– Тс-с-с-с… – зачем-то произнёс я, протягивая руку в резиновой перчатке к зверю.
Тот доверчиво понюхал кончики моих пальцев.
Другой рукой я медленно поднимал вакидзаси, целя зверю в шею.
Тот доверчиво смотрел мне в глаза.
И я почему-то вместо того, чтобы закончить его мучения, отбросил кинжал. Снял перчатки, прекрасно понимая, что это смертельно опасно.
Погладил его морду рукой.
Послышался треск.
Между моей ладонью и шерстью зверя мелькнули маленькие фиолетовые молнии.
Статическое электричество? Может быть, я ведь в резине…
А потом вся фигура зверя вспыхнула.
В первые секунды я подумал, что это огонь. Но пламя было слишком ровным. Похожим на чистый свет. И зверь, вместо того чтобы зарычать и забиться в агонии, встал твёрдо на ноги.
На него было больно смотреть. Я прикрыл визор противогаза ладонью и мог наблюдать за действиями льва только по теням, которые вдруг стали очень резкими, контрастными.
Он шёл куда-то в сторону уверенной, спокойной походкой.
Я ощутил сильный толчок в грудь – порыв ветра едва не сбил меня с ног.
На долю секунды я убрал руку от глаз и успел увидеть, как сияющая фигура льва исчезает внутри шара, покрытого чёрными молниями.
Потом всё закончилось.
Зрение медленно возвращалось. Я по-прежнему был в лесу, среди множества мёртвых созданий, которым не было суждено возродиться в этом мире. Оглянувшись, я увидел морду грузовика, бурую от крови и фрагментов тел.
Вздохнув, я заставил себя залезть в кабину.
Через несколько километров пути я уже не был уверен в том, что происшествие со львом случилось на самом деле.
Спустя несколько часов, уже на закате, я вышел из грузовика. Как мог, обработал свой костюм штатным огнетушителем и тщательно обмылся водой из технического запаса, который хранился в кузове в герметичном танке.
Километров пять я шёл, не снимая защиту. И только потом рискнул избавиться от опостылевшей резины.
Всё тело зудело и чесалось. Оказавшись на побережье, я с огромным удовольствием скинул насквозь пропитанную потом форму и нырнул в высокие волны, наплевав на все меры безопасности.
Нужно было искать знаки, соответствующие месту эвакуации. Сориентироваться. Но у меня совсем не было сил после того, как я растратил последние на то, чтобы зарыть защитный костюм поглубже.
Я растянулся на пока что горячем песке, не в силах заставить себя пошевелиться. Понимая, что ночью температура может упасть, рискуя замёрзнуть насмерть, я всё же оставался на месте. Но, к счастью, ночь была тёплой.
Глава 27
Вышел к морю я удивительно удачно. До первого ориентира была всего пара километров, которые я довольно быстро преодолел пешком по кромке песчаного пляжа, на границе леса.
Берег был пологим. Очень похожим на Рижское взморье, в районе Юрмалы. Впрочем, Юрмала и есть «взморье» на латышском, но об этом мало кто помнит. По-хорошему, такие места должны очень серьёзно охраняться, но этому мешало одно обстоятельство: длина прибрежной полосы.
Пологий песчаный берег с лесистыми островками тянулся на полторы тысячи километров, до границы умеренной зоны. Там леса постепенно снижались, превращаясь в карликовые кустарники, хорошо себя чувствующие при температуре, близкой к нулевой, с ночными заморозками. И только возле самой тундры берег вздыбливался стометровыми скалами, в которые бились ледяные волны.
Конечно, при желании даже такое пространство можно было заставить заградительными сооружениями и сторожевыми вышками, но в этом просто не было необходимости. Эта часть Мирового океана плотно контролировалась другой стороной. Проход со стороны Южного моря был слишком узким, чтобы там мог пройти флот вторжения, и оборонять его было не сложно. А для отдельных лодок и рейдеров есть система противодиверсионной борьбы. Которую мне предстояло обмануть.
Из леса вытекал небольшой ручей с ледяной и кристально прозрачной водой. На берегу он изгибался буквой S. Это был первый ориентир.
Солнце стояло уже высоко; припекало, и я напился от души, до ломоты в зубах, не заботясь о простуде. На войне организм перестраивается, отдавая куда больше сил, чем в обычных, гражданских условиях. Иммунитет мобилизуется, и его эффективность не снижается даже при локальных переохлаждениях.
За ручьём в лесу высился небольшой пологий холм. Это был второй ориентир. Я посмотрел в сторону моря. Конечно, с берега схрон заметить было невозможно, иначе он не продержался бы долго. Несмотря на кажущуюся доступность и полное отсутствие охраны, я знал, что раз в два часа вдоль берега пролетала патрульная вертушка в поисках необычных следов на песке. Может быть, из-за происшествия в столице график вылетов скорректировали, но рассчитывать на это было бы глупо.
Поэтому я расположился под раскидистым деревом, убедившись, что ни при каких обстоятельствах меня невозможно заметить с воздуха, и стал ждать.
Жаль, что комбез я закопал. Надо было хотя бы часы или компас выдрать… но жалеть поздно.
Я даже хотел соорудить что-то вроде солнечных часов, но тут обратил внимание на тень от большого дерева, которая выделялась на песке, и решил, что её будет достаточно.
По моим прикидкам, после пробуждения я шёл не меньше часа. И ещё как минимум час сидел под деревом.
Вертушки не было.
И только когда я уже встал и начал отряхиваться, откуда-то со стороны материка послышался мерный гул винтов.
Я вжался в древесный ствол и затаил дыхание.
Вертолёт двигался странно – зигзагами. Будто корабль, уклоняющийся от торпедной атаки. Внимательный осмотр? Наводка? Плохо. Тогда стоит ждать и других поисковиков. Надо спешить.
Как только вертушка скрылась вдали и стих шум её винтов, я рванул к берегу со всех ног по ручью, чтобы не оставалось следов. Добежав до моря, тут же нырнул и ушёл на глубину, набрав побольше воздуха.
Схрон удалось найти только с третьего раза, когда я уже решил, что ошибся в ориентирах. Небольшой резиновый купол, замаскированный под донные камни, можно было найти только на ощупь.
Внутри был кислородный аппарат с маской, не выбрасывающий отработанный воздух, и подводный буксировщик на аккумуляторах – хитро построенный, специально, чтобы обойти систему сверхчувствительных микрофонов, установленных в прибрежных водах. Вместо винтов или водомёта в качестве движителя использовались удлинённые ласты, которые не создавали даже намёка на кавитацию. Какая механика работала внутри для того реализации этой прелести, я не хотел даже задумываться, чтобы не сломать ненароком голову.
На глубине в пару метров было заметно прохладнее, чем в поверхностных водах. Я чувствовал, что ладони начинают неметь, держаться за буксировщик было всё сложнее. Но даже это было предусмотрено: я чуть сбавил скорость и подвинулся вперёд, обхватив буксировщик руками, схватившись за резервные рукоятки внизу корпуса. Стало намного лучше: корпус подогревался, отводя лишнее тепло.
Курс аппарат выдерживал автоматически по встроенной сверхточной инерционной системе. Её погрешность на предусмотренном расстоянии не превышала двадцати метров, тогда как лодка была в длину все девяносто. Шансов проскочить мимо почти нет.
Отдалившись от берега, я включил головной фонарь. Ещё не стемнело, так что риск обнаружения был минимальным – а так я хотя бы не рисковал врезаться на полном ходу в корпус лодки.
Наконец, когда отметка на кислородном аппарате приближалась к красной зоне, я увидел корпус подводного корабля.
Здешние лодки по размерам примерно соответствовали многоцелевым субмаринам на Земле. То есть не были сверхгромадными. Но я впервые оказался в воде рядом с искусственным объектом таких размеров. Это было странное ощущение. Скорее, неприятное.
Сориентировавшись, я поднялся к верхней палубе и по особой разметке нашёл аварийный шлюз. Опустившись на него, я, используя утяжелитель на кислородном аппарате, постучал условным стуком. Спустя несколько секунд последовал ответ.
Шлюз открылся, выпустив несколько мелких пузырьков. Помещение было неожиданно маленьким, размером с лифт. Упаковаться туда вместе с буксиром и кислородным аппаратом было совсем не просто. Но я упорно не хотел оставлять никаких следов эвакуации.
Шлюзование длилось значительно дольше, чем мне бы того хотелось. Некстати вспомнился рассказ Даниила про приклады. Я вспомнил про Замок; про то, что, возможно, случилось с Ваней и научниками. Успокоить дыхание после таких мыслей было непросто.
На борту мне выделили отдельную каюту, хотя я совсем не отказался бы от места в общем кубрике. Но просить от этом не хотелось – лишние строчки в докладах могли обернуться лишними неприятностями. Так что я просто старался чаще бывать в общих местах: не пропускал приёмы пищи, задерживался в салоне отдыха и спортзале.
Так прошло двое суток.
Перед всплытием в бухте базирования меня пригласил командир в свой салон. Лодкой командовал кап-два, опытный офицер с внешностью двадцатилетнего матроса-срочника. Обычное дело для здешних мест.
– Будете что-нибудь? – предложил он. – Мы, подводники, позволяем себе больше, чем сухопутные служаки.
– Нет, спасибо. – Я покачал головой. – Мне ещё на доклад.
– А, ну да… – Командир вздохнул. – Вам продыха не дадут.
– Наверное, нет. Не дадут, – согласился я.
– Я, собственно, вот о чём. – Командир явно смущался, прохаживаясь по салону; этот разговор точно не мог быть санкционирован руководством, я об этом знал – и он тоже. – Знаете, у меня мечта была.
– Серьёзно? – искренне удивился я.
– Да, – ответил командир, – серьёзно. Не подумайте чего, я не особо религиозен. Но я хотел иметь хотя бы тень надежды.
– Надежды на что? – переспросил я, уже понимая, о чём он скажет.
– Надежды на то, что вечности не будет, – вздохнул командир. – Понимаете?
– И… как это связано со мной?
– Я сейчас не про слухи разные. Я про то, что вы сделали в Черноводье, – продолжил командир. – Подобного не было уже очень, очень давно. А это значит, что проклятое равновесие снова нарушилось. Что есть шанс, что весь этот проклятый мир когда-то рухнет!