Барби отправилась выполнять распоряжение. Стефан продолжил осмотр. Он все еще искал неопровержимую улику, указывающую на присутствие Собески. В сущности, ничто конкретно не подтверждало, что пыточная камера принадлежала именно художнику.
И тут в самом конце стойки у левой стены он заметил множество заляпанных краской репродукций – произведения великих испанских мастеров: Веласкеса, Эль Греко, Сурбарана… И среди них без особого удивления узнал «Pinturas rojas» Гойи.
Вот она, недостающая деталь.
Он схватил мобильник и позвонил Арни:
– Мы будем через пять минут. Пойдем с вами.
– Есть что-то новенькое?
– Мы нашли логово зверя.
– Все в порядке? Тебе удобно?
Собески – без своей шляпы – ничего не ответил. Он сидел в кабинете Барби и Людо и вроде бы начинал понимать, что дело его совсем скверно. До него также наверняка дошло, что близость Людо ему ничем не поможет. Даже наоборот.
Он был так бледен, что лицо напоминало гипсовый слепок, совершенно белый и ничего не выражающий. Корсо хорошо знал эту маску. Ни вины, ни страха. На Собески лежал отпечаток ужаса – проснувшейся давней фобии: тюрьма реально становилась все ближе.
Корсо с тощей папкой в руке уселся за столом Барби. Та стояла в углу, положив руку на пистолет. Арни и Людо тоже присутствовали, молчаливые, замкнутые и сконцентрированные, как ракетное топливо. В воздухе ощущалось почти невыносимое напряжение. Шутки кончились. Если в этой истории вообще было место шуткам.
Корсо знаком попросил коллег выйти: немного задушевности не помешает.
– А мне понравилась наша английская прогулка.
Собески прочистил горло:
– Не понимаю, о чем ты.
Корсо улыбнулся:
– Кончай врать, побереги силы для ситуаций, когда тебе еще можно будет верить. Билет, таможня, камеры наблюдения – все доказывает твое присутствие в Великобритании. Не трать понапрасну силы.
Художник хранил молчание.
– И чего тебя туда понесло? – продолжил Корсо.
– А что, права не имею?
– Нет, и прекрасно это знаешь.
– Я уже вышел из возраста, когда надо спрашивать разрешения, – проворчал тот. – Я и так двадцать лет лизал задницы и заглядывал в глаза. Все это уже позади.
– Не уверен. Зачем ты поехал в Англию?
– Мне нужно было повидаться со своим галеристом в Манчестере. Выставку готовим.
– Мы в курсе.
– Если знаешь ответ, не задавай вопросов, время сэкономим.
Голос, тон, выражения – все это еще был прежний Собески, но Собески сдувшийся, усохший от ужаса.
– Значит, ты рискнул снова попасть за решетку ради какой-то выставки? Это не могло подождать?
– Нет. Выставка через месяц.
– Твое чувство ответственности творца делает тебе честь, но я не скажу ничего нового, заметив, что ты не такой художник, как другие.
Гордая улыбка, черные зубы, кривая гримаса.
– В этом моя сила.
– И твоя слабость. Ты являешься подозреваемым в деле о нескольких убийствах, Собески. Ты не можешь разъезжать, как все. Уже за одно это судья вправе надолго закрыть тебя, так что не видать тебе своей выставки, уж поверь мне.
Тот ответил не сразу. Все его существо словно сжалось, затвердело. Он возвращался в каменный век, в эпоху тюрьмы, когда он подвергался побоям, изнасилованиям и назначал наказания. К такому не знаешь, с какой стороны подойти. Заледеневший сгусток чистой воли.
– Никто больше не будет решать за меня, – уперся он. – Прошли те времена.
Рядом с ним Корсо чувствовал себя прекрасно, несмотря на руку с лонгеткой и предстоящую бессонную ночь. Добыча была у него в руках – и с долей садизма ему нравилось смотреть, как она страдает.
– Это ты дал сигнал тревоги в «Евростаре»?
Собески даже не попытался изобразить удивление или отрицать, что был в поезде.
– С чего бы вдруг?
– Вот ты мне и скажи.
Он устало отмахнулся, что означало: «Если тебе больше нечего сказать, далеко мы с тобой не уедем».
Корсо решил поднажать:
– А Блэкпул?
– Что – Блэкпул?
– Ты хотел поразвлечься, прежде чем вернуться во Францию?
Собески заерзал на стуле:
– Не заставляй меня повторяться, Корсо. С тех пор как меня выпустили из тюряги, я делаю что хочу и когда хочу. И не сраным копам вроде тебя что-то мне запрещать.
– Ты не ответил на вопрос: почему Блэкпул?
– Захотелось расслабиться.
Предварительно Корсо распечатал несколько снимков тела, вытащенного из воды. Он швырнул их на стол:
– Это ты называешь «расслабиться»?
– Что за жуть?
– Молодой человек, убитый прошлой ночью в Блэкпуле.
Казалось, Собески искренне удивлен:
– Что ты такое говоришь?
Корсо подался вперед, он не терял спокойствия:
– Я говорю, что тебя подозревают в убийстве Софи Серей и Элен Демора весьма специфическим способом. Ты смываешься в Блэкпул – и на́ тебе: там убивают человека тем же самым способом. Пугающее совпадение, а?
Собески в горестном изумлении затряс головой. До него медленно, но верно доходило, чего ему будет стоить второй арест.
– Я провел ночь с парнем по имени Джим. Классная соска.
– Джим, а дальше?
– Я его не спрашивал. У него был рот занят.
Корсо сработал под дурака:
– Тебе и мужики нравятся?
– Нам лишь бы кайф словить, а что да как – не важно.
– И как его найти, твоего Джима? – не сдавался Корсо.
– Понятия не имею. В квартале голубцов, полагаю. Он там промышляет на панели. – Собески подмигнул. – Да ты и сам в курсе, верно?
Значит, он все это время знал, что за ним следят. Как же он мог пойти на такой риск – убить, когда у него коп на хвосте?
Стефан достал из папки фотографии с антропометрическими данными жертвы.
– Знаешь его?
– Нет.
– Его звали Марко Гварньери. Тридцать три года. Итальянец по происхождению. Был мелким дилером в Блэкпуле, которого все звали Нарко.
– Первый раз слышу.
Ночью Уотерстон прислал ему всю информацию. Английские копы без труда опознали жертву. По отпечаткам. Полудилер-полуделяга, даже не факт, что он подрабатывал проституцией. Возможно, даже не гомосексуалист.
Корсо смутила эта информация. По его версии, Собески в ту ночь поддался своим смертоносным инстинктам и убил первого попавшегося. Но у Гварньери был не тот профиль, даже если речь шла о свидании на один вечер. По другой версии, тоже не выдерживающей критики, Собески уже был знаком с этим человеком и выбрал его, чтобы подвергнуть «пытке смехом», как он это проделал с Софи и Элен. Но откуда он мог знать какого-то мелкого дилера? И чем это ничтожество заслужило наказание от Судьи?
– Ты умеешь водить катер?
– Нет. А что?
Корсо задал следующий вопрос:
– Веревки были у тебя в сумке?
Собески только рассмеялся:
– Что за дерьмовые вопросы?
– Почему ты утопил тело в акватории Блэкпула?
Собески вскочил. Корсо не стал надевать на него наручники, потому что сам еще не понимал, в качестве кого тот выступает: свидетеля, задержанного, обвиняемого?
– Хватит, я уже по горло сыт твоими байками! Я…
Он не закончил: перегнувшись через стол, Корсо с размаху вмазал ему по физиономии. Он бил левой. И тут же почувствовал острую боль в ладони, но главное – огромное облегчение. Сколько дней у него руки чесались по такой оплеухе.
Собески с воплем распростерся на полу – чистой воды спектакль, он и не такое мог стерпеть. Корсо обошел стол и саданул ему ботинком по ребрам. Когда Собески попытался подняться, Стефан уже поджидал его: удар головой, нос всмятку, фонтан крови.
Настоящее веселье – которого он ждал с самого начала – наконец-то началось. Собески снова приложился головой об пол. Художник попытался встать, но Корсо влепил ему локтем в подбородок. По привычке он задействовал правую руку. Шина слетела, боль пронзила всю конечность, как электрошок.
Он уже занес для удара левый кулак, когда в кабинете появились Арни и Людо и оторвали его от пола. Коллеги толкнули его к стене и плотно прижали. Корсо перевел дыхание – так боксер ждет, пока рефери досчитает до десяти, когда противник в нокауте. Но Собески был уже на ногах и занял оборонительную позицию. «Ложная рука» – стойка левши – сбивает с толку противника.
– Козел! – выплюнул он вместе с кровавыми слюнями. – Гони отсюда своих девок и попробуй меня достать.
Корсо не отреагировал, к нему уже вернулось самообладание. Вошедшая последней Барби толкнула Собески на стул. Потом достала пачку бумажных носовых платков и бросила ему.
Во время передышки Собески промокал свои раны. Одна его щека как будто запала, – возможно, в драке он лишился зуба, хотя для него это особой роли не играло. Корсо уселся на свое место и знаком дал понять своим людям: «Все в порядке». Но команда предпочла остаться, мало ли что…
Коп перешел к решающим фактам:
– Мы обнаружили твою берлогу на улице Адриена Лесена.
Тот шмыгнул носом и харкнул на пол кровавой слюной.
– Это не берлога, а мастерская.
– Интересная мастерская – с тисками, печью и пыточными приспособлениями.
Собески нашел силы, чтобы снова ухмыльнуться:
– Что ты в этом понимаешь? Тиски – чтобы закреплять рамы. Приспособления – чтобы натягивать холсты. Печь – чтобы сушить полотна.
– Твои приспособы покрыты кровью.
– Это пигменты, – бросил тот, опять осклабившись.
– Нет, Собески. Мы уже сделали анализы. В твоей «мастерской» выявлено как минимум шесть различных образцов ДНК. Кровь шести женщин, которых ты убил.
На этот раз Соб-Елдоба проняло. Его глаза вылезли из орбит, а зрачки расплылись, как две кляксы на промокашке.
– Блефуешь!
Корсо помахал пачкой документов:
– Первые данные от экспертов. Твои отпечатки повсюду, как и отпечатки Софи и Элен. Мы уже идентифицировали их кровь и проводим поиск по другим исчезнувшим за последние годы. На твоем месте я бы вызвал адвоката.
Собески уставился на протоколы на столе. Похоже, он не понимал.