– Ну, в этом ты прав, – глубокомысленно отозвался Цади. – Раз уж сели, так точно успеем. Давно я в кабаках не дрался!
– Так что, за грядущую драку? – предложил Ча-Чик, извлёкший из бара внушительную бутыль с мутной жидкостью, в которой искрились маленькие золотисто-зелёные блёстки, скоренько распределив её по высоким бокалам.
– За неё, родимую, – отозвался Гнилофор, поднимая ёмкость.
Дядя Вася осторожно понюхал жидкость.
– Это что? – поинтересовался он у осы-инвалида.
– Настойка тритановая, – ответил тот. – Да не бойся, пей смело. Это не крепко.
С дружным звоном бокалы сдвинулись. Дядя Вася зажмурился и одним глотком осушил бокал.
Тритановка на вкус оказалась нежной, как кефир. Совершенно не обжигая слизистых оболочек, скользнула в желудок.
Косых уверенно раскрыл глаза. И в очередной раз поразился действию нового расслабляющего напитка.
Голова была ясной и прозрачной.
И не только у него.
Он удивлённо встряхнулся, зажмурился и вновь открыл глаза, пытаясь избавиться от наваждения.
Окружавшие его собутыльники стали прозрачными. Косых ясно видел пульсацию их внутренних органов и ток крови по жилам. Мимоходом посмотрел на свою собственную руку.
Та же картина.
«Был бы впечатлительным – точно сблевал бы…» – подумал он.
– Что, интересно? – спросил у него сидевший рядом Гнилофор. – Ничего, привыкай. Совершенно безвредно, зато помогает отношение собутыльников к тебе лучше понять.
– Это как? – спросил Косых.
– Если прозрачные – значит, относятся спокойно, можно даже сказать – с любовью, – ответил Гнилофор. – А начнут темнеть – значит, готовятся морду побить. Или ещё что-нибудь. Да и вообще красиво… – мечтательно закончил он.
– Не знаю, – ответил Косых. – Наверное, привыкнуть надо. А вообще-то ничего себе настоечка.
– Ну, тогда сиди, привыкай, – произнёс Гнилофор, – а мы пока наши грядущие действия на Диске обсудим, в смысле – куда пойдём сначала.
– А куда можно? – спросил Косых.
– Куда угодно! – отозвался Скорпиньето. – Но сейчас выбор невелик. Кабак или бордель?
– А где интереснее? – поинтересовался Косых.
– Это нас сейчас не интересует! – ответил Цади. – Как ты ответишь, так и решим.
– Ну, тогда кабак! – убеждённо произнёс Косых. – Не готов я ещё к вашим борделям. Нарвусь на паучиху какую, ещё сожрать захочет…
– Так в том и весь кайф! – весело воскликнул Цади. – Представляешь, на тебя наехали, и тут мы всем скопом вваливаемся. То-то свалка будет!
– Не будет свалки! – отрезал Скорпиньето. – По крайней мере, в борделе. Ты что не слышал, как он кабак выбрал?
– Кабак так кабак, – равнодушно произнёс Цади. – Один хрен, где буянить. Эй, Ча-Чик, ты там не умер? А ну, живо разливай по второй!
Энтоморф проворно выполнил требование.
– За канонира! – провозгласил Цади очередной тост. – И его предложение!
Чокнулись, выпили.
Вторую Косых пил уже не зажмуриваясь. Поэтому увидел, как начали светлеть и исчезать стены каюты. Точно так же, не до конца, словно сделались из толстого стекла. За второй переборкой очертания предметов уже начинали расплываться.
«Каловые массы» вместе с Гнилофором остались на той же стадии прозрачности. Разве что внутренности мозгов стали более чёткими.
– Что это мы сидим, трезвые, как полицейские? – наклонился к нему Кали. Давай-ка по третьей!
Стены просветлели почти до самой внешней обшивки.
– А что после пятого бокала будет? – полюбопытствовал Косых. – Планета прозрачной сделается?
– Богом станешь! – коротко ответил Гнилофор. – Только перед тем сам растворишься, один разум голый и останется.
– А с телом что будет? – спросил Косых, но ответа не дождался. Вместо ответа взвыл сигнал общего сбора.
– Деньги пришли! – радостно заорал Гнилофор и со всех ног рванул по коридору к главному залу. Косых и остальные музыканты поспешили за ним.
Бежать по прозрачному коридору было несколько непривычно. Особенно если видишь у себя под ногами даже не стекло, а вообще полную пустоту. И притом глубокую. Корабль стал прозрачным метров на сто во все стороны. Впрочем, не настолько, чтобы не замечать препятствий в виде поворотов коридора и дверей, сквозь которые надо было проходить. Прозрачность прозрачностью, но корабельные стены не становились от этого мягче.
Впереди уже виднелся зал собраний. Стараясь полностью повторять траекторию Гнилофора, Косых влетел туда. Отдышался и осторожно осмотрелся, чтобы не дай бог не наступить на кого-то незамеченного.
Обошлось.
Косых на ощупь отыскал ближайшее кресло и, облегчённо вздохнув, уселся в него. Наконец-то не надо было никуда бежать.
Присмотревшись внимательнее, Косых обнаружил в зале некоторое количество присутствующих. Плюс Бабулю с Ольгой, стоящих на возвышении.
Капитанша выкликала собравшихся:
– К`янн, офицер, две с половиной доли.
Из первого ряда поднялся некто, кого Косых не сумел увидеть. Через пару секунд он понял почему.
У офицера К`янна не было профиля. Совсем. По причине двухмерности. Косых смог его увидеть, только когда он взбирался на сцену. На удивление дяди Васи К`янн, в отличие от остальных собравшихся, прозрачным становиться не хотел. Ну, разве что мутно-лиловым, но не более того. Этакая двуногая перевёрнутая трапеция.
Впрочем, руки у него тоже были. На левом крае трапеции образовалась щель. К`янн поднял треугольный сегмент своего тела чуть ли не до груди Бабули. Та быстренько провела по нему небольшим аппаратиком неясного назначения, после чего К`янн вернулся на место.
Назначение прибора в руках Бабули Косых понял довольно быстро. Поскольку следующим прозвучало его собственное имя:
– Канонир Косых, три доли.
Выходить на всеобщее обозрение в своём нынешнем состоянии Косых не хотелось. Но оставаться на месте было глупо, если рядом выдавали причитающиеся ему деньги. Причём немаленькие.
Осторожно пощупав ногой прозрачный пол, убеждаясь в его твёрдости, дядя Вася направился к капитанше. Непонятно почему, ноги были ватные. Тем не менее, он ухитрился ни разу не споткнуться, поднимаясь по узкой лесенке.
– С первым гонораром тебя! – на удивление вежливо поздравила его обычно грозная капитанша. Заметив некоторую растерянность Косых, она наклонилась к нему и громко втянула в себя воздух.
– Тритановки хряпнул? – поинтересовалась она.
Косых кивнул, не в силах связно ответить.
– Ну, это ничего, – продолжила Бабуля. – Давай сюда руку.
Косых покорно протянул ей правую руку, на мгновение зажмурившись.
Это не помогло. Веки были прозрачны, так что он увидел, как прикоснувшаяся к его руке машинка капитанши пропечатала на его запястье несколько заковыристых иероглифов. Косых почувствовал лёгкий зуд в руке, но тут же всё и кончилось.
– Что, уже? – недоумённо спросил он, но капитанша, похоже, потеряла к нему всякий интерес.
– Второй пилот Тривариан, – обратилась она в зал. – Три с половиной доли.
– А как мне с этим дальше быть? – шепнул Косых, обращаясь к стоящей рядом Ольге, но та нетерпеливо мотнула головой, показывая дяде Васе, чтобы тот освободил место для стоявшего под лесенкой Трива.
Косых ничего не оставалось делать, кроме как подчиниться.
Добравшись до первого свободного кресла, Косых развалился в нём, расслабленно созерцая своё запястье.
Иероглифы жили своей собственной жизнью. Они пустили тонкие ниточки-корни в глубь его руки, обвившись вокруг кровеносных сосудов. Ниточки тихонько пульсировали, окрашивая в свой коричневый цвет кровеносные сосуды Косых.
Иероглифы, похоже, надумали всерьёз овладеть его кровеносной системой.
– И как, позволь узнать, этим добром пользоваться? – поинтересовался дядя Вася у сидевшего рядом Скорпиньето.
– Как хочешь, так и пользуйся, – ответил ему гитарист. – Хоть всё раздай нищим. Объясняю для неграмотных – твой денежный запас сейчас полностью находится в твоём теле. Можешь считать себя одним большим кошельком. Преимущество такого кошелька – его нельзя ни очистить, ни украсть без живейшего участия в этом процессе твоего собственного тела. А насчёт пользования – элементарно. Заходишь в любое заведение, заказываешь желаемое и, получив, спокойно уходишь. Обыкновенно тебя сканируют в дверях, но если не веришь автоматике, можешь самолично пообщаться с кредитным аппаратом. Просто коснись его любой частью тела – аппарат тут же считает с тебя необходимую сумму. Все дела.
– Ох уж мне эти знаки Зверя… – проворчал Косых. – Жаль, что не шестьсот шестьдесят шесть долей отвесили…
Но его уже никто не слушал. Скорпиньето, услышав своё имя, сорвался с места и устремился на сцену за своими тремя четвертями доли.
Косых ещё какое-то время наблюдал за рассеянием денег в своём организме, но вскоре ему это надоело.
Вернее сказать, не ему, а его организму. Устав от новых впечатлений, мозг Косых прибегнул к самому простому и испытанному средству справляться с переизбытком информации, незаметно погрузив хозяина в лёгкую дрёму.
Очнулся он от довольно грубого пинка. Разлепил глаза и несколько секунд соображал, где он находится.
На третьей секунде понял, что действие тританиумной настойки прекратилось. Пинавший его Цади выглядел вполне обыкновенным прямоходящим хоботным без всяких признаков прозрачности.
– Ожил наконец, – довольным тоном произнёс Цади. – Ладно, кончай валяться, пора наружу. Ребята заждались.
– Какие ребята? – ещё не совсем оправившись от тританиумного дурмана, спросил Косых, одновременно с этим осматриваясь вокруг.
Зал был пуст. Похоже, он проспал всю раздачу. Ну и чёрт с ней, главное, свою долю успел получить.
– Какие-какие, – передразнил его Цади. – Родные! Он тут спит, понимаете ли, а вся группа из-за него должна на корабле сидеть вместо ближайшего кабака. А ну, живо на выход!
– Ну, так бы сразу и сказал, – проворчал Косых, выбираясь из кресла. – Да не дёргай, я и сам двигаться могу! – сказал он нетерпеливому Цади, попытавшемуся своим хоботом ускорить дядю Васю. – Где ты говоришь, они нас ждут?