – Кстати, что за язык? – поинтересовался он.
– Имперский метаязык, – ответил Гриц. – Половина обитаемой вселенной его использует, ну за исключением разве что особо консервативных или слишком отсталых, типа вас.
– Вот насчёт отсталых я бы попросил, – со сдержанным возмущением произнёс Косых. – Я же не распространяюсь про то, что вся команда наутро в глубоком похмелье, а я, как единственный отсталый – самый живой из всех. Да, кстати, о языке вашем. Скажи, как так получилось, что я вас всех понимаю, хотя вряд ли вы там у себя в вашей империи поголовно на русском изъясняетесь?
– Генератор пси-лингвополя устанавливается на всех кораблях как стандартное оборудование, – ответил Гриц. Для облегчения и упрощения контактов. Ты говоришь и мыслишь на своём родном. Мы – на своём. Генератор же преобразует твои мысленные процессы восприятия чужой речи в соответствии с такими же процессами собеседника. Так что слышишь ты слова своего родного языка, хотя говорю я сейчас на нашем общеимперском. Удобно, правда?
– Удобно, – согласился дядя Вася. – А почему тогда я часть текстовых надписей воспринимаю вполне нормально, а часть – совершенно нечитабельна. Как вот, например, таблички эти на клетках.
– А, ты про боевое кресло? – понимающе кивнул Гриц. – Так оно тоже практически живое, отчего генератор считает его равным тебе собеседником. Потому и понятный текст видишь. А вот таблички, упомянутые тобой, и прочие тексты, напечатанные обычным способом, генератор не замечает. Потому они тебе и непонятны.
– Да, язык ваш надо бы выучить поскорее. Ты не подскажешь, как это делается? А то прилетим на вашу Черепаху, буду потом тыкаться, как котёнок слепой, во все дыры. Вряд ли этот ваш корабельный генератор за мной ходить там будет.
– Это к Шарне, пожалуйста, – ответил Ук-Па, – он у нас работает с чужими мозгами. Странно, что до сих пор ещё знание языка тебе не устроил.
– Времени не было, – буркнул Косых. – Сам знаешь, похищение нас с Ольгой, потом атака, зачисление в экипаж, где уж там до церемоний всяких… Вот закончим экскурсию, тут же к нему и направлюсь. Ладно, кто там у нас следующий?
– Похмелятор одичавший, выродившийся, – перевёл Гриц следующую надпись. – Продукт вымершей ныне расы Очистителей. Искусственно созданный организм для очистки разумных от излишних доз продуктов, освобождающих сознание. Опасен безусловно. После длительного бездеятельного существования функции скачкообразно изменились с переменой знака. Нападает исключительно на трезвых. Долго выслеживает, атакует незаметно и на расстоянии. Следствием атаки является непрекращающийся похмельный синдром, каковой невозможно одолеть любым количеством химических средств, поскольку происходят необратимые изменения центральной и периферических нервных систем. Распространён в центральной части южного рукава галактики на покинутых мирах Очистителей. Можно использовать как орудие мести.
– Интересуешься? – спросил Гриц, видя, как Косых потянулся к кнопке под табличкой.
– Ну, должен же я знать, как выглядит демон похмелья, – резонно ответил дядя Вася. – Тем более если его поймали.
И нажал кнопку.
Демон похмелья выглядел соответственно названию. В углу вольера лежала громадная бутылка, наполненная прозрачной жидкостью, наверняка не водой. Литров на тысячу, не меньше. Аккуратно закупоренная и полная.
Косых ещё раз надавил на всё ту же кнопку, делая дверь полностью прозрачной.
В ответ на это действие похмелятор изящным движением скрутил пробку со своего горлышка, и прозрачная жидкость с бульканьем устремилась наружу. После того, как три четверти содержимого оказалось на полу, быстро впитавшем лужу, похмелятор вырастил из донышка три тонких длинных ножки и, шатаясь, побрёл к двери. В каком-то полуметре от прозрачной преграды он вдруг споткнулся на ровном месте, да так удачно, что бутылка, до которой дядя Вася уже мог дотянуться рукой, перевернулась на сто восемьдесят градусов, утвердившись в шатком равновесии на собственном горлышке, из-под которого потекла, растекаясь по камере, оставшаяся в похмеляторе горючая жидкость.
– Издевается, – довольным тоном прокомментировал Грицацуэль. – Думает, что раз мы с тобой вчера немножечко выпили, так и сейчас захочется повторить. Ничего, обойдётся. Хотя на такой спектакль поутру без возможности найти где-либо альтернативный источник алкоголя мало кто способен смотреть. Ты бы выдержал, а? – прищурившись, поинтересовался Гриц.
– Не знаю, – честно ответил Косых. – Но встречаться с этой животиной в полевых условиях что-то не хочется. А уж на этом пьяном корабле такого монстра точно выпускать нельзя. Что там у нас дальше?
Дальше оказался «жраворонок ненасытный, перепончатохвостый». Выглядел он как ворона с зубами, только очень большая, да ещё хвост совершенно не вороний, а скорее ракетный – четыре перпендикулярные плоскости. Исходя из названия, этот монстр был из породы небрезгливых гурманов, то есть попросту жрал всё, что попадало в поле его зрения и двигалось. Жил он, согласно информирующей табличке, на достаточно редких в космосе фторовых планетах, но подлость его заключалась в том, что, обладая неумеренным аппетитом и некоторой разумностью, он мог отращивать у себя переходные камеры внешнего пищеварения для употребления созданий с другим химсоставом. Он мог усваивать даже безусловно ядовитых для других видов его собственного мира хлоро-, серо– и кислорододышащих существ. На этот раз Косых даже не стал активировать обоюдную прозрачность двери, удовольствовавшись общим злобно-голодным видом жраворонка, явно недовольного нынешним своим обиталищем.
Косых перешёл к следующей двери.
То, что он там увидел, слегка его покоробило. За прозрачной стеной сидел представитель его собственной расы. В костюме, при галстуке и за конторским столом.
– Ну-ка переведи мне эту надпись, – сквозь зубы проговорил дядя Вася, обращаясь, к следовавшему за ним Грицацуэлю.
– Гуманоид антиобщественный, псевдоразумный, – отозвался на его вопрос Гриц, – Отряд воинствующих бюрократов. Питается эмоциями общающихся с ним клиентов, преимущественно отрицательными, каковые сам и провоцирует. Способен довести до полного исступления даже камень, что однажды и сделал. Место обитания – запретная планета Земля. Опасен безусловно. Не выпускать ни в коем случае во избежание эпидемии.
– Ну, с бюрократами мы общались, не впервой, – проговорил Косых (Гриц при этих словах сжался в комок, готовясь при первой возможности дать дёру). – Да не бойся, – успокоил его дядя Вася, – у меня к этим бюрократам врождённый иммунитет, так что не волнуйся, я не заразный. А что это он с камнем такого сотворил?
– Да так, легенда, – осторожно проговорил Гриц. – По слухам, барин его в чистом поле выследил. Около валуна какого-то с надписями: «Направо пойдёшь – денег лишишься, налево пойдёшь – транспортное средство украдут, назад повернёшь – в лапы налоговой инспекции попадёшь, вниз копать станешь – из ямы не выберешься, вверх взлетишь – пограничники нарушителем сочтут, прямо пойдёшь – в камень упрёшься, сбежать назад захочешь – всё равно обратно вернёшься». Ну, клиент и начал камень пытать – откуда, мол, всё это знаешь, а если не знаешь, то кто такие гадости написал, и куда в таком случае ушёл сам написавший? Камень, разумеется, как патриот на допросе – ни слова, а тот его и на Лубянку вашу, и в лабораторию петролингвистическую, и ещё в дюжину мест, пока камню не надоело и не закричал он, что таким родился, а дети за грехи родителей не отвечают. Так этот урод камень у себя в кабинете перед столом поставил и собственноручно дописал: «А на месте останешься – тут тебе и каюк!». Много душ, стервец, загубил, пока не поймали.
– И как, позволь поинтересоваться? – с интересом спросил Косых.
– Да он, понимаешь, про самого себя забыл, – ответил Грицацуэль. – И про натуру свою. Барин, разумеется, его место работы вычислил, вошёл твёрдым шагом в кабинет, высыпал на стол взятку в виде мешка денег местных, а пока добыча всё это добро в стол запихивала, барин аккуратно его жидким азотом залил и быстренько сюда переправил. Вот с тех пор здесь и сидит в анабиозе.
– А камень? – спросил Косых.
– Ну, мы же не звери какие – экологию отсталых миров нарушать, – ответил Гриц. – Барин тоже. Вернул на место, в степь, предварительно последнюю надпись счистив. И улетел, кстати, беспрепятственно – камни тоже благодарными могут быть. Так, наверное, до сих пор там и стоит.