Выходит, Софи и Элен, названые сестры, ничьи дочери, упорно скрывавшие свою дружбу и никогда так и не сумевшие обрести равновесие в нормальной сексуальности, закончили свои дни в постели этого отощавшего борова.
– Очень нескромно было бы спросить, об играх какого рода идет речь?
– Разумеется! Так вы здесь для этого?
Корсо смолчал, он ждал ответа.
– Частенько разные садомазо-трюки, но в основном все заканчивалось пеггингом.
– Я не знаю, что это.
– Наведите справки.
Не глядя на него, Барби вполголоса шепнула:
– Я тебе объясню.
Корсо коротко, по-военному, кивнул и осознал, что держится слишком скованно, будто аршин проглотил. Он не мог бы сказать, шокирует его этот тип или же он завидует его непринужденности.
– Когда вы видели их в последний раз?
– Я бы сказал… недели три назад.
– Вы не сверились со своим ежедневником?
Собески расплылся в улыбке:
– Ровно двадцать два дня назад. Проще всего отдать его вам, тогда вы будете в курсе всех моих дел и поступков.
Подобное чистосердечие скорей озадачивало, однако Корсо в очередной раз побоялся за деревьями не увидеть леса.
– Вы знали, что Нина увлекается играми садомазо в Интернете?
– Разумеется. – Собески сделал вид, что дрожит всем телом. – Все эти штуки, которые она совала в свою киску… Я до сих пор содрогаюсь…
– Элен признавалась вам, что спит с трупами?
– Ни одна ни другая ничего от меня не скрывали.
– Похоже, такие игрища вас не шокируют.
– В тюрьме меня сотни раз насиловали. Мне в зад пихали предметы, о которых вы и понятия не имеете. Я видел мужиков, которые перерезали себе глотки, когда сосали у своего насильника. Вот что меня действительно смущает, так это то, что в тюрьмах допускают подобные действия по отношению ко взрослым, которые не соглашаются… А вот то, что делает совершеннолетняя прожженная шлюха во Всемирной паутине или в морге, касается только ее…
– Имейте хоть немного почтения, вы говорите о покойных.
– В моих устах слово «шлюха» – не ругательство.
Корсо знаком передал эстафету Барби: этот гаер его уже утомил.
– Вы как будто не слишком потрясены смертью своих… подружек.
– Что меня потрясает, а что нет – не ваше дело.
Корсо заметил, что у него недостает некоторых зубов. Какое удовольствие могли находить Софи и Элен в постели с этим големом? Наверняка еще одно извращение…
– Какого рода отношения связывали вас с жертвами?
– Я вам только что рассказал.
– То есть исключительно сексуального характера?
– Это самые тесные связи, насколько мне известно. Вы по-прежнему не хотите шампанского? – игриво предложил Собески. – Это бы помогло вам расслабиться…
– Тот факт, что обе жертвы были близки с вами, вас не тревожит? – бросил Корсо.
– Не только я знался с ними.
– Но только вы семнадцать лет провели в тюрьме за убийство.
Собески расхохотался:
– Я этого ждал с тех пор, как вы переступили порог! Мое прошлое всегда со мной, верно? В ваших убогих полицейских мозгах это преступление навсегда превращает меня в преступника? Никакого шанса встать на путь исправления?
Корсо, проигнорировав вопросы Собески, произнес:
– Совершенное вами в восемьдесят седьмом году преступление похоже на убийства Софи Серей и Элен Демора.
– Вы плохо осведомлены, майор. Как я понял, нынешний убийца – псих, соблюдающий очень четкий ритуал. Ничего общего с моей историей. Когда я убил ту бедную девушку, я был совершенно обдолбан. Она застала меня, я запаниковал. Я ударил ее…
– Вы связали ее нижним бельем.
– Не тем, которое было на ней.
– То есть как?
– Я схватил то, что было под рукой! Я находился у нее в спальне. Открыл ящик, вот и все.
– Она была одета, когда вы ее связали?
– Конечно. Я просто хотел усмирить ее. Она не переставала вопить. Я ее ударил, чтобы она умолкла. Согласен, слишком сильно… Но повторяю, я был совершенно обдолбан.
Корсо знал про Безансонское дело. В поисках, за что бы зацепиться, он указал на прикрученные к верстаку тиски:
– Для чего здесь этот инструмент?
Собески обернулся к прилавку:
– Какой инструмент? За вами не поспеть, старичок… – (Корсо вытянул указательный палец.) – А, тиски с зажимом. Я использую их, чтобы натягивать холсты на подрамники.
– Вы сами это делаете?
– Я все делаю сам. В тюрьме у меня не было ассистентов.
Стефан подошел к приспособлению и склонился, чтобы получше рассмотреть его.
– Вы позволите нам прийти в мастерскую, чтобы взять пробы?
– Никаких проблем. Мне скрывать нечего.
Корсо прошелся вдоль прилавка и остановился перед репродукциями Гойи.
– Вы знаете, где экспонируются оригиналы?
– В фонде Чапи, в Мадриде. Всем поклонникам Гойи это известно. Я много раз ездил туда полюбоваться ими.
Сыщик резко обернулся к Собески:
– Именно это вы и сделали в минувшую субботу?
– В субботу? Нет, а почему вы спрашиваете?
У него за спиной раздался голос Барби:
– В этот день у вас был билет на рейс «Иберии», улетающий в семь сорок в Мадрид.
Собески вздрогнул и схватился за сердце, делая вид, что удивлен вопросом:
– Вы меня напугали! – Он ухмыльнулся. – Честное слово, я оказался меж двух огней.
– Отвечайте на вопрос, – нанес удар Корсо. – Позавчера вы ездили смотреть эти картины?
– Ни в коем случае. У меня была встреча с моим испанским галеристом. Можете проверить. Его зовут Хесус Гарсиа Перес. Я что-то не понимаю: вы за мной следите?
– И вы не заходили в фонд Чапи?
– Нет, я же вам сказал. К чему эти вопросы?
Воздержавшись от ответа, Корсо снова кивнул Барби: рисунки.
Она порылась в сумке и вытащила оттуда копии портретов из подвального блокнота:
– Вы узнаете эти наброски?
– Разумеется, я их автор.
– Они взяты из тетради, обнаруженной нами в подвале, примыкающем к гардеробным «Сквонка».
– Прекрасная новость! Я потерял его много недель назад.
– Когда именно?
– Уже не помню. У меня таких десятки.
– Чтобы быть точными, – не унимался Корсо, – мы обнаружили эту тетрадь в укрытии, где вуайерист проделал отверстие в стене, чтобы иметь возможность наблюдать за танцовщицами «Сквонка» в их раздевалке.
Собески расхохотался:
– Этот ваш парень настоящий извращенец! Что за интерес подглядывать за раздевающимися девочками, когда они каждый вечер оголяются на сцене?
– Не шутите, в блокноте много эскизов жертв.
– Говорю же: это я их нарисовал.
– Они воспроизводят то, что видел подглядывавший.
– Прекратите нести чепуху. Я рисовал девушек, пока они готовились к выступлению. Я находился у них в гримерных. Я вхож туда. И хорошо знаком с Камински.
Корсо легко представил себе бывшего арестанта, неразлучного с торгующим живым товаром каратекой. Но что этот блокнот делал в подвале? Зачем было отбивать кирпич, чтобы наблюдать за тем, что он и правда мог видеть на месте?
Встреча провалилась, но Корсо и не ждал чуда. Это только первый раунд.
– Можно ваш ежедневник? – сказал он, завершая разговор.
Художник открыл ящик прилавка и извлек оттуда блокнот в кожаной обложке. Взяв его в руки, коп отметил, что это ежедневник фирмы «Эрмес».
– Я провожу вас, – сказал Собески, первым покидая мастерскую.
У входной двери он повернулся к своим посетителям:
– Вам что, не удалось подыскать другого подозреваемого, кроме меня?
К чему лгать?
– Пока нет.
– И все из-за того, что двадцать лет назад я совершил убийство? Надо шевелить мозгами, ребята. Маловато у вас воображения.
– Это убийцам его не хватает. Едва выйдя из тюрьмы, они сразу принимаются за старое – теми же методами, с теми же ошибками. Не мне тебе это объяснять. – Сам того не желая, Корсо вдруг перешел на «ты».
– Ты прав, – ответил художник тем же заговорщицким тоном.
Они нашли друг друга – сыщик и преступник, самая старая пара на свете…
– Потому-то бывшие осужденные всегда становятся нашим первым следом, а зачастую и последним, то есть верным.
Собески изобразил восхищенную улыбку и взял Барби в свидетели:
– Хорошо излагает, верно?
Корсо был поражен, заметив, что его коллега тоже улыбнулась в ответ. В этот момент счет явно был в пользу Собески.
Садясь в машину, Стефан спросил:
– Что такое пеггинг?
– Это еще называют «сцепление штифтами», – ответила Барби, захлопывая дверцу. – Приличными словами объяснить сложно.
Корсо повернул ключ зажигания.
– Тогда забудь о приличиях.
– Это когда женщина, надев пояс с фаллоимитатором, содомизирует мужчину.
Корсо и Барби уже взялись за поиски двух «алиби» художника: Юноны Фонтрей и Дианы Ватель. Первая жила в Кретее, но работала в мастерской скульптора Мэрилин Кузнец, на улице Каскадов, на Бельвильском холме. Вторая обитала в Четырнадцатом округе.
Сперва улица Каскадов.
Корсо вел машину, а Барби листала ежедневник. Внезапно она спросила:
– Собески сказал про какую-то «общую подругу». Кто это?
– Да ладно, брось.
Барби не стала настаивать и опять погрузилась в записную книжку художника, но неожиданно восхищенно присвистнула:
– Ишь ты, а он держит форму!
– Чего?
– Каждый вечер у него другая партнерша или партнер.
– Про мужиков не знаю, но никак не могу понять, что в нем находят телки.
В ожидании ответа он искоса глянул на свою спутницу, но Барби молча закрыла ежедневник. Снова выглянуло солнце, и Парижская окружная дорога купалась в прозрачном тумане, – казалось, все распалось на миллиарды белых частиц.
– Мы пришли к нему слишком рано, – заявила она.
– Ты меня удивляешь.
Барби опустила стекло и жадно вдохнула загрязненный воздух. Казалось, ее бледная кожа, подобно белой ткани, отражает свет. Мысль о том, что она может загореть, представлялась столь же абсурдной, как идея смешать воду с оливковым маслом. Обычная несовместимость молекул.