Рыболов: Здравствуйте, я сестра Надежда, спасибо за то, что обратились к нам. Надеюсь, я смогу вам помочь.
Джанетта Уильямс: Здравствуйте. Мм… Это диктофон? Вы всё записываете?
Рыболов: Да. Если вы ничего не имеете против. Мы поступаем так со всеми, кто к нам обращается, чтобы эти люди могли вернуться к нам и прослушать беседу еще раз. Это помогает человеку лучше понять себя, послушав, как он рассказывает о себе и своей жизни.
Дж. У.: Даже не знаю. Не думаю, что мне когда-либо захочется снова это слушать. Я терпеть не могу звуки собственного голоса, вы понимаете, что я имею в виду?
Рыболов: По-моему, никому не нравится, как звучит его голос. Но это ведь самый мелкий пустяк из того, что нас беспокоит, правда? Вы будете удивлены, какую пользу это окажет для вашей личной реализации. И если потом вам станет стыдно, я с радостью сотру запись в вашем присутствии.
Дж. У.: Нет. Уверена, вы добрая и приятная женщина. Но я не хочу, чтобы вы меня записывали. Тут что-то не то. Вы не должны записывать разговоры других людей. Даже если потом сотрете эти записи.
Рыболов: Я вас понимаю. Смотрите, я выключаю диктофон и убираю его.
(Приглушенный звук)
Дж. У.: Вот и отлично. И все же… Вы должны об этом подумать. Это смущает людей.
Рыболов: Знаете, это очень хорошее предложение. Я доведу его до сведения остальных сестер. Все должно быть добровольно, вы это хотите сказать?
Дж. У.: Да. Совершенно верно. Предоставьте людям выбор.
Рыболов: Подобно тому как Господь предоставил нам выбор в Эдемском саду. Свободная воля. Это что-то!
Дж. У.: Да. Совершенно верно. Свободная воля.
(Длинная пауза)
Дж. У.: Знаете, вы не такая, как я ожидала увидеть.
Рыболов: Вы думали, что мы очень серьезные.
Дж. У.: Печальные, может быть. Понимаете, из-за названия.
Рыболов: Мы несем на себе печаль мира, но мы радуемся делам Бога, принимая друг друга. Мы объединяемся, чтобы обрести покой и утешение в борьбе с мраком.
Дж. У.: Очень поэтично.
(Длинная пауза)
Дж. У.: Вы просто ждете, когда я уйду?
Рыболов: Я здесь для вас. Я готова выслушать все, о чем вы хотите рассказать, что вас сюда привело.
Дж. У.: С чего лучше начать?
Рыболов: Почему бы нам не начать с имени вашего греха, с каких-то личных данных?
Дж. У.: Мне не нравится это выражение: «имя греха». Я не совершила ничего плохого.
Рыболов: Вы человек?
Дж. У.: Была человеком, когда проверяла в последний раз.
Рыболов: В таком случае вы совершали ошибки. Как и все мы.
Дж. У.: Я даже не знаю, с чего начать.
Рыболов: Давайте для начала вы назовете себя.
Дж. У.: Меня зовут Джанетта. Джанетта Уильямс. Мне двадцать четыре года. Подождите, какой сейчас месяц? Да, все еще двадцать четыре.
Рыболов: Когда у вас день рождения?
Дж. У.: Девятнадцатого апреля. Уже совсем скоро.
Рыболов: Заранее поздравляю вас.
Дж. У.: Спасибо.
Рыболов: И где вы работали, Джанетта?
Дж. У.: Я служила в авиации. Была рядовым, новобранцем, понимаете? Ничего интересного. Нас должны были отправить на авианосец «Саратога», работать в трюме, но тут началась эта хрень, и нас передали Национальной гвардии. Послушайте, у вашей Церкви есть доступ к окулисту? Мои старые очки больше не помогают. Наверное, это оттого, что мы выплакали свои глаза, как говорила Марша.
Рыболов: Кто такая Марша?
Дж. У.: Моя подруга, Марша Кулидж. Мы с ней потеряли связь. У меня уже давно нет от нее вестей. Я не знаю, что с ней, где она. Для того чтобы поддерживать связь друг с другом, нужно прилагать много усилий.
Рыболов: Не нужно, если с нами Бог. И отвечая на ваш вопрос: да, мы знаем одного великолепного офтальмолога в Майами. У нас есть и зубные врачи. Если вы присоединитесь к нашей Церкви, мы обо всем позаботимся. У нас тесная семья. Мы помогаем друг другу.
Дж. У.: Как в авиации, да?
Рыболов: Тут я ничего не могу сказать. Полагаю, некоторые отличия все же есть.
Дж. У.: Да?
Рыболов: Начнем с того, что у нас нет формы. Жилье гораздо лучше казарм. И кормежка. Мы выращиваем свои овощи.
Дж. У.: Но вы ходите в рясах. Это ведь так называется?
Рыболов: Да, действительно мы носим «апологии»[57]. Это напоминание о том, какой большой путь нам еще предстоит проделать.
Дж. У.: Они просто ужасные. Не понимаю, почему они должны быть таких ярких красок. У меня от них глаза болят. Надеюсь, я вас не обидела.
Рыболов: О, фасон разрабатывала не я. Но, наверное, как раз в этом весь смысл. Мы носим рясы как знак смирения и благочестия.
Дж. У.: Ну да.
Рыболов: Я тоже первоначально отнеслась к этому скептически. Это совершенно естественно. Это здоровый подход! Мы не какая-то секта, охотящаяся на уязвимых и беззащитных. В Сестринство приходят сильные, способные женщины, которым пришлось пережить страшные ужасы, но они выстояли. И теперь они ищут ответы. Почему вы сегодня пришли сюда?
Дж. У.: Не знаю. А вы как думаете? Может быть, Святой Дух?
Рыболов: Ха! У вас внутри огонь, Джанетта. Пылающий ярко. Однако в жизни вам пришлось многое перенести, правильно?
Дж. У.: Думаю, не больше, чем другим. Жизнь несладкая, а затем человек умирает.
Рыболов: Армия полностью изменила вас. И Маршу.
Дж. У.: А она тут при чем?
Рыболов: Она вас не понимала. Ставила свои приоритеты выше вас. Не видела, как вам от этого приходится тяжело.
Дж. У.: Все было совсем не так.
Рыболов: Однако вот что мы имеем: вы здесь, а Марши здесь нет.
Дж. У.: Это все очень сложно.
Рыболов: Вы правы, Джанетта. Мы представляем собой бесконечно сложные вселенные, каждая из нас, хотя и созданы по образу и подобию Бога. Порой бывает очень сложно жить с этим.
Дж. У.: Это точно, твою мать.
Рыболов: Лучше и не скажешь, твою мать!
Дж. У.: Не знала, что монашкам разрешается сквернословить.
Рыболов: У Господа Бога есть дела и поважнее, вы не согласны? И часть этих дел мы берем на себя, мы руки, выполняющие его работу на Земле. Джанетта, вы религиозны?
Дж. У.: В церкви я не была с тех пор, как умер мой отец, ну, понимаете, дяди, братья, остальные мужчины на базе и мой маленький племянник Ифен. Ему было всего шесть лет. Вся школа опустела, все мальчики поумирали. Что это за бог, допускающий такое?
Рыболов: Вот почему вы обратились к нам?
Дж. У.: Я подумала, может быть, у вас есть прямая линия связи с ним. Чтобы спросить у него, что происходит. Какую игру он ведет? Понимаете?
(Примечание интервьюера: Дж. У. засучивает рукава, показывая многочисленные шрамы поперек запястий.)
Рыболов: Вы пытались покончить с собой.
Дж. У.: Меня обнаружила Марша. Я лежала в ванне, включив воду, и истекала кровью. Я пролежала там долго, и горячая вода закончилась, что, вероятно, и спасло меня. От холодной воды сосуды сжимаются. Марша была просто в бешенстве, кричала, плакала, отвешивала затрещины, потому что злилась на меня, пока она меня тащила, она вся перепачкалась в крови, а я отбивалась от нее, кричала, чтобы она оставила меня в покое. Я собиралась встретиться с богом, спросить у него, что он творит. Я молилась. Вы понимаете? Я молилась, молилась и молилась, а ответа не было. Никакого.
Рыболов: Я вас понимаю.
Дж. У.: А потом он даже не позволил мне умереть. Он отобрал у меня всех родных и близких, черт бы его побрал, всех мужчин в моей жизни, и мою маму, у нее не выдержало сердце. Она умерла через три дня после того, как похоронила Кимона. Это мой брат, ему было восемнадцать. Но бог хочет, чтобы я торчала здесь, страдала?
Рыболов: Чтобы вы были свидетелем.
Дж. У.: А я и была свидетелем! Я повидала столько, что никому не пожелаешь. В армии, охраняя магазины, я насмотрелась на то, на что способны люди, впавшие в отчаяние, и начала задумываться, что же это за бог, доводящий людей до такого состояния. Ночью это давит грудь, как будто тебе на нее поставили тяжеленную гирю.
Рыболов: Джанетта, как вы пришли к нам?
Дж. У.: Увидела вашу листовку. Подумала, может быть… не знаю…
Рыболов: Вы искали прощения.
Дж. У.: Марша не могла меня видеть. Не могла со мной говорить. Я имею в виду после того случая. После того как я выписалась из госпиталя. Но она была в оцеплении вместе со мной, вот так. Марша была там, нажимала на спусковой крючок, как и я, перепуганная до смерти, как и я. Мы не знали, что к тому времени резиновые пули уже закончились. Я хочу сказать, наверное, мы что-то подозревали, потому что эти патроны не перезаряжались автоматически. Но нам было так страшно, а у этих женщин тоже было оружие, и они были настроены решительно. Это была стрельба на поражение. Они были готовы убить нас, потому что мы не давали им пройти к мешкам с мукой. Понимаете, это была даже не говядина. Не молоко, не овощи, рис, овсяные хлопья или, не знаю, пирожные с шоколадным кремом, обсыпанные сахарной пудрой. Просто мешки с мукой. Что с нею делать-то?
Я не была в группе зачистки. Нас направили в другое место. Но в новостях были фотографии. Особенно одна, вы должны ее знать. Женщина с ребенком в «кенгуру». Ну зачем брать с собой ребенка? Я хочу сказать, возможно, она была из тех, кто протестовал мирно, а может быть, просто рассчитывала добыть что-нибудь поесть для ребенка, и у нее не было где его оставить. Но, как говорили, у нее был пистолет, 22-го калибра, и она из него стреляла, это определили по следам пороховых газов у нее на руках. Говорили, что ее убила пуля одной из бунтовщиц, понимаете, по заключению криминалистов. Шальная пуля, прошла насквозь через обеих. Не наша пуля, не из нашего оружия. Но я точно не знаю. Я много об этом думаю. Иногда мне кажется, будто я ее видела, с ребенком на груди, сгорбленную, пытавшуюся выбраться оттуда. Но другие утверждают – нет, они точно видели ее с пистолетом, она потрясала им как сумасшедшая, кричала, что если ее ребенку нечего есть, то больше никто не будет есть. Возможно. Я такого не помню. Но мне было так страшно. У меня в голове стоял сплошной гул. Так что я ничего не знаю.