В камере был кран с раковиной и небольшой унитаз из нержавейки. Натренировавшись до изнеможения, я ополоснулся. Потом, попробовав воду на вкус, рискнул напиться.
Снова лёг на кровать. Начал дыхательные упражнения, вспоминая уроки цигун. Где-то в середине очередного комплекса за дверью послышалось шевеление. Я рывком сел на кровати, напружинившись.
Дверь чуть приоткрылась. «Завтрак!» – крикнул кто-то, оставаясь невидимым, после чего в камеру закатился металлический поднос с едой.
Кормили недурно: местный вариант хлеба с мясным паштетом, что-то вроде каши со специями, вполне съедобное. И даже десерт: кусочек фруктового желе.
Съев всё до последней крошки, я оставил поднос на полу возле двери. Ни к чему напрягать тюремщиков, пока у меня не созрел план побега.
Где-то через полчаса, по моим ощущениям, свет вдруг померк и камера погрузилась в темноту. Из коридора раздался заунывный сигнал. Что это – тревога или… отбой? Мне бы хотелось, чтобы было первое, но, учитывая, что после сигнала так ничего и не произошло, скорее, это действительно был отбой.
Я вытянулся на кровати и, с удовлетворением ощущая, как ноют натруженные мышцы, уснул.
Глава 25
Я проснулся от света, который показался мне нестерпимо ярким, и несколько секунд не мог сообразить, где нахожусь.
Возле двери, вместо пустого подноса, уже стоял завтрак: несколько кусков хлеба, варёное мясо и яблоко.
Второй день так же прошёл в физических упражнениях и оттачивании навыков управления ци.
Я продержался долго. Гораздо дольше, чем сам считал себя способным продержаться в таких условиях.
Если бы тут была хотя бы библиотека. Хотя бы окошко, в которое можно было бы наблюдать за облаками…
Но нет. В полном одиночестве рано или поздно меня настигала моя собственная жизнь.
Всё то, что легко отправить «на потом», занимаясь повседневными задачами. Я не давал себе продыху в своей обычной жизни. Если отпуск, то насыщенный, и вообще – поменьше отпусков. И побольше заданий. Потом, может, когда пенсия будет гарантирована – семья. И сразу запас. Семья поможет: будет ребёнок – и никакие демоны прошлого меня достать не смогут. Потому что на первом месте будет ответственность.
Началось с ощущения присутствия. Обычное дело. Полгода назад я был в походе по Севморпути. В отдельной каюте. Почему-то думали, что мне понравится такая «роскошь», хотя я бы предпочёл матросский кубрик… но меня никто не спрашивал. А отказ мог заинтересовать руководство. Могло последовать направление на очередную экспертизу… Меня передёрнуло. Как там они говорили? «Оставаться настолько нормальным после всего – это совершенно ненормально. Мы не можем обозначить аномалию, но это не значит, что она перестаёт быть опасной…» – буквально так и писали в отчёте. Я видел. Мне показывал друг, который дорос до самого верха…
Я мог спиной определить, кто это. Взгляд был сильный, но добродушный. Саня, значит. Он никогда не беспокоил меня первым. Тактичный, блин. Как будто от этого мне легче.
– Ну привет, что ли, – сказал я молча, не оборачиваясь.
– Привет, – так же молча ответил Саня. – Попал ты в переплёт, да?
– Ничего. Всякое бывало, – вздохнул я.
– Думаешь, выкрутишься? – спросил он с искренним сочувствием в голосе.
– Не знаю, – честно ответил я. – Ситуация, сам видишь…
– Ага, – кивнул он. – Эх, знал бы, что оно так тут… точно погиб бы в бою. Глядишь, и свиделись бы.
– Наверное, это было бы лучше, – согласился я.
– Всё ещё злишься на меня?
– Да, – честно ответил я.
– Чего так?
– Кажется, я горы люблю. Но теперь даже смотреть на них не могу.
– Ну извини… – в голосе Сани слышалось искреннее раскаяние, – я не специально. Просто… это казалось… ну не знаю, более правильным?
– А может, ты и прав, – вздохнул я. – Может, это правда было более правильным. Китайцы бы согласились. Ты выбрал хорошее место по фэн-шуй и должен был возродиться где-то в лучших условиях. Хочу верить, что так оно и есть.
– Думаешь, не бывает мира для погибших альпинистов? – хмыкнул Саня.
– Для погибших альпинистов-самоубийц? – уточнил я.
– Я не хотел…
– Не ври самому себе.
– Я не планировал так… точно.
– Но лез упорно, зная, что шансов почти нет. Я видел отчёты.
– Понимаешь… мне становилось легче! Это ощущение, что… не знаю, что мир уравнивает шансы! Веришь мне? – спросил он с обычной мукой в голосе.
– Верю… – тихо ответил я, – но хочу надеяться, что ты переродился.
– А что, если это будет преследовать меня после перерождения? Что, если мне-ребёнку будет это сниться? Я буду кричать во сне, бегать к родителям, просить утешения?
– Не будет, – ответил я после небольшой паузы, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее.
– Я хочу тебе верить… – вздохнул Саня, – но пока мне становится только хреновее…
– Я знаю.
– Ничего ты не знаешь… хотя стараешься… – он вздохнул. – Я его глаза видел, понимаешь? В самый последний момент. Он знал, что происходит, ему было невыносимо больно. Но он хотел жить до последнего. Даже понимая, что уже остался инвалидом… Кажется, он почуял, что я собираюсь сделать. Кажется, он молил меня, что не надо… Что, если он не хотел прерывать свои мучения? А?
– Любой бы захотел это остановить, – сказал я, всё так же стараясь держать твёрдый тон, – я так точно. И если бы ты это сделал для меня – я был бы благодарен.
Саня промолчал. Ощущение взгляда исчезло.
Я наконец повернулся к своей кровати. Кажется, я видел след, где он сидел, но не мог вспомнить – может, это я сам присаживался до того, как сделать пару шагов по камере…
Мучительно выдохнув, я опустился на кровать и закрыл лицо руками.
И в этот момент открылась дверь.
У входа стоял Тревор. Он держал в правой руке распечатки каких-то документов и довольно улыбался.
– Ну что? – спросил он. – Отдохнул?
Удивительно, но в его голосе вовсе не было издёвки.
– Вроде того, – сухо ответил я.
– У тебя что, боязнь замкнутого пространства? – недоверчиво спросил он. – Ты чего такой кислый? С такими показаниями в разведку не берут?
– Нет у меня никакой боязни, – ответил я.
– Вот и отлично. Знаешь, я думаю, мы можем обойтись без наручников. Просто иди впереди меня, ладно? Но без глупостей. Ты же разумный человек – понимаешь, где оказался, да? И я уже продемонстрировал свои добрые намерения.
«Добрые намерения?!» Я готов был взорваться. Но логика одолела эмоции. Что могут знать жители этого мира о по-настоящему серьёзных посттравматических расстройствах? Едва ли очень много. Они ведь не умирают по-настоящему!
Значит, скорее всего, в моём одиночном заключении не было злого умысла.
Мне действительно оказали королевский приём вместо обещанных мучений. Будем исходить из такого понимания ситуации.
Тревор привёл меня в ту же комнату, где мне показывали портреты. Кушетки тут не было, поэтому он сразу указал мне жестом на диван с атаманкой.
– Присаживайся, – сказал он. – Давай наконец поговорим. Кстати, меня впечатлило твоё поведение в заключении. Невероятный оптимизм. Забота о сохранении своего тела… или ты просто фанат ощущений? Есть и такие.
– Там не было книг. – Я пожал плечами.
– Книг? – переспросил Тревор немного растерянно. – Ах да. Не знал, что ты религиозен. Положил бы парочку. У нас они не запрещены, даже те конфессии, которые проповедуют только на вашей стороне.
– Это было бы здорово, – честно сказал я.
– Ну да ладно. – Тревор придвинул к себе стул и сел напротив меня, опустив руки на спинку. – Давай уже говорить. Сразу раскрою некоторые карты: это помещение – самая изолированная и безопасная от прослушивания часть нашего языкового сектора. Мне стоило огромных трудов создать такое место. Нас никто не услышит. Конечно, ты можешь мне не верить. Но сначала послушай, что я тебе расскажу. Уверен, ты изменишь своё мнение.
– Ты… умеешь расположить к себе, – осторожно заметил я. – Еда была по-настоящему хорошей.
– Спасибо! – осклабился Тревор. – Ну и давай к делу. Знаешь, зачем мне нужен был перерыв?
Я молча пожал плечами.
– Странно. Думал, ты догадался уже. Как ты понимаешь, никто из людей, которых ты узнал на фото, не имеет о тебе ни малейшего понятия. Они тебя никогда не видели. Это доказано.
– Ты их проверял так же, как меня? Серия портретов?
– Конечно, – Тревор пожал плечами, – догадаться не сложно. Это значит, что ты с ними встречался в обстоятельствах, которые находятся вне сознательных воспоминаний этих людей. Причём эти обстоятельства имеют для тебя большое значение, учитывая эмоциональную реакцию.
– Допустим, – кивнул я.
– Мы к этому ещё вернёмся, – улыбнулся Тревор, – теперь другая важная часть. И с этого момента, как я надеюсь, между нами возникнут настоящее доверие и чувство партнёрства.
Я критически взглянул на него.
– Татуировки, – сказал Тревор. – Ты знал, что они бывают у новорождённых практически исключительно на нашей стороне?
– Нет, – искренне ответил я.
– У нас это довольно частое явление. – продолжил он. – Причём заниматься изучением, каталогизацией изображений и символов, расшифровкой и интерпретацией запрещено под угрозой ссылки в вечный штрафбат. Кстати, тут давно научились их делать самостоятельно. И вот что интересно: невозможно предугадать, какая татуировка останется на теле после перерождения. Иногда врождённые татуировки исчезают, иногда те, что были сделаны здесь, выдерживают много перерождений.
Я был искренне удивлён. Странно, почему я сам об этом не подумал раньше?
– В то же время на вашей стороне это настолько редкое явление, что многие, даже опытные воины, понятия не имеют, что это такое, – продолжил Тревор. – Возможно, поэтому твоя татуировка с группой крови не привлекла должного внимания контрразведки.
Я промолчал. Тревор вздохнул и глянул на меня испытующе, будто собираясь с силами. Он выглядел как новичок на крещенских ныряниях в прорубь. И это его состояние здорово сбивало меня с толку. Я не мог понять – игра ли это? И если игра – то на каком уровне?