— Мы решили покинуть вас, мастер. Не дело индейцам жить в домах, как крысам в норах, видеть вместо неба потолки и вместо травы вытоптанную землю. Индеец обязан жить в пути, дышать чистым воздухом и слушать пение птиц.
— Среди вас что, эпидемия? — развел руками Росин. — Сезон миграций? Ну идите, идите, если вы такие святые, по воде, аки посуху.
— А шлюпка? — переглянулись индейцы.
— Ушла уже шлюпка, — усмехнулся Костя. — Опоздали. Но вы ведь индейцы? Сделайте каноэ.
Вожди, похоже, не поверили и устремились к северной стене, к которой должны были перевести шлюпку «викинги», а к Росину подошел Игорь Картышев.
— Что, и ты тоже?! — не выдержал мастер.
— Что я?
— Уехать решил?
— Куда?
— Ну, не знаю. Сегодня как вожжа всем под хвост попала…
— Да нет, — покачал головой Картышев. — Я вот думаю, может ветряк поставить? Если пять пил через деревянные шестерни прицепить, а бревно под уклоном вниз положить, то оно под собственным весом станет на них сползать. Нам останется только бревна пару несколько раз в день подкладывать, да доски забирать. А сами сможет в это время своими делами заниматься.
— Игорь, у нас пять домов всего вместе с баней. Сегодня на один доски напилили, завтра еще на два напилим. Смысла нет пилораму ставить, нам столько леса не нужно.
— А если на продажу?
— Не знаю, — зачесал в затылке Росин. — Посмотрим…
— Смотри! — указала Настя на тропу. Со стороны болота поднимался на холм бородач в суконной куртке и штанах и сапогах из толстой кожи. В поводу гость вел вереницу из трех понурых лошадей, нагруженных пухлыми тюками. Никита опустил недоструганный черенок для вил на землю, сунул топор за пояс и поднялся навстречу.
Бородач дошел до края изгороди, поднял глаза на дом и замер. Челюсть его ощутимо опустилась вниз, да так и осталась в отвисшем состоянии.
— Эй, ты кто?! — наконец не выдержал Хомяк. — Какими судьбами в наших краях?
Гость не отвечал. Никита подошел ближе, остановился перед самым незнакомцем. Хомяк возвышался над ним почти на три головы, однако даже это не произвело никакого впечатления. В конце концов хозяин не выдержал и хлопнул его по плечу:
— Эй, очнись! Ты кто и откуда?
— Егор я, купец из Рабитицы, — заучено пробормотал бородач. — Товар хороший в разнос вожу, вещи нужные и красивые, полезные и приятные. Могу, чего нету, потом принесть, поежели купить пожелаете…
— Соль бы я купил, — моментально вспомнил Никита, — нет совсем в хозяйстве.
Он оглянулся за поддержкой на жену, но Насти на улице не оказалось. А за Невой, над маленьким островком, поднимался к небу бледный сизый дымок, словно выхлоп непрогретого дизеля. Хомяк видел этот дымок уже не в первый раз, и все собирался посмотреть, что за дым и откуда, но как-то каждый раз забывал. Завтра с утра сеть проверять поедет, нужно островок посмотреть: что за сосед такой свой костер там жгет.
— Что это? — наконец-то решился спросить гость, указывая на сверкающее на солнце, чисто вымытое и щедро отражающее голубое небо окно. На эту сторону Хомяк поставил двойное стекло — два совершенно одинаковых стекла из салона. А с другой стороны дома, у кухни, врезал раму со сдвижным стеклом из грузового отсека — чтобы проветривать проще, когда готовишь.
— Окно, — пожал плечами Никита.
— А почему оно… — тут слов у бородача не нашлось, и он совершил некий малопонятный жест руками.
— Ты чего, окон никогда не видел? — не выдержал Хомяк. — Окно как окно, два стекла, посередине воздух. Соль у тебя есть?
— У меня все есть, — кивнул гость. — Купец я, из Рабитицы, Егор.
— Егор, ты почем солью торгуешь?
— Я как все. Горсть соли — короб ржи или жита.
— Рыбу копченую возьмешь? Хорошая рыба, жирная.
— Рыбу никуда не донесу, — покачал головой торговец, не отрывая взгляда от окна. — Жарко. Мед могу взять, воск, сало, шкуры.
— Сало! — встрепенулся Хомяк. — Сало есть.
Он спустился к леднику, взял несколько ломтей срезанного с поросенка сала, понес к бородачу и обнаружил, что тот, пользуясь отсутствием хозяина, подкрался к дому и совершенно по-собачьи обнюхивал окно.
— Эй, купец!
Гость испуганно шарахнулся в сторону, едва не перекинувшись через невысокую изгородь и, перебирая руками по верхней жерди, вернулся к своим лошадям. Начал копаться среди тюков, наконец развязал один из них, извлек кожаный мешочек, тоже развязал:
— Тебе куда сыпать?
— Сейчас, подожди.
Никита пошел в дом за миской, торговец увязался следом и замер, увидев второе, немного приоткрытое окно. Осторожно протянул руку и прикоснулся пальцем к стеклу:
— Словно и нет ничего.
— Ты чего, стекла никогда не видел?
— Видел, — не без гордости ответил бородач. — В Новагороде, в доме боярина Глинского. Только стекла они все маленькие, с ладошку. И смотришь в них, как сквозь воду, непонятное по ту сторону все.
Торговец прошел к столу, отсыпал в плошку пригоршню соли, потом не удержался и погладил двойное окно рукой, косо оглянулся:
— Продай?
— У тебя денег таких нет, — уже начал понимать смысл происходящего Хомяк.
— А у тебя откуда? — не стал спорить бородач. — И вообще, я тебя никогда в здешних землях не видел… — торговец демонстративно сунул руку за пазуху. Никита усмехнулся, сложил руку в огромный кулак и поднес торговцу к лицу. Кулак получилась гостю как раз с полголовы.
— Не нравишься ты мне, прохожий, — спокойно и внушительно сообщил задевающий макушкой потолочные балки Хомяк. — Забирай свое сало, и иди отсюда. И больше этой тропинкой не гуляй. Не надо.
Торговец, часто оглядываясь, выбрался на улицу, торопливо упаковал тюки, взял лошадь под уздцы. Остановился, явно о чем-то подумав, облизнул пересохшие губы и быстро пошел вниз по тропе.
— Эй, купец!
На этот раз бородач сунул руку за пазуху с явным испугом.
— Я помню, что ты из Рабитицы, купец. Если у меня вдруг незваные гости появятся, ты будешь первым, кто эту незадачу станет мне объяснять.
У торговца презрительно дернулась верхняя губа и заметно испортилось настроение. Он с силой дернул повод лошади и вскоре скрылся среди густой ивовой поросли.
— Ты его здесь когда-нибудь видела, Настя? — громко поинтересовался Хомяк. Никто не ответил, и он повернулся к дому: — Настя, куда ты пропала?
— Похлебку свиньям запаривала, — выглянула девушка из дома. — А что?
— Странный тип, — задумчиво ответил Никита, вошел в избу, остановился у полки с посудой. Потом прошел столу: — Слушай, а почему я тебя в доме не видел?
— Так я горшок на реке споласкивала.
— Свиной? Зачем?
— Для порядка. А что?
— Дым там над островом шел, — Никита послюнявил палец, коснулся им соли, положил на язык. — Не видела?
— Не было там никакого дыма, Никитушка, — отчаянно замотала она головой. — И никогда не бывало!
— Значит, померещилось, — сделал вывод Хомяк, вытянул из-за пояса топор и вышел на улицу. Выждав несколько секунд, неожиданно заглянул назад в дом. Настя, спиной к нему, хлопотала у печи. Никита задумчиво почесал в затылке, затем подобрал с земли черенок, и стал старательно обтачивать его кончик.
Под лесными кронами вместо ожидаемого островка обнаружилась мелкая, поросшая высокой болотной травой широкая лужа. Погожин устало засмеялся и сел прямо в воду. Он уже второй день проклинал себя за идею пройти до Еглизей вдоль реки, продираясь сквозь нескончаемое болото. Поначалу ему пришлось чавкать по сырости вдоль самой реки. Затем, когда он решил, что деревня уже недалеко и повернул на запад, впереди оказался сплошной рыхлый торфяник, пропитанный водой, как упавшая в ванну губка. Поначалу он надеялся, что скоро выберется на сухое место, затем напоминал себе, что от реки до деревни не больше десяти километров и он наверняка почти добрался. Потом уже больше ни на что не надеялся и ни про что не вспоминал — просто деваться было уже некуда.
Двое суток на ногах, без сна и отдыха, без еды! На здешних торфяниках не росли даже сыроежки. Он пропитался водой до самой макушки, температура его тела сравнялась с температуру болотной воды и даже комары больше не пытались его кусать — видно, принимая за мираж.
Как мечтал Станислав развести под этими кронами костерок и хоть немного обогреться! И вот нате вам, лужа… А ноги отказываются передвигаться, перед глазами плывут разноцветные круги, веки становятся тяжелыми и непослушными.
— Надо хоть до торфяника добраться, — усилием воли отогнал сон милиционер. — В воду упаду, захлебнусь. На торфе хоть это не грозит.
Он поднялся, разбрызгивая воду, пересек лужу, прошел десяток метров во зеленому мху и с безразличием смертника, смирившегося с приговором, опустился в болото. Он ощутил, как выступившая сквозь торф вода затекает под рубашку, в штаны, как погружается в холодную жижу голова. Ему было все равно — он слишком хотел спать, слишком хотел дать отдых телу, вытянуть ноги во всю длину и не шевелить ими несколько часов подряд.
— А, это опять ты… — услышал он знакомый простуженный голос и открыл глаза. Над ним стоял все тот дее лысый монах в черной рясе. — Чего ты все сюда лезешь?
— Отец, — проваливаясь руками в торф, попытался встать Станислав. — Отец, дорогу до Еглизей не покажете?
— Нет, показывать я тебе ничего больше не стану. А вот провожатых дам, не заблудишься, — с этими словами монах пропал, как и не было.
Некоторое время Погожин крутился на месте, рассчитывая на помощь, но вскоре выдохся и снова лег в торф. Он от проваливался в тяжелое забытье, то снова приходил в себя, и опять проваливался. Тело уже не ощущало холода, он не осознавал, где находится, что с ним происходит.
Ближе к середине ночи поблизости послышались осторожные шаги. Станислав приподнял голову и неожиданно встретился взглядом с крупным, матерым волком, подкравшимся почти вплотную.
— Так не договаривались! — рывком вскочил Погожий, и выхватил из кобуры пистолет.