— Пора, мне кажется, звать акушерку, — дня через два сказала Мариана хозяйке.
— Еще чего! — пренебрежительно отозвалась та. — Сами справимся! Ты что, родов не примешь?
— Приму, — покорно согласилась Мариана.
Ни разу в жизни не перечила она доне Жанет и поэтому до сих пор жила в доме Мальяно, распоряжаясь всеми остальными слугами.
— А если что-то будет неблагополучно? — тем не менее забеспокоилась она. — Хозяин нам не простит, если узнает.
— Не раздражай меня! — сердито бросила дона Жанет. — По мне, так лучше бы этого ребенка и вовсе не было! Как только подумаю о нем, так вся киплю от злости! Чтобы главным наследником семьи Мальяно стал ублюдок, настоящий ублюдок! И в его руках окажутся судьбы настоящих наследников, детей моего сына! Да как он смеет вообще чем-то распоряжаться в этом доме?
Дона Жанет словно бы уже видела перед собой неугодного ей молодого человека, который обижал ее кровных внуков. Это видение преследовало ее, вызывая все большую ненависть к тому, кто еще даже не появился на свет.
За стеной застонала Жулиана.
— Кажется, началось! — встрепенулась Мариана, заволновавшись так, как волнуется каждая женщина, оказавшаяся в непосредственной близости от свершающегося таинства.
Она заторопилась на кухню, распорядилась поставить на горячую плиту ведра с водой, проверила в шкафу, много ли у нее чистых салфеток, и только потом поднялась наверх к Жулиане.
— Ну как ты? — спросила она, ободряя ее улыбкой.
— Было больно, но уже прошло, — отвечала та.
— Скоро снова начнется, — пообещала Мариана. — Наберись мужества и терпи, потом покричишь и родишь сыночка.
Но первые роды есть первые роды, они длятся долго, изматывая нервы, отнимая силы. К тому времени когда нужно было трудиться всерьез, помогая малышу появиться на свет, Жулиана едва дышала. От боли у нее закатывались глаза, в голове мутилось, она едва не теряла сознание, но Мариана была настороже, она бдительно следила за продвижением ребенка и чем могла помогала ему.
Жанет стояла в стороне и внимательно следила за происходящим.
Последние неимоверные усилия, последняя пронзающая боль, и Мариана, держа с торжеством ладненького младенца и готовясь дать ему с довольной улыбкой шлепка, чтобы заорал погромче, вдруг почувствовала, что малыша у нее забрали. Мало того, чуть ли не зажали ему рот, так что вместо великолепного отчаянного рева, с каким человек появляется на свет, раздался какой-то жалобный писк.
Жанет быстрыми шагами вышла из комнаты, и за ней торопливо выбежала Мариана.
— Обмой его, заверни и быстро увози из дома! Ребенок родился мертвым, — заявила Жанет.
Вот тут-то младенец и закричал, всем своим существом протестуя против высказанного мнения.
— Куда? Зачем? — принялась спрашивать Мариана. — Он такой хорошенький.
— Или ты немедленно отвезешь его в сиротский приют при монастыре, — прошипела Жанет, — или я утоплю его как котенка.
При этом выражение лица у нее было такое, что Мариана торопливо подхватила крошку и побежала с ним вон, опасаясь, как бы не случилось с ним чего похуже. Она растолкала Дамиао, тот запряг лошадей, и, смотря на утренние бледнеющие звезды и не пытаясь прочитать по ним судьбу того, кого она держала на руках, Мариана поехала к монастырскому приюту. Малыш заливался плачем, Дамиао гнал лошадей.
Запеленатого младенца Мариана положила на колесо судьбы и дождалась, когда из окошечка напротив высунулась рука, повернула колесо и забрала внутрь оказавшийся напротив окна сверточек.
Мариана перекрестилась и поехала обратно. Войдя в спальню роженицы, она увидела сидящую у изголовья скорбную Жанет и плачущую Жулиану.
— Дайте мне моего маленького, — рыдала Жулиана, — я отогрею его! Я его спасу! Он не может умереть! Не может! Не может!
— У него обвилась пуповина вокруг шеи, — монотонно повторяла Жанет, — мне так жаль, что твой мальчик родился мертвым!
До конца своих дней запомнит Мариана эту ночь, когда несчастная Жулиана металась с рыданиями по постели, ненадолго затихая и потом снова заливаясь слезами. Страдания молодой матери надломили что-то в Мариане, и она впервые за долгие годы, проведенные в этом доме, поглядела на безразлично сидящую Жанет с ненавистью.
Разумеется, очень скоро у Жулианы поднялась температура, и несколько дней она пролежала в горячке. А когда пришла в себя, спросила:
— Его уже похоронили? Где могилка моего мальчика?
— Мариана отвезла его в монастырь, — кисло проговорила Жанет, — мы так растерялись. Твоя жизнь была в опасности. Мы боялись, что тебе станет еще хуже!
Жанет тоже стало не по себе от настойчивых вопросов итальянки. Такая ловкая, как ей казалось поначалу, выдумка от этих вопросов становилась сродни преступлению, и преступницей была она, Жанет. Но она ни о чем не жалела. Все образуется, все уладится, ведь как-никак она, одна из всего семейства, все-таки сумела позаботиться о достоянии Мальяно!
Бедная Жулиана, боясь, что ее крошечный сыночек остался без христианского погребения, рисовала себе всякие ужасы.
— Бедный мой маленький мальчик! Как же ты там один, без мамочки? — шептала она беспрестанно.
Приехавшие Франческо и Марко Антонио были потрясены случившимся. Марко Антонио чуть ли не со слезами на глазах заторопился к Жулиане.
Увидев мужа, она опять разрыдалась, а он, крепко прижав ее к себе, твердил:
— Мы потеряли нашего мальчика! Какая беда! Какое несчастье!
— Что ты сделала с ребенком, Жанет? — приступил с вопросами к жене Франческо. Он сразу почувствовал, что дело тут нечисто. Если бы ребенок умер, Жанет не отказала бы ему в христианском погребении, наоборот, церемония была бы необыкновенно торжественной и пышной, потому что доставляла бы ей истинное наслаждение.
— Не могла же я похоронить его у нас в саду, — ответила она. — Я была в отчаянии, и единственное, что пришло мне в голову, — это отвезти его в монастырь. Там бедняжку и похоронили.
По лицу жены Франческо понял, что ничего от нее не добьется, и сердито пробормотал:
— Хорошо! Допустим! До поры до времени оставим это!
Потом он поднялся к Жулиане, присел возле обнявшихся молодых и сказал:
— Доченька, твой отец был очень сильным человеком, ты в него, и ты сделаешь шаг навстречу жизни. Плачь, пока не высохнут слезы, а потом иди навстречу жизни, потому что ты — живой человек!
Через несколько дней Жулиана встала с постели и сразу же отправилась к Дамиао: уж он-то должен был сказать ей, куда они отвезли ее сыночка. Дамиао рассказал ей про колесо судьбы и солгал, что не слышал от малыша ни звука, пока вез его в монастырь.
— Поедем туда! — воскликнула Жулиана. — Сестры скажут мне, где они похоронили моего мальчика!
— Он жив, твой мальчик! Он жив! — вскричала Мариана. Она была не в силах больше выносить эту муку, она не могла больше скрывать правду, тем более что Жулиана узнала бы ее и сама через час или два. — Можешь проклинать меня до конца своих дней, потому что я отвезла твоего сыночка к монахиням, но он был жив.
— Я так и чувствовала, так и чувствовала, — сбивчиво, торопливо заговорила Жулиана, словно бы даже не удивившись счастливой новости. — Я ведь слышала его крик. Поедем быстрей, заберем его оттуда!
Она говорила это, но сама не верила своим словам, не верила, что через несколько минут будет держать сына в своих объятиях.
Дамиао не мог отказать ей. Жулиана ехала и всю дорогу молилась, но сердце у нее сжималось больно-больно, и она не чувствовала никакой радости.
Материнское сердце — вещун: в приюте ее ждали печальные новости.
— Посмотрите сами, может быть, вы найдете своего сына, — предложила ей благообразная монахиня, услышав сбивчивый рассказ Жулианы, и провела ее в детскую комнату.
— Но я же не видела его, не держала на руках, как же я его узнаю? — чуть не заплакала Жулиана.
— Он был такой беленький, такой хорошенький, — вступила в разговор Мариана, моля Бога, чтобы малыш нашелся и с ее души сняли этот тяжкий грех.
— Нет, сейчас у нас только маленькие негритята и мулатики, — сказала монахиня. — Белые дети очень редко попадают к нам, и их сразу усыновляют. Вот был такой один недели три назад.
— Это он и есть! — воскликнули в один голос Мариана и Жулиана. — Скажите, где он? Что с ним?
Оказалось, что его усыновила и зарегистрировала как своего состоятельная испанская пара. Едва найдя, Жулиана вновь потеряла сына. Мальчик Жулианы, хоть и был жив, но для нее был потерян навсегда. Передавая ребенка с рук на руки, монахини стирали его прошлое, и не было случая, чтобы мать искала ребенка, положенного на колесо судьбы.
Возвращаясь из монастыря, Жулиана сидела как каменная. Она помнила слова Франческо о необходимости сделать шаг навстречу жизни, но шаг этот она сделает, лишь уйдя из того страшного дома. Попав туда, она лишилась Матео, потом у нее украли ребенка... Нет! Она не останется там больше ни секунды!
Между тем Мариана успела рассказать все Марко Антонио, и он был потрясен поступком матери.
— Как ты могла? Как тебе такое в голову могло прийти? — повторял он в растерянности.
Жулиана прошла мимо него, даже не поглядев в его сторону, она шла как слепая, никого вокруг себя не видя, и Марко Антонио понял, что случилось непоправимое.
— Мы с отцом тебя любим, Жулиана, — начал он. — Останься с нами.
— Я умру здесь. Здесь все отравлено, Марко Антонио. Не удерживай меня, это бесполезно. Я иду искать своего сына. Я нужна ему.
Жулиана говорила отчужденно, бесцветным голосом, словно бы самой себе. Но когда в комнату вошла Жанет, в глазах Жулианы блеснула такая ненависть, что, не схвати ее за руки Марко Антонио, она бросилась бы на свекровь и растерзала ту, как это сделала бы разъяренная тигрица, у которой отобрали детеныша.
Напуганная Жанет торопливо вышла, прикрыв за собой дверь.
Жулиана вновь потухла и окаменела.
Марко Антонио отступился. Он ощутил своим любящим сердцем, понял рассудком, почувствовал кожей, что настаивать на чем-то в эту секунду — значит потерять Жулиану навсегда. Она была на грани жизни и смерти, разума и безумия, и нужно было сберечь это хрупкое равновесие, чтобы она осталась по эту сторону жизни.