Оркестр голосов не умолкал у него за спиной: «перстень стального цвета с черепом. Клеймо: Александр Маккуин», «пластиковая папка с прозрачными вкладышами торговой марки „Exacompta“, содержащая личные документы по страхованию и налоговые декларации», «аптечка с лекарствами и гомеопатическими препаратами»… А Корсо все больше погружался в свои мысли, граничащие с галлюцинациями.
Полицейский ощущал в своих венах пульсацию чужой крови. Он мог представить себе, какое непреодолимое влечение испытывал тот, другой, когда наблюдал за женщинами сквозь отверстие в стене; как он восхищался их плотью, их похотливыми шуточками, их сомнительной красотой. Эти девушки были его ночными феями. Он наслаждался их наготой, которая в его сознании связывалась не с понятием разврата или разложения, а наоборот – с воплощенной чистотой.
Это ясно читалось в его набросках. Каждая карандашная линия, каждый штрих мелка были наполнены поклонением, восхищением – и волнующей человечностью. Своей работой художник их идеализировал, проявляя таким образом свое собственное мнение о них.
Но тогда что-то разлаживалось: в нем просыпался человек. Он осознавал, где находится. В змеюшнике, в средоточии порока. Его феи всего лишь шлюхи, продажные девки: извращенка Софи, девушка на одну ночь – Элен. От разочарования он убивал их самым ужасным способом, заставляя платить не только за их грехи, но, разумеется, и за свою собственную вину – любовь к женщинам, свое желание обладать ими.
Он наверняка импотент – жертвы не были изнасилованы, – но в данном случае это не важно. Важно вожделение, чувство вины, стыд. Он карал их во имя угрызений своей собственной совести. Столь жестокий метод исполнения – удушение жгутом, уродование лица – представлялся для него способом обрести собственное равновесие, согласие с самим собой. Ему недостаточно было просто уничтожить их, ему требовалось совершить определенный ритуал, чтобы через стыд достичь катарсиса. Мучения этих девушек оправдывали его и искупали его вину, а не их. Он очищался от своих грехов в раскаленном пекле их криков и крови.
– Ну вот, мы почти закончили.
Корсо вздрогнул. У него за спиной стояла Барби. В своих размышлениях – он не мог бы сказать, сколько прошло времени, – он полностью погрузился в душу убийцы.
– Попалось что-нибудь интересное? – промямлил он.
– Наш лучший трофей – личный дневник… Но мы забрали ее ноутбук. Будем молиться, чтобы в нем оказалось что-то значительное.
Корсо бросил взгляд на часы – около полудня, – затем оглядел вывернутую наизнанку крошечную двушку. Жуткое зрелище, наводящее на мысль о втором жертвоприношении Элен Демора.
– Уходим. Скажите полицейским, чтобы привели все в порядок, а изъятые предметы доставили в хранилище вещдоков. И срочно отправьте компьютер своим гикам.
Сыщик вернулся к окну и глотнул свежего воздуха. Солнце стояло в зените, Париж был прекрасен. Корсо с удовлетворением констатировал, что способен переносить этот свет без того, чтобы на него вновь обрушились его старые кошмары.
На подъезде к управлению Корсо затошнило при мысли о том, что для подготовки очередного доклада о проделанной работе им придется в эту жару запереться в крошечных кабинетах. Он схватил мобильник и позвонил Арни, машина которой следовала прямо за ним.
– Изменения в программе. Приглашаю всех пообедать в «Нотр-Дам».
Натали, похоже, удивилась – не было никого менее склонного к пирушкам, чем Корсо, – но обрадовалась: это внесет хоть какое-то разнообразие в их нудные разглагольствования в четырех стенах.
Они оставили машины во дворе управления, прогулялись пешком по набережной Орфевр, миновали мост Сен-Мишель и по мостику Кардинала Люстиже перешли через Сену к собору Парижской Богоматери. Копы молча лавировали между туристами и, если бы не тот факт, что все они были в черном, вполне могли бы сойти за обыкновенных гуляющих.
В автомобиле Корсо успел переговорить с Барби. По ее мнению, обыск подтвердил психологический портрет Элен, намечавшийся с самого начала. Тридцатилетняя довольно незадачливая бунтарка, которая предпочла раздеваться в ночном клубе, а не вкалывать по восемь часов в день.
Стефан этого профиля не понимал. К чему стремилась Элен с ее примитивными идеалами и дешевыми танцами?
Странно, но, хотя коп из криминалки просто обязан быть психологом, у Корсо всегда складывалось впечатление, что он проходит мимо жизни нормальных людей, вообще не понимает их мотиваций, их мечтаний, тревог. По фазе он гораздо лучше совпадал с убийцами.
Все уселись за стол на знаменитой террасе на углу улицы Малого Моста и набережной Сен-Мишель, лицом к собору, башни которого четко вырисовывались на фоне неба. Четыре черных ворона сделали заказ и в течение нескольких мгновений наслаждались солнцем, позабыв о кровавой истории, в которой увязли.
– Итак, – приступил к делу Корсо, – кто начнет?
Первым вызвался Людо:
– Коска́, судмедэксперт, не обнаружил ничего нового. То есть я имею в виду – по сравнению с результатами осмотра трупа Нины. Такие же раны, та же техника удушения, те же орудия калечения.
– А именно?
С кислой миной Людо достал из корзинки кусок хлеба:
– Он без понятия. Охотничий нож. Или кухонный. Без стопора. Довольно толстый – несколько миллиметров, точнее определить сложно, так как убийца каждую рану наносил с особой жестокостью. Днем мы получим отчет.
– Время убийства?
– Приблизительно между десятью вечера и часом ночи с пятницы на субботу. Но если учитывать агонию, экзекуция, по всей видимости, продолжалась не меньше пяти часов…
Все помолчали. Даже для видавших виды полицейских воспоминание о мучениях Элен было тяжким испытанием.
– Повреждения? – продолжал Корсо, по-прежнему не сводя взгляда с Людо.
Солнце окружило ореолом его курчавую шевелюру и прошлось золотом по склоненному затылку (из-за привычки горбиться и длинной шеи его иногда называли Дромадер).
– Абсолютно аналогичные, я же сказал. Однако Коска заметил одну деталь – следы на затылке.
– Указывающие на что?
– Он уверен не на сто процентов, но голова жертвы, возможно, была зажата в тиски.
– Ты хочешь сказать: притом что шея была перетянута ее нижним бельем?
– Это гипотеза Коска́. Вероятно, убийца воспользовался этим приемом, чтобы удерживать ее голову боком на мясницком столе – что-то в таком духе. Судмедэксперт обнаружил занозы на плече, бедре, ляжке – и все это с левой стороны.
Принесли еду. На самом деле – просто четыре порции одного и того же омлета с салатом. Единственное разнообразие проявилось в напитках: бокал красного вина для Арни, пиво для Людо, кола-зеро для Корсо и Барби.
Голоса сменились звяканьем вилок, наводившим на мысль о микродуэли на шпагах.
– Причина смерти?
– Она сама себя задушила, затягивая свои путы. Как Нина.
– Глаза?
– Тоже вылезшие из орбит. Ее движения повысили внутричерепное давление, кровь прилила к краям век. Она задыхалась, а из глаз брызгала кровь.
Кровавые слезы. Такое зрелище, должно быть, сильно возбуждало палача из «Сквонка».
– А на самом теле? Никаких особых отметин?
– Если ты имеешь в виду татуировки, то вот они.
Людо достал блокнот. Что касается ран, с ними он работал по памяти. Но татуировки следовало записать.
– Не по порядку, вразброс: полинезийская статуэтка на шее, мандала на правом плече, часы и розы на бедре, только не спрашивайте почему, логотип группы «Nine Inch Nails»…
– Новости от службы криминального учета есть? – прервал его Корсо.
– Они обследовали все тело, узлы, нижнее белье – ни одного отпечатка.
– Фрагменты ДНК?
– Ждем результатов.
Корсо обратился к Арни, только что заказавшей следующий бокал вина:
– А что у тебя? Камински, девушки, обход соседей?
Она расхохоталась – при внешности людоедши было в ней что-то наводящее страх, но одновременно теплое, забавное. В солнечном свете сходство показалось Корсо очевидным. Это же Мадам Шрек.
– Камински на грани самоубийства. Ну то есть он так сказал… Хотя трудно представить, что он замешан во всем этом. Я встречалась также с коллегами Мисс Бархат, они напуганы и не скоро осмелятся выйти из дому.
– Они тебе рассказывали про Элен?
– Они подтвердили то, что мы уже и так знаем: романтичная панкушка, вечно утомленная и довольно слабенькая.
– Что значит «слабенькая»?
Арни пожала плечами. Докладывая, она заглядывала в небольшой блокнот фирмы «Rhodia», который в ее лапищах казался не больше почтовой марки.
– Во всяком случае, ничего общего с Софи. У той язык был хорошо подвешен. Элен действовала по обстановке и имела настоящий профиль стриптизерши.
– Это что еще за «профиль стриптизерши»?
– В голове ничего, все в заднице.
Из всей его группы Арни отличалась самым ярым женоненавистничеством – а ведь она была женщиной.
– Элен подрабатывала проституцией?
– Меня бы это не удивило, но надо покопаться.
– А как насчет порнухи?
– Тоже возможно.
– Приятели?
– Этих полуночных клоунов, безвестных гитаристов, сквотеров-дилеров – всю эту банду маргиналов легко найти, они внесены в нашу картотеку…
– Могут среди них быть подозреваемые?
– Нет. Так, мелкая сошка.
Принесли ее вино. Культуристка неторопливо сделала первый глоток, будто наслаждалась нектаром, и прищелкнула языком.
– Мужики видели ее только после наступления темноты. Днем она, по-моему, прохлаждалась дома, покуривая косячки.
Корсо вспомнил, что к утру у Барби имелся собственный набор сенсационных новостей:
– А у тебя что?
– Я раздобыла сведения о прошлом Элен Демора. От Социальной помощи детям.
– Как тебе это удалось?
– А ты как думаешь? Переспала с кем надо.
– А серьезно?
– Уж исхитрилась. Короче, сенсация заключается в том, что Софи Серей и Элен Демора знакомы со своих соответственно девяти и семи лет.