— Знаешь, мне хочется взять обратно свои слова о девчонках. Более толкового помощника мне и желать нечего.
— А Матео? — задорно спросила Анжелика.
— Наших тонкостей он все равно не чувствует, — вздохнув, признал Гумерсинду, — и потом, ты болеешь за наше добро, а он — за своих итальянцев.
Мария была очень озабочена прытью Анжелики.
— Побереги себя, доченька, — говорила она. — В твоем положении нужно тихонько гулять, побольше спать, а ты — на ногах ни свет ни заря. От за
— Да я прекрасно себя чувствую, — отмахивалась Анжелика. И вновь приказывала запрячь себе лошадь и отправлялась посмотреть еще один склад, еще одну плантацию.
Неподалеку от дома ее и прихватило. Она была уверена, что рожать ей еще рано, и даже не поняла, почему у нее вдруг возникла такая странная боль. А потом испугалась.
«Мама права, — подумала она. — Мне нужно себя поберечь!»
Но беречься было уже поздно: ребенок пожелал появиться на свет. Все в доме захлопотали, забегали, забеспокоились. Все, кроме самой роженицы. Анжелика стала необычайно спокойной и сосредоточенной. Она словно бы вслушивалась в себя, советуясь с тем существом, которое проявило свою собственную волю и торопилось на свет Божий.
Аугусту все ждал, когда же раздастся женский крик, после которого можно ждать и младенческого писка. Но не дождался. Анжелика даже не вскрикнула. Когда Леонора выглянула из спальни и позвала Аугусту, он решил, что дело откладывается, и Анжелика хочет, чтобы он поболтал с ней.
— Вот твоя девочка-дюймовочка, — сказала ему жена и показала на крошечный сверточек у груди.
Аугусту пришел в восторг. Честно говоря, он недолюбливал мальчишек, буйных, хулиганистых сорванцов, вечно что-то ломающих и орущих. А вот перед маленькими, похожими на куколок девочками он таял. Они были такие хорошенькие, такие забавные, их можно было качать на качелях и кормить сластями, ими можно было любоваться.
Горячая волна благодарности захлестнула его, он посмотрел на жену повлажневшими глазами:
— Ты даже не представляешь, как я тебя люблю, — произнес он, и Анжелика не сомневалась: он говорит правду.
— Я тебя тоже, — сказала она.
и оба они умиленно стали рассматривать свою дочку, чувствуя новый несказанный прилив любви.
— А теперь позови ко мне папу, — попросила Анжелика. — Я знаю, что он будет очень рад маленькой внучке.
Так оно и было. Гумерсинду излечился от своих нелепых предрассудков. Или был близок к излечению.
Он радостно встретил вернувшегося Матео и сказал ему, что все-таки куда почетнее быть отцом наследника-сына, чем самой милой и славной дочки, какая теперь появилась у. Аугусту. Этим он хотел сделать Матео приятное.
— Поздравляю с рождением внучки! — Хмуро произнес Матео. — Я рад за вас. Раз за Бартоло, который остается, потому что приглядел себе желанный кусок земли. Но мнето хотелось бы поглядеть на того ребеночка. И все-таки понять, чей он сын.
На этот раз Гумерсинду разозлился. Сколько крокодила не корми, он все норовит залезть под корягу!
— В уме ли ты, итальянец? — спросил он. — Ты что, снова задумал бежать к Жулиане?
— Мне кажется, она должна знать правду, — упрямо сказал Матео. — Она не заслужила, чтобы над ней так издевались. Это нечестно.
— А честно разрушить две семьи? Осиротить детей? Это честно? — вконец разъярился Гумерсинду.
— И меня, и Жулиану обманули, эти семьи сшиты гнилыми нитками. Какая же это семья, где всех держат на аркане? — гнул свое Матео.
— Кто тебя держит? Кто? — повысил голос тесть.
— Вы и держите, — набычившись, отрезал Матео.
— Ну так знай, что я тебя не держу! – рявкнул Гумерсинду. — Я думал, у тебя есть жена, есть сын! Ты их любишь, ты к ним привязан! А если дело только во мне, то можешь отправляться на все четыре стороны! Иди, откуда пришел, и таким, каким пришел! Гол как сокол!
— Вы это мне сказали, и я так и сделаю, — вдруг заявил, высоко вскидывая голову, Матео.
— Но ты уйдешь один и больше не увидишь ни жены, ни сына, — торопливо бросил Гумероинду на чашу весов свои самые драгоценные сокровища, — слышишь, итальянец? Ты не увидишь сына!
Ему не верилось, что после такого итальянец может уйти. Нет, он уйти не может.
— Всего хорошего, сеньор Гумерсинду. Я рад, что мы наконец поняли друг друга, — сказал Матео и направился к двери, высоко держа голову.
Глава 17
Жулиана бесцельно бродила по пустому дому. Стараниями Марианы в нем царил идеальный порядок, и Жулиана чувствовала себя здесь гостьей. Все было сделано не так, как она привыкла, но сделать по-своему ей и в голову не приходило, она не чувствовала себя хозяйкой. Мариана была душой этого дома, его сердцем, его руками, но надо всем витал дух Жанет, которая зорко и неусыпно следила, чтобы все стояло по своим местам. Жулиана постоянно ежилась, чувствуя на себе взгляд недобрых черных глаз, которые упрекали ее за любое неловкое движение, за желание что-то передвинуть и переставить.
Она была здесь пленницей и никак не могла справиться с тем, что только недавно пережила. Надежда поманила ее. Жулиана видела, чувствовала, что Матео любит ее, что хочет быть с ней. И вдруг Жулиану словно бы заманили в ловушку, сделав из ее сына приманку. Ловушка захлопнулась, и она оказалась в плену. Но почему она должна оставаться с сыном Матео именно в этом доме? И почему Матео с ней не простился? Почему не хочет посмотреть на сына? Похоже, что и его тоже держат в плену какими-то неведомыми ей способами. Они оба в тупике. Оба несчастливы. Или, может быть, есть какой-то выход из тупика?
Узнав, что она беременна, Жулиана нисколько не обрадовалась, этот ребенок окончательно привязывал ее к семье Мальяно. Призрак Жанет стал еще явственнее, она заберет и этого ребенка, хотя и совсем по-другому. Она будет хозяйкой не только в своем доме, но и в жизни Жулианы. Будет распоряжаться ею по своему усмотрению.
Жулиана пыталась поторопить Марко Антонио со строительством дома, но он только улыбался с ласковой снисходительностью, словно бы говоря: Ты же не маленькая девочка, и мы строим не кукольный домик. Стены не цветы, им нужно время на то, чтобы вырасти.
Одним словом, Жулиана понимала, что связана по рукам и ногам, что податься ей некуда, что впереди у нее череда серых безрадостных дней. Даже малыш перестал ее радовать, изо дня в день одно и то же: перепеленай, накорми, укачай, а он будет плакать и плакать. Зато он, мгновенно успокаивался на руках Марианы, и Жулиана все чаще оставляла его экономке. Мариана самозабвенно возилась с ним, а Жулиана апатично сидела рядом, глядя, как та меняет ему пеленки, воркует с ним и смеется.
Жулиане же не хотелось смеяться. Она не могла понять, почему Матео не захотел посмотреть на сына. Почему так жестоко обошелся с ней? Он привез ее на «Эсперансу» только для того, чтобы она полюбовалась его семейным счастьем? Да нет, нет! Она же видела, чувствовала, как он тянется к ней... Но потом он решил... Что бы ни думала Жулиана о Матео, все выходило больно. Она старалась не думать ни о чем и впадала в тягучее безразличие.
— Это потому, что я беременна, — утешала себя Жулиана, — у меня нет сил, меня тошнит, в этом все дело! Я люблю и Марко Антонио, и малыша, у меня все хорошо, я счастлива!
Но сколько ни убеждай себя, что соль сладкая, она останется горькой и соленой. Горькими и солеными были слезы Жулианы, которые текли по ее щекам, когда она оставалась одна.
Не се опита И еще глаза ее наполнялись слезами, стоило ей увидеть Франческо.
Он теперь почти не бывал дома. А когда приходил, от него веяло таким нестерпимым счастьем, что Жулиана зажмуривалась, а потом плакала.
Она и сама не знала, почему светящееся счастьем лицо Франческо производило на нее такое действие. Ведь Жулиана любила сеньора Франческо и, казалось бы, должна была радоваться тому, что он приходил домой словно из другого мира — веселый и счастливый. А ей почему-то хотелось плакать.
Счастливый вид отца беспокоил и Марко Антонио. Ему вдруг показалось, будто происходит что-то неподобающее, неприличное. Если бы тот ударился в загул после отъезда матери, сын бы его понял, но Франческо вдруг сделался счастливым, у него светились глаза и на губах то и дело появлялась улыбка — особенная, мягкая и нежная. Увидев отца в ресторане с красавицей итальянкой, которая хотела открыть макаронную фабрику, Марко Антонио решил съездить к ней. Он любил отца и не хотел, чтобы молоденькая интриганка воспользовалась его мягким и щедрым сердцем в своих корыстных интересах.
Он приехал рано утром и застал молодую женщину за домашними делами. Она звонко распевала, поливая цветы, и была ослепительно красивой и счастливой.
Марко Антонио извинился за ранний визит, и в ответ на недоуменный взгляд и вопрос: «Чем обязана?» — несколько замявшись, отвечал, что хотел бы поговорить об отце.
— Что с ним? — с такой неподдельной тревогой вскрикнула итальянка, что у Марко Антонио невольно шевельнулось ревнивое чувство: за него никто и никогда так не волновался.
— Да говорите же! Он болен? Я умею ухаживать за больными. Я сейчас, я в одну минуту! — Она и вправду уже была готова идти хоть на край света и только спрашивала взглядом куда.
— Вы меня неправильно поняли. С отцом все в порядке, он прекрасно себя чувствует. Даже лучше чем когда бы то ни было. Я давно его таким не видел.
На губах Паолы расцвела улыбка, в глазах засверкали искорки.
— Ваш отец — удивительный человек! — сказала она. — Я горжусь своей дружбой с ним.
Марко Антонио неплохо знал женщин, у него их было много, и он мог поручиться, что Паола сейчас говорила искренне. Все остальное его не касалось, он не был вправе вторгаться в то, что касается только двоих.
— Вы хотели мне что-то сказать? Вас что-то беспокоит? — продолжала спрашивать итальянка.
— Уже ничего, — ответил Марко Антонио, извинился и уехал. Почему-то ему стало грустно, он снова подумал, что никто так не радуется встрече с ним.