Рудокоп должен видеть больше, чем просто отражение,– саму материю небесных флюидов. В материи эти флюиды скрыты тщательнее, чем в небесных светилах, и, следовательно, необходимо, чтобы рудокоп во мраке шахты оказался самым проницательным из ясновидящих.
Стало быть, в глазах рудокопа необходимо прочитывать магнетизм воли. Его неукротимый взгляд точен, словно рычаг, которым он вгрызается в скалы. Из-под век жильных пород на рудокопа глядят глаза минералов:
Wie rote Augen drangen Metalle aus dem Schacht, —
Словно красные глаза, проницательно глядели Металлы из шахты.
—писал Эйхендорф[327]. Если мы не повысим динамику образов до переживания поединка между животным и минеральным магнетизмом, мы не ощутим динамической целебности некоторых страниц Гофмана (р. 108):
Меж нами ходит древнее поверье, будто могущественные стихии, коими стремится овладеть рудокоп, уничтожают его, если он не направляет все усилия на поддержание своей власти над ними и если он предается чуждым мыслям, рассеивающим силы, которые он безраздельно должен посвятить трудам в земле и в огне.
Надо ли говорить, что такой текст следует воспринимать в его выразительном и прямом смысле, а не в смысле какой-то абстрактной энергии? Рудокоп должен тщательно возводить крепь в штольнях, он должен перегораживать или отводить подземные потоки, но подлинная борьба – это его борьба против минералов, наделенных всем их могуществом, реальным или воображаемым. Эта борьба имеет в виду грезы воли, грезы о властном могуществе. Необходимо покорить стихию, обрести господство над ее кознями. И вот мы лишний раз убеждаемся, что более всего силы труженику требуется в самом царстве образов.
Только что мы посвятили несколько страниц комментированию новеллы Гофмана. Комментарий этот с необходимостью имеет бессвязный вид; чтобы он стал полным, его следовало бы написать с книгой в руках. Мы же хотели только обратить внимание на возможность дать ей материалистический комментарий, следуя глубинным чарам материальных образов. Литературная критика выиграла бы от анализа этой точки зрения, поскольку материальные грезы способствуют укоренению человека в мироздании. Дюрлер посвятил интересную книгу (см. выше) исследованию фалунских рудников на всем протяжении немецкой литературы. Между тем иногда смысл интереса к материи не прослеживался с достаточной пристальностью. В этой области так и не дали отчетливого определения тому, что, с одной стороны, отличает фундаментальные образы, задающие направление повествованию, а с другой – характеристикам смежных образов, зачастую мимолетных и почти всегда случайных, вставляемых в рассказ разными авторами, которым нет дела до необходимости материальных образов. Минеральная греза столь глубока и возбуждает настолько постоянно действующий архетип, что автор, способный пробудить его в душе читателя, проникается уверенностью в захватывающем характере своего труда. Стоит лишь перечитать рассказ Гофмана дважды, и притом в раздумьях над завершающим его материальным образом, как при втором чтении мы ощутим воздействие фундаментального образа минерала. Кроме того, мимоходом отметим, что материальные образы зачастую бывают образами второго чтения. Только второе чтение может наделить выразительный образ подлинной повторяемостью. Оно оттесняет прямой интерес. Оно-то и преобразует все эмоциональные интересы в интерес литературный. Если литература и существует, то только при втором чтении. Но ведь время бежит, и книги прочитываются лишь раз и ценятся за неожиданность. Живописные образы должны изумлять. Материальные же образы, напротив, должны препровождать нас в те сферы бессознательной жизни, где переплетаются глубинные корни воображения и воли.
Среди материальных сил, чаще всего осмысляемых воображением, кратко отметим могущество соли, которая сама по себе может требовать особого психоанализа, ибо это коварная сила, действующая в сопредельных областях между землей и водой. Соль растворяется и кристаллизуется, она – материальный Янус.
Изучая алхимию, можно найти массу образов воображаемого могущества соли. Когда Парацельс назвал соль третьим первоначалом и добавил ее к ртути и сере (т.е. к воде и огню), соль понималась как принцип связности и крепости. Соль символизирует образующие тело связи, в такой же степени человеческое тело, что и тело камней[328]. Соль осмысливается как принцип активной концентрации. Она «взывает» к этому принципу и извлекает из него сложные ощущения. Она могла бы характеризовать материалистическую тему следующего совета Андре Спира:
И тысячи рук твоих органов чувств —
Протягивай их, стань, сделайся центром.
Соль – это центр материи. «Сделайся центром»,– вот императив, прочитывающийся геометрически либо материально. Он повинуется то закону окружности, то закону соли. Стало быть, это тест для построения хорошей диалектики характеров. Но мы, возможно, воспользуемся чересчур простой мерой этой потенции, если приведем примеры, где она сведена, так сказать, к центральному свойству. Так обстоят дела, к примеру, с материалистической интуицией Бернара Палисси.
Для него «соль никогда не бывает праздной». Ее функция – обусловливать и сохранять консистенцию предметов: «Соль есть стойкость, порождающая и сохраняющая все вещи, и их мастика». Существует соль, которая поддерживает землю «в ее бытии». Нет существ, без напряжения попадающих в существование. То, что ориентирует существо в направлении его центра, и есть соль. Соль – это принцип концентрации. В этих наивных интуициях заметно, как субстанции и их функции обмениваются ценностями. Всякий раствор желает стать концентрированным. Некоторым образом соль напоминает твердое тело в сгущенном состоянии. Согласно Жану Бегену, от соли «зависит твердость всех вещей»[329].
Те, кто осуществит трудную «анатомию соли», утверждает алхимик, увидят, что она является «основополагающим средоточием» любой природы, «точкой и центром» всех качеств и свойств, любого «небесного и стихийного» начала. Будут говорить о «центральной соли» всех вещей – это как бы «микрокосм» микрокосма. Т.е. человек представляет собой микрокосм, воспроизводящий мир и его органы, но в нем еще живет некая специфицирующая его соль. Мы грезим о структуре в бесконечно малом. Соль есть «узел двух остальных принципов телообразования – серы и ртути, она наделяет их телом» (Fabre J.-P.. L’Abrégé des Secrets chymiques. Paris, 1636, p. 34).
С точки зрения аббата Плюша, «соль неразрушаема» (Histoire du Ciel considéré selon les Idées des Poètes, des Philosophes et de Moïse, 1708. T. II, p. 81). Если между кристаллами и имеются различия, то дело здесь в том, что соль в них смешана с минеральными маслами, с глинами, с металлами.
Природа и руки человека могут варьировать соль, изменять ее качества, соединять ее с новыми видами материи и отделять ее от них. Однако они не могут ни производить соль, ни уничтожать ее.
Солью субстанция подтверждает центральность своего существования, далекого от какого бы то ни было разбухания, вздутия или кишения. Грезить глубины соли означает добраться до наиболее тайного жилища присущей ей субстанции.
Соль представляет собой принцип очищения. Продукты питания являются «экскрементозными», едва ли шестидесятая их часть идет во благо (по словам Фабра), а остаток должен извергаться благодаря «удаляющей функции смеси, которая принимает этот продукт». Если кое-кто будет смеяться над этим новым применением афоризма «опиум вызывает сон в силу своей снотворной функции», то произойдет это оттого, что воображением он не сможет пережить центральной активности соли, удаляющей все, что может ослабить «ее Гордиев узел».
Если читатель соблаговолит сравнить полученные в результате эволюции научные понятия концентрации и кристаллизации с задействованными здесь активистскими принципами, он поймет космическую роль, какую приписывал соли Бернар Палисси. Соль – это материалистический дублет геометрического строения вещей.
Если же ненастьям удается растворить эту сокровенную соль, то камень «расслабляется» и расслаивается. А вскоре превращается в прах. К примеру, южный ветер, утверждает Бернар Палисси, растворяет соли некоторых камней, по этой причине называемых «обветренными».
Другой автор, Анри де Роша, пишет, что, если бы земля была «лишена всей своей соли, она сделалась бы столь легка, что малейший ветерок обратил бы ее в пыль атомов»[330].
Соль, сохраняющая вещи, поддерживает еще и жизнь. В некоторых интуициях она представлена зародышем жизни, а будучи зародышем жизни, она увеличивает потенцию к воспроизводству потомства. По мнению Блеза де Виженера, «на кораблях, груженных солью, плодится больше крыс и мышей, чем на остальных» (Vigenère В. de. Traité du Feu et du Sel, p. 265).
В этих кратких замечаниях достаточно хорошо показано то, чем может быть воображение принуждающей силы соли, воображаемая динамика соли. Стоит чуть покопаться под вкусовой феноменологией соли, как можно будет обнаружить эти образы, обладающие глубинной цепкостью. И тогда мы увидим, что материалистические грезы несравнимо превосходят данность ощущений. Соль, которая в конечном счете является достаточно ничтожной человеческой данностью, принимает на себя в материалистических грезах чрезвычайно важную роль. Грезы скроены не по мерке вещей.
Порою обобщенные философские интуиции освещаются противоположными интуициями. С темой