До вылета, пользуясь радиостанцией аванпоста, он передал шифровку с кодом, который означал приведение в максимальную готовность разведывательно-ударного самоходного аэростата, который мог достичь Гор Недоступности. И получил подтверждение об исполнении.
База была настолько секретной, что Тревор был единственным, у кого был доступ к коммуникациям с ней. Кроме верховного командующего. Который, как я надеялся, всё ещё не имел возможности вмешаться в ход событий по понятным причинам.
Мы летели над заснеженными вершинами и перевалами. Белый снег был хорошо виден даже в темноте. Однако по мере приближения к морю хребет переходил в более низкие отроги. Приходилось держаться выше, чтобы не напороться случайно на тёмную вершину.
Над морем летели, ориентируясь по инерционной навигационной системе. Она давала большую погрешность по нашим меркам, но нам и не нужна была абсолютная точность. Достаточно было не попасть мимо острова.
До места добрались уже в рассветных сумерках. Восток алел; вертушку подталкивал попутный ветер с суши.
Тревор подключил наушники к радиостанции и передал кодированные позывные.
– Борт эр-бэ-ноль-один, – ответила база, – волк зашёл на закат. Гнездо двадцать падать пыльца три пять.
Разведчик довольно кивнул. А потом на острове, прямо под нами, зажглись красные навигационные огни, ведущие на закрытую посадочную площадку в глубине острова.
Аэростат был неожиданно прозрачным. Я приготовился увидеть любые другие средства маскировки, вроде защитной покраски, но не такое радикальное решение. Прозрачный материал даже не давал бликов, а внутри не просматривалось никаких силовых структур, вроде шпангоутов.
– Гордость нашего материаловедения, – пояснил Тревор, – особый биополимер, сверхпрочный.
– Впечатляет, – ответил я.
К моменту нашего прибытия аппарат уже готов был к старту, и мы не стали терять время. Тем более что на борту, в гондоле, сделанной из более привычного алюминия, было всё необходимое для комфортного полёта, включая даже душ.
Пока мы шли коридорами базы, я то и дело ловил на себе любопытные взгляды служащих. Впрочем, они были достаточно дисциплинированными, чтобы эти взгляды не были слишком уж долгими.
Перед тем как подняться на борт, я подошёл к Тревору и тихо спросил:
– Люди, которые здесь служат… Ты сам их набирал, верно? Как у них с личной преданностью?
– Они лучшие, – ответил Тревор и посмотрел на меня с удивлением. – А что?
– После того как мы уйдём, этот мир окончательно изменится, – ответил я. – Люди не будут возвращаться. Возможно, запустится биологический цикл. Тут, в изоляции, у них есть шанс сохранить часть технологий, которые помогут построить новую, нормальную цивилизацию. Они могут стать островом знаний.
Выражение лица разведчика медленно менялось от удивления к испугу, а затем к восхищению.
– Ты знаешь, – наконец ответил он, – я никогда особо не верил в эту мистическую хрень, вроде пророчеств. Но, похоже, ты не зря стал избранным. Ты прав, я оставлю кое-какие инструкции.
До Гор Недоступности было два дня пути. И это были самые долгие два дня вынужденного безделья в моей жизни.
Больше всего я опасался, что Даниилу (или как там его зовут на самом деле?) удастся вырваться. Такая возможность была: войска одной из сторон могли обнаружить пещеру, и… что должно было случиться после этого – не представляю. Скорее всего, он бы кинул все силы на то, чтобы обнаружить нас, и в конце концов вышел бы на остров, где базировался прозрачный дирижабль.
Но от этого мир снова должен был поменяться. Я был уверен, что прекращение бесконечных возрождений было связано с тем, что Даниил находился под камнем.
Надеясь обнаружить тревожные признаки, я часами просиживал на радио, слушая передачи на всех доступных мне языках.
В этом мире царил хаос. Кое-где ещё продолжились активные боевые действия, но опустошение первых суток масштабной операции, невосполнимые потери вызвали растерянность.
Кто-то передавал координаты зачумлённых районов.
Ренегаты с противоположной стороны были готовы делиться сывороткой с теми, кто ещё вчера был непримиримым врагом.
В этом хаосе буквально на глазах рождались новые точки притяжения, будущие центры силы.
Звучали голоса о примирении. Кто-то довольно разумно рассуждал о масштабах потерь; о том, что нужно объединить оставшиеся людские ресурсы, чтобы сохранить подобие цивилизации…
Были и те, кто вещал про конец света и требовал масштабных жертвоприношений Вотану и другим богам.
Появлялись первые признаки раскола не по сторонам, а по языковым признакам. Рождались нации.
Горы Недоступности появились на горизонте под вечер первого дня. И даже на таком расстоянии они впечатляли. По моим прикидкам, мы летели на высоте восемь-десять километров. На глаз – примерно вровень с некоторыми перевалами. И значительно ниже вершин.
Сами вершины выглядели непривычно. Где-то в нижней трети начинался снежный покров, тот, который на обычных горах формирует шапки. Здесь он формировал «шарф», потому что выше двенадцати километров ни снега, ни льда уже не было, только голый серый камень, слегка искрящийся в розовых закатных лучах.
– Впечатляет, – сказал я, любуясь горами на главной палубе. – Уверен, что мы сможем туда подняться?
– Мы идём на крейсерской высоте, – ответил Тревор. – Подняться выше можем, но тогда двигаться будем медленнее.
– Удивительно, – добавила Алина; она тоже была на палубе, – а ведь в прошлом тут кто-то умудрялся воевать… с другой техникой, другим оружием… как?
Мы с Тревором переглянулись.
– Сложно сказать, – ответил я, – может, люди раньше по-другому воспринимали лишения и тяготы.
– Или же легенды преувеличены, – добавил Тревор.
Под утро мы начали подъём. И уже на рассвете увидели Замок.
Я узнал его. Расположение башен, стен и построек было таким же, как я видел. Только это строение было новым; оно высилось на фоне чёрного неба во всей первозданной чистоте бело-серого камня.
Гондола была герметичной, но самостоятельно дышать снаружи, конечно, было невозможно. Более того – перепад давления даже в кислородном аппарате был бы очень опасным для здоровья.
Поэтому на борту аэростата были специально изготовленные скафандры, наподобие космических. Они были серебристыми, чтобы лучше сохранять тепло – всё-таки тут был не вакуум, как в настоящем космосе, который сам по себе является прекрасным изолятором. В ранце за спиной находились кислородные баллоны и довольно тяжёлая аккумуляторная батарея, которая питала системы связи, рециркуляции и резервную систему обогрева. Она включалась тогда, когда заканчивался запас тепловой энергии в химических грелках.
На самом скафандре было закреплено оружие – тяжёлый пулемёт, специально модифицированный для эффективной стрельбы на большой высоте, с подствольным гранатомётом, и запас боеприпасов к этому оружию.
Всё это хозяйство, конечно же, довольно много весило, и я беспокоился, потянет ли Алина. Но, как выяснилось, она была куда крепче, чем можно было подумать, оценивая внешне её изящное сложение.
Сложнее всего было причалить к горе. Башни с острыми крышами представляли опасность для оболочки аэростата. А ещё тут дул довольно сильный ветер, с которым едва справлялись движки аппарата.
В какой-то момент я даже решил, что нам придётся прыгать, оставив аэростат дрейфовать. Но Тревор справился, удачно сбросив груз с якорем, закрепившийся в глубокой расщелине между внешней стеной Замка и многокилометровым обрывом.
Чтобы попасть вниз, мы воспользовались фалом, который спустили со специальным свинцовым грузилом.
Это было непросто, даже со специальными карабинами. Ветер беспорядочно бросал из стороны в сторону и закручивал вокруг фала, рискуя его запутать. Но мы справились.
План был простой: найти огнеглазую тварь. Прикончить её из пулемётов, если получится, или сбросить в пропасть, если она будет регенерировать так же быстро, как Даниил.
Пока она будет подниматься, нужно успеть освободить товарищей, которые – я уверен – томились под тоннами камней в подвалах Замка.
У меня не было уверенности, что мы впятером в тяжёлых скафандрах справимся с камнями, поэтому я также захватил с собой заряды направленного взрыва, которые должны были помочь решить эту проблему.
Как только мы ступили на аккуратную каменную мостовую, устилавшую внутренние пространства Замка, я снова почувствовал, будто камень живёт своей странной жизнью; будто он тёплый и едва заметно пульсирует.
– Мне как-то не по себе… – сказала Алина по внутренней связи, – будто оно живое и сейчас меня сожрёт…
– Понимаю, – кивнул я, – там было очень похоже.
– Что дальше? – спросил Тревор.
– Нужно найти проход вниз, – ответил я, – и быть начеку. Та тварь, о которой я говорил, наверняка где-то здесь.
– Ощущение взгляда… – тихо прошептал Женя.
– Что? – переспросил Тревор.
– Мне кажется, за нами наблюдают. Мороз по коже… похожее ощущение было на шабашах в честь Вотана, – добавил Михалыч.
– Да, есть такое, – кивнул Тревор и добавил: – Ну что, пошли дальше?
Глава 34
Через час блужданий по подземельям мы нашли место первого приклада. В огромном помещении со сводчатым потолком, где стены были покрыты копотью от многочисленных факелов, стоял куб из чёрной скальной породы. Заметив следы горения, я посмотрел на барометр на запястье. Снаружи было почти нормальное давление – только температура была по-прежнему ниже нуля.
Я открыл клапан возле основания шлема. Лёгкое шипение, чуть заложило уши – и давление выровнялось. Я снял шлем. Тревор, Алина и Михалыч, наблюдая за моими манипуляциями, переглянулись и тоже избавились от шлемов. Женя остался в шлеме. Он всегда отличался патологической осторожностью. Даже на турниках перестраховывался, когда учился делать динамические эле_ менты.
– Ну и как оно здесь держится? – заметил Тревор, аккуратно положив шлем на пол.