сел на заднее сиденье «Мерседеса».
Глава 1
Второй весенний месяц называется апрелем не случайно: по народному поверью, в апреле земля преет. «Март пивом, а апрель водою славится», — в апреле снег тает уже неостановимо, как неостановим приход настоящей весны, с теплом, свежей зеленью. Раньше на Руси этот месяц назывался «пролетником», так как предвещал скорый приход лета; у поляков он носил название «кветень»; чехи и словаки именовали апрель «дубень». В Древней Руси он был вторым месяцем; позже, до 1700 года, он считался восьмым, а после реформы Петра I стал четвертым по счету.
Погода за тридцать дней, отпущенных апрелю-пролетнику, меняется от ясно-солнечной до тоскливо-дождливой. Может выпасть снег и ударить морозец, превращая для автолюбителей каждый день в Праздник жестянщика. Начинается апрель с Благовещенья, а во второй половине месяца заканчивается Великий пост и начинаются другие праздники — почти все связанные с проводами зимы и встречей короткого но ласкового северного лета.
А в космосе…
Согревающие душу предвкушением лета слова «двадцать восьмое апреля» превращаются в скупые цифры 28.04.2204. Здесь всё иначе, всё иначе, чем на Земле — что весной, что летом здесь вечный холод и тишина. Первое время глаз радуют блёстки звёзд, щедро рассыпанные в тёмной бездне, но потом эта картина приедается, приедаются виды планет и солнечной короны, даже Юпитер с Сатурном, окружённые хороводом спутников, становятся лишь докучливыми пятнами на экранах слежения и в иллюминаторах космических кораблей. Хочется видеть родную планету и не любой уголок Земли, а именно тот, где прошло твоё детство и юность.
Они, впрочем, пробыли в космосе не слишком долго чтобы соскучиться по родным осинам, поэтому многое… да пожалуй всё здесь было внове. Собравшийся на борту грузопассажирского малотоннажного транспорта «Арго» контингент — сплошь учёные да шахтёры, немногим этим же учёным уступавшие — располагали ко всяческим проявлениям любопытства и немедленному удовлетворению оного. Где ещё из первых рук узнаешь о жизни возле газовых гигантов и о них самих…
Лихтер обложили плотно: экипаж полностью заменили пилотами из эскадрильи «Георгия Победоносца», бойцы группы Евлашина расселись среди пассажиров каждый с придуманной легендой, согласно которой все они являлись молодыми специалистами, высокого вакуума не нюхавшими, — что обеспечило им порцию добродушных насмешек на всё время полёта от Земли до Ганимеда. Миссию «Арго» выполнял архиважную: на борту лихтера находилась смена научным сотрудникам и шахтёрам, работавшим на спутниках Юпитера, груз медикаментов, продовольствия, растения и саженцы для оранжерей — всё необходимое для жизни на чудовищном расстоянии от Земли. Лететь предстояло почти два месяца, разгон при этом проходил в режиме пульсирующей тяги, когда за несколько приёмов ускорение кораблика повышалась до трёх-четырёх «же» командой буксиров-туеров и шёл до самого пункта назначения, кроме гравитационного манёвра возле Марса, когда лихтер, отключив двигатели, отдастся на волю тяготения бога войны. При этом «Красный-3» должен был забрать из трюма часть груза, нескольких пассажиров — этакий акробатический кульбит, когда к космическому кораблю на полной скорости пристыкуется орбитальный буксир, заберёт всё, что положено и отвалит в расчётной точке, придав дополнительное ускорение лихтеру.
Евлашина назначили помощником экзоператора. При посадке и погрузке на орбите ему досталось больше всех — командир, что вы хотели — пришлось полазить и внутри и снаружи корабля устанавливая пластиковые грузовые контейнеры в захваты, сверяя с техниками центровку грузового отделения. Зато по ходу движения он оказался более свободным, чем остальные бойцы группы, поскольку должен был только контролировать состояние вверенного ему объекта, да с беспокойством ждать прибытия лихтера к Марсу. Уж там ему побездельничать не дадут…
Всё время полёта перегрузка давила на тело, но самое плохое — четыре «же» ускорения давили на психику. Первые два дня такое состояние воспринималась просто тяжестью, от которой никуда не деться… терпимо. Третий, четвёртый… дальше, в зависимости от устойчивости нервной системы, на пятый или на седьмой день у любого космонавта возникало ощущение, что это состояние надо прекратить любой ценой — остановить корабль, ну или хотя бы выключить тяговый режим, выпрыгнуть в открытый космос… что угодно, но только снять с плеч почти три собственных веса. Лекарство одно: юмор. Поддержка коллектива, хорошие воспоминания… никого нельзя в таком состоянии оставлять в одиночестве, наедине с невесёлыми мыслями и на предполётной комиссии львиная доля времени у космена уходит на психолога, вместе с которым он пишет сочинение на тему «Как я провёл этим летом».
И команда и пассажиры сплошь были профессиональные космонавты, все друг друга давно знали и даже лежа в противоперегрузочных креслах-ложементах, придавленные тяжестью перегрузки, они травили байки, рассказывали случаи из своей богатой биографии, ухаживали за девушками. Среди пассажиров было одиннадцать девчат — все как одна молодые, задорные, у каждой учёная степень; Руслан с Костей отвоевали себе два ложемента перед одной красоткой и наперебой ухаживали за дамой, что в лежачем положении смотрелось довольно комично.
…До контакта оставалось меньше суток. Космические аппараты последнего поколения вполне были способны достичь Марса за неделю и Юпитера за месяц, но перегрузки, сопровождавшие такой полёт, неминуемо разрушили бы организм человека, самой ненадёжной части космического корабля и одновременно связующего звена всей концепции освоения Дальнего Внеземелья. Поэтому максимальная перегрузка при полёте для гражданского Космофлота была определена в три единицы, а для военных никто никаких норм устанавливать не стал, им все эти нормы заменяла присяга. Впрочем, как уже было отмечено, в район газовых гигантов и обратно перевозили совершенно определённый контингент пассажиров — праздным зевакам на орбите Юпитера и Сатурна делать было пока нечего.
Прогулочные корабли ходили в пределах системы Земля-Луна, регулярно выбираясь к Солнцу, дабы почтенная публика могла полюбоваться видами светила. В отличие от невзрачных транспортов эти сооружения имели самые фантастические очертания: громадные солнечные паруса, аляповато раскрашенный корпус с громадными иллюминаторами. Это были даже не космические корабли, а самые натуральные отели, двигались они по системе с ускорением не более полутора единиц, изнутри оснащены были так, чтобы удовлетворить самый изысканный вкус… таких аппаратов всего было пять и один из них, самый-самый, принадлежал халифу Каира.
По корабельному времени наступила ночь.
…Отец Кирилла всю жизнь проработал геодезистом. Человек весёлый и бесшабашный, несмотря на свою мирную профессию, был из тех, о ком говорят «шебутной» — в молодости был заводилой всех драк и гулянок в родном ПТУ, а после службы в армии (на губе сидел пару раз, между прочим) в Новочеркасском ЮРГТУ, где выучился по специальности. Лёгкий на подъем, папа не мог долго сидеть на одном месте и даже высшее образование получал за тридевять земель от родного города, в Новочеркасске, где познакомился с мамой.
Мама в юности была очень красива той особенной, спокойной красотой, что отличает уроженок благодатных областей Дона от красавиц прочих краёв Отчизны. Высокая и стройная, выше папы, который сам о себе говорил, что мал да удал: «Черно-окая казачка, — иногда в хорошем настроении любил петь отец, — подкова-ала мне коня» — «Да ну тебя», — притворно сердилась мама и весь её гнев, если был такой, тут же проходил. Они поступили в институт вместе, но внимание друг на друга обратили не сразу: отец был заводилой всех шумных студенческих вечеринок, которые мама обходила стороной, выходные проводя у родителей в родной станице Заплавской. На четвёртом курсе, рассказывали Кириллу, случился какой-то концерт самодеятельности, где его родителям пришлось тесно общаться, готовя номер для выступления… Деду и бабушке отец поначалу не понравился. Дед чуть было не перетянул будущего зятя нагайкой, когда тот сказал, что Алёна поедет с ним работать в Сибирь и ворчал всякий раз, когда Евлашины приезжали всем семейством погостить в станицу сначала из далёкого Новосибирска, потом из Читы, а потом, страшно сказать, с самого Магадана.
Прибавление в семье появилось ещё на пятом курсе института и в Новосибирск Евлашины привезли старшего — Сергея. В Чите родилась средняя дочь Анюта, а стылый Магадан младший Кирилл помнил очень плохо. Семейные скитания закончились, когда ему было пять, Евлашины осели в родной для отца Рязани и теперь если куда и выезжали, то только отдыхать к морю, за границу или в родную для матери Заплавскую. В Рязани закончил институт старший брат и по примеру отца уехал в далёкий Петропавловск-Камчатский, сестра, недоучившись в вузе, вышла замуж и жила со своим шумным семейством подле Новомичуринска, а Кириллу выпало стать военным.
Школьные годы пролетели незаметно. Кирилл, как уже было сказано, не помнил Дальний Восток, хотя отец с матерью часто вспоминали своё нелёгкое житьё-бытье, а уж многочисленные знакомые отца, дай только волю, часами могли вспоминать суровую красоту российского Севера. Зато хорошо помнил, как дед забирал его на лето в станицу и там всюду брал с собой: то на рыбалку, то в ночное, ходить за лошадьми, то на поле, смотреть будущий урожай и пшеничные поля, казавшиеся маленькому Кириллу бескрайними, наполняли его, несмышлёныша, безотчётным ощущением тепла и благополучия. Помнил, как в четвёртом, а может в пятом классе, схватил сразу несколько «двоек» и отец, грозно хмуря брови, пообещал, оставить его в городе а то и устроить в летний лагерь, из-за чего Кирилл ночей не спал, но исправил оценки, до того хотелось в станицу к деду.
Дед был высок, плечист, в своё время первый жених в станице, рассказывала бабушка. Годы и тяжёлый труд оставили свои следы на лице Петра Николаевича, но весёлый нрав и лихую казацкую удаль, — через которую отец Кирилла чуть было не заработал нагайкой по спине — сохранил до конца жизни, частенько говоря Кириллу: «Ох, Кириллка… отец твой шебутной, да наша кровь казачья… дадите вы нам шороху…», — но говорил это всегда с доброй улыбкой, словно предвкушая, как себя покажут внуки белу свету. Улыбался дед часто, глядя как Кирилл неловко взбирается на лошадь или