Бизнес-леди в сшитом на заказ костюме и туфлях на шпильках с красными подошвами, похожими на предостерегающую окраску ядовитого паука, разговаривает по телефону, выразительно сверкая глазами на сестер.
– Извини за шум, дорогая. Нет, я понятия не имею. Наверное, это какие-то очередные жуткие импровизации.
– Давай попробуем сюда, – предлагает Коул, утаскивая Майлса прочь от толпы.
– Прощу прощения, – обращается она к коротко остриженной женщине с мигающими огоньками на шее и мастерски наклеенными усами и бакенбардами. – Вы не знаете, где магазин грампластинок «Кровь и пот»? Это в Маленьком Гаити?
– Сожалею, что бы вы ни продавали… – женщина разводит руками. – Я просто не могу.
– Терпение… эй, тигренок? – Но Милы рядом уже нет, она дальше по улице, пролезает в дыру в заборе. Начинает накрапывать дождь.
На заборе афиша: «Уинвуд-Воллс. Специальная выставка по 30 июля 2023 года. МЛАДЕНЕЦ В ЛЕСУ».
Коул спешит следом за Милой и оказывается во дворе, окруженном стенами, также покрытыми рисунками. Вот тигрица и тигренок, тянущий ее за ухо, нарисованные черной и белой красками, вот причудливые дети со слишком большими глазами, у некоторых головы животных, частично Маргарет Кин, частью Роджер Баллен[98]. Рисунок беременной женщины, в животе которой вселенная (роды будут чертовски тяжелыми, мысленно отмечает Коул), целая серия фотографий отцов из разных стран, со своими новорожденными детьми. Ким Гын-Сук, Сеул. Лавмор Эшун, Хараре. Теро Икспетяя, Турку. У Коул стискивает грудь. И это зрелище производит впечатление не на нее одну. Две женщины тихо всхлипывают, а когда она протягивает руку к фотографии, охранница в футболке с надписью «Уинвуд» мягко ее останавливает.
И настоящие младенцы, центральный экспонат – огромный правдоподобный зародыш в стеклянном пузыре, подвешенном на растяжках, натянутых через двор. Мальчик, готовый родиться, висящий головой вниз, его голубые глаза наблюдают за всеми, кто проходит под ним.
На другой стене экран, на нем видеоконцепция рождения человека, ускоренная съемка, начиная от миллионов сперматозоидов, окружающих яйцеклетку, «Большой взрыв» зарождения вселенной (художественная вольность, хотя Коул помнит, как почувствовала это, просто почувствовала мгновение зачатия, подобное взрыву у себя внутри, солнце, вспыхнувшее в позвоночнике, – даже несмотря на то, что Девон ей не поверил). А затем зародыш, развивающийся из чуждой зиготы в маленькую рыбку, в крошечного сформировавшегося человека, и наконец кровавые роды, показывающаяся головка младенца.
Мила завороженно смотрит до этого момента, затем отворачивается и корчит гримасу.
Неужели в толпе во дворе настоящие беременные женщины? Определенно нет, после случившегося на контрольно-пропускном пункте. Нет, об этом рассказывала Стойкость: в моду вошли накладки на живот, изображающие беременность.
Перед Милой останавливается группа девиц, подчеркнуто непритязательных, в джинсах и топах на бретельках, все с телефонами.
– Вы тоже участники выставки? – говорит предводитель, направляя на них свой телефон. Телефон в розовом чехле с подмигивающей кошкой. – А вы кого изображаете?
– Слышала ли ты Слово, сестра? – пробует Коул. – Мы принадлежим к Церкви. Ты не хотела бы покаяться вместе с нами? Подробная информация здесь. – Она протягивает листовку, гарантированное средство избавиться от любопытных.
Вот только девица берет листовку и внимательно ее изучает, подруги заглядывают ей через плечо.
– О господи, Церковь всех печалей! Ребята, я о вас слышала!
– На этой неделе должно произойти… как это там? – Другая девица щелкает пальцами, стараясь вспомнить вылетевшее из головы слово. – Ну, знаете? На той знаменитой стоянке в Майами-Бич.
– «Ликование», – подсказывает Мила. – В Храме радости.
– Точно! Эй, Джозефа, ну-ка, тащи сюда штатив и микрофон! Можно взять у вас интервью? Это для моего канала в «Ютубе».
– Нет. Мы… э… не можем. Это противно нормам Церкви. – Коул поднимает ладонь в древнем как мир жесте, оберегающем от бульварных писак.
– Вы не общаетесь с соцсетями? Но как же вы распространяете свое учение? Ну же, – упрашивает девица, – я прикреплю ссылку на вашу интернет-страничку.
– Фотографироваться и сниматься в видео противоречит нашим верованиям, – стоит на своем Коул. – Это грех тщеславия и гордыни.
– А что, если мы направим камеру на себя, вас в кадре не будет, только голоса. И, может быть, вы произнесете молитву или что там еще, и мы это заснимем?
– Об этом не может быть и речи. Сожалею.
– Вы верите в то, что мужчины вернутся? – покраснев под своей «речью», быстро произносит Мила.
– Да, конечно, рано или поздно. Существуют разные государственные программы и прочее дерьмо. Но это случится не сразу, да?
– А мы вообще хотим, чтобы они вернулись? Пиво, футбол и приятели целыми днями! Менсплайнинг[99]! Я сыта этим по горло!
– Ну-ка, Таммани, выложи им всё!
– Да ты даже не помнишь это! – резко замечает Коул. – Сколько тебе лет? Пятнадцать?
– Хотите рассказать нам об этом? Хотите нас просветить? Пожалуйста, говорите в микрофон, – упрашивает девица с розовой кошкой. – Или, быть может, вы произнесете молитву? Всего одну!
– Пожалуйста, прекратите снимать нас. Это неуважительно.
– А навязывать свои религиозные взгляды совершенно незнакомым людям – это как?
– Мы же сказали – нет! – без предупреждения восклицает Мила. Она с такой силой пихает предводительницу в грудь, что та роняет свой телефон, после чего разворачивается и убегает.
– Мила!
Девица наклоняется, чтобы поднять свой телефон, лежащий экраном вниз на асфальте. Она изучает покрывшийся паутиной трещинок экран.
– О нет! Вы разбили мой телефон!
– Извините. Мила не в себе. Извините, мы должны идти.
– Лучше беги, сучка! – окликает ее вдогонку одна из девиц. – Мы сняли это на видео!
– Будь уверена, это разойдется по всей сети! – кричит предводительница. «Нападение монашки в стране детей». Ты станешь знаменитостью!
51. Майлс: Моральная ответственность видов, находящихся под угрозой исчезновения
– Я тебя искала везде! – говорит мама, когда находит его в задней части автобуса. Майлс сидит у окна и наблюдает за местными жителями, которые ждут, когда сестры соберутся и уедут. Он уже полностью готов к «Ликованию». – Нельзя убегать вот так, не сказав ни слова! – Мама хватает его за руку, трясет ее.
– Хочешь нарваться на насилие над ребенком? – Он высвобождает руку.
– Это несправедливо, – обиженно говорит мама и тут же взрывается: – И это говорит человек, ударивший девочку-подростка перед объективом камеры!
– Она не хотела тебя слушать. Вела себя неуважительно. Я сожалею о том, что так получилось, ты довольна? Мать Низшая меня простит.
– Господи, тигренок, самый неподходящий момент! – Мама поднимает вуаль и трет лоб. – Как насчет того, чтобы прогуляться, очистить голову, встряхнуться?
– У меня нет настроения.
– Так и будешь сидеть в этом автобусе?
– А почему бы и нет?
Мама садится рядом, и они молча ждут, когда вернутся остальные.
Майами-Бич – это кое-что получше. До начала «Ликования» еще остается часа два, поэтому сестры разбредаются по дощатому настилу, петляющему между пляжем и гламурными гостиницами со сверкающими бассейнами за оградой. Жарко и душно, накрапывает неуверенный дождик. «Решись же наконец!» – думает Майлс, глядя на тучи. Мама поняла намек и оставила его в покое. Но по-прежнему вздыхает, по-прежнему заламывает руки, потому что та-а-а-ак тревожится за него.
Щедрость объясняет, что гостиницы по большей части превращены в элитное жилье.
– Долго так не продлится, изменение климата, штормы и повышение уровня моря, но пока что все эти богатенькие девочки обрели греховную жизнь своей мечты на берегу.
– А это что такое? – Майлс указывает на позолоченный скелет мамонта, заключенный в стеклянную витрину, застывший во дворе одной из гостиниц. – Этот парень обрел смерть своей мечты?
– Полагаю, он предпочел бы быть живым, – говорит Щедрость.
– Вряд ли, если он оставался последним. Давление было бы слишком велико. Выживание всего его биологического вида лежало бы на его волосатых плечах.
– Это была бы очень большая ответственность. Или это могло стать освобождением.
– Я думаю, бедняга хотел просто бросить все к черту. Давление было чересчур большим. Неудивительно, что он умер.
– Ты смышленая девочка. – Щедрость ласково хлопает его по спине между лопатками, но она начисто забыла про свою силу. – Вот только ты слишком много думаешь.
– Это у меня от мамы. Будь ты проклята, генетика! – Он потрясает кулаком, грозя небу. В серой пелене появился голубой просвет, на воде солнечные блики, отражающиеся от гребешков волн.
Майлс спускается на берег вместе со Щедростью, и та плюхается на мокрый песок рядом с Целомудрием и Стойкостью, уже успевшими устроиться поудобнее. Стойкость поднимает лицо к перемежающемуся солнцу, закрыв глаза. Целомудрие задрала подол «апологии», однако Щедрость опускает его назад, закрывая обнаженную плоть и святотатственные татуировки.
– Посидишь с нами?
– Нет, лучше прогуляюсь немного.
Майлс бредет по песку, засасывающему его выданные в церкви белые кроссовки, однако показывать всем свои босые ноги он не хочет. «Апология» – это доспехи, защищающие от сумятицы окружающего мира, – а мама ведет себя как корова. Определенно, это грех – проклинать ее. «Люби и слушайся своих родителей!» А нельзя обойтись только одним родителем? Любить и слушаться папу, который на небе вместе с этим большим парнем Творцом? По крайней мере он не засирает ему мозги.
Так, не ругаться. Да. Хорошо.
Группа девушек выходит из калитки одной из гостиниц и направляется на пляж. Девушки скидывают сандалии, расстилают на песке полотенца, болтают и смеются.