– Думаю, он постепенно менялся. Выйдя из тюрьмы, он начал с того места, на котором остановился в том городке, Опито-Нёф. Он наверняка беспорядочно душил и уродовал многих женщин, а потом сжигал их в своей печи.
– Не было найдено ни одной органической частицы.
– Существует тысяча способов уничтожить или избежать такого рода отходов.
– Допустим. Но почему потом он стал выставлять своих жертв напоказ?
У Корсо имелись свои соображения на этот счет:
– Его инстинкт убийцы стал более изощренным, а главное, на его манию оказала воздействие живопись.
– Что вы хотите сказать?
– На последние убийства его вдохновили полотна Гойи. Это дань уважения и в то же время произведения искусства.
Взяв щипцы, Тюреж принялся ломать клешню краба, пока не забрызгал все до потолка.
– А Марко Гварньери? Почему он спрятал тело?
Над этим Корсо тоже ломал голову.
– Он его не спрятал.
– Простите?
– Он погрузил его в воду, чтобы добавить разнообразия в свою серию. Он специально сделал так, чтобы его заметил рыбак из Блэкпула. Мы гонялись за этим убийцей несколько недель и не могли найти ни единого следа. Можете мне поверить: если бы он не захотел, никто не мог бы засвидетельствовать его присутствие возле «Black Lady».
Тюреж не ответил. Уткнувшись носом в тарелку, с губами, лоснящимися от соуса, он, казалось, и не собирался возражать против этих аргументов, а главное, вроде бы знал их заранее.
Стефана обуяла ярость, он ненавидел ходить вокруг да около:
– Господин судья, зачем вы меня сюда пригласили? Я только что вернулся из отпуска, и мне нечего добавить к тому, что я уже изложил в своих заключениях…
– Я хотел удостовериться, что вы крепко держитесь.
– В каком смысле?
– Во время процесса я вызову вас в суд.
– Нет проблем, я…
– Борьба будет жаркой, можете мне поверить.
– С имеющимися у нас материалами?
Тюреж порылся в остатках раковин, как голодная чайка на отливе.
– Собески сменил адвоката.
– Ну и на здоровье. Какой бы ни была его защита, он спекся.
– Он нанял Клаудию Мюллер.
– Никогда не слышал.
– Странно. Она лучший в Париже адвокат по уголовным делам.
– Ну и что?
Судья нашел последнюю устрицу, которая умудрилась уцелеть после его набега. Он с вожделением посмотрел на распростертый на перламутре сочный плевок, словно обнаружил жемчужину.
– Ну и что? – повторил он, прежде чем, снова издав хлюпающий звук, втянуть в себя плоть стального цвета. – Эта стерва нас распнет.
Часть третья
Прошел год. Отмеченный двумя победами.
Первой было перемирие, выторгованное у Эмилии. Барби потребовалось всего три месяца, чтобы вернуться с солидной добычей. Весьма специфический сеанс с иголками и перфорацией языка в клубе «Л’Эвидан»; открытая рана живота с внутренностями наружу, продемонстрированная не в приемном покое какой-нибудь больницы, а в подвале заброшенного морга на бельгийской границе с избранной публикой в качестве бонуса. Круто.
Будучи профессионалом, Барби заверила подлинность этих цифровых документов у экспертов. А потом опечатала флешки, прежде чем передать их приставу. Круто и стопудово.
С такими боеприпасами Корсо сам черт не страшен. Он пригласил Эмилию выпить по стаканчику в бар роскошного отеля – естественной среды обитания его бывшей. Там, между бокалом шампанского и жареным миндалем, он выложил снимки.
– И какой из этого вывод? – глухо спросила она.
– А такой: пусть я уличный коп и неотесанная скотина, но я знаю, куда отправить эти картинки, чтобы уничтожить и твою репутацию, и твою карьеру.
К этому моменту Эмилия уже принимала активное участие в избирательной кампании Эмманюэля Макрона, много месяцев назад вступив в партию «Вперед!». В случае победы идеального зятя (того, кто женится на собственной теще) ей гарантированы, как ее твердо заверили, самые высокие посты, но, разумеется, не с иголками в языке и кишками наружу.
– Каковы твои условия?
– Полюбовный развод и совместная опека над Тедди.
Теперь, выступая с позиции силы, Корсо сменил тактику: как в эмоциональном плане, так и в воспитательном для их сына было лучше проводить равное количество времени с отцом и с матерью. И все же Корсо уточнил:
– Если я когда-нибудь узнаю, что ты привлекла его к одной из своих извращенных игр или применила малейшее насилие, я найду, куда отправить это досье – и ты будешь видеть сына раз в месяц по полчаса в присутствии социального работника.
– Почему ты сразу с этого не начал?
– Потому что я думаю, что Тедди нуждается в тебе, пусть ты и больная на всю голову.
Он убрал фотографии в картонную папку и улыбнулся:
– Уверен, все пройдет как по маслу.
– Но как ты сможешь им заниматься?
– Я меняю работу.
Он ждал своего гарантированного перевода в бюро по противодействию незаконному обороту наркотиков, подразделение Центрального управления судебной полиции, на улице Труа-Фонтано, в Нантере.
– Без улицы тебе никак.
– Ошибаешься. Смысл моей жизни в Тедди. Пора мне уже остепениться.
Под занавес она задала последний вопрос, которого он ждал:
– У тебя кто-то есть?
Корсо подумал о Мисс Берет. Он видел ее не чаще обычного, но сам факт, что она оставалась частью его пейзажа, был знаменателен.
– Да, – бросил он с некоторым вызовом.
– Что-то серьезное?
– Будущее покажет.
К Эмилии уже вернулась ее улыбка – и презрительные манеры. Его бывшая супруга вроде амебы: она бы выжила в атомном взрыве.
– Ты всегда был не способен сохранить женщину.
– Возможно, но я сумею сохранить сына.
Прежде чем подняться, Эмилия схватила бокал Корсо и плюнула в него. Может, такова болгарская традиция, но его это не смутило. Вообще-то, ему совсем не хотелось выпивать с кошмаром своего прошлого.
Некоторое время спустя, когда примирение уже шло полным ходом, они – Тедди, Барби и он сам – отправились отметить это в любимый ресторан маленького принца – «Макдоналдс», недалеко от станции метро «Люксембург-Пантеон», на бульваре Сен-Мишель, в Пятом округе.
Как-то без особых разговоров Барби стала названой крестной Тедди. Не в религиозном смысле слова, скорее в полицейском. Если мальчику будет что-то угрожать, к бою изготовятся двое.
Счастье никогда не приходит в одиночку.
Месяц спустя, в феврале 2017 года, Корсо получил работу в Центральном управлении судебной полиции. Конечно, он не стал шефом (в Центральном бюро по противодействию незаконному обороту наркотиков насчитывалось около ста пятидесяти человек), но на нем теперь лежало больше ответственности, и он мог считаться в системе номером два или три. Корсо не особенно радовался тому, что снова будет иметь дело с наркотиками – когда ты бывший торчок, то всегда боишься проснуться со шприцем в локтевой вене, – но согласился на пост, который и лучше оплачивался, и предполагал фиксированные часы работы. Аллилуйя!
Изредка до него доходили новости о деле Собески, в основном через Барби. Мишель Тюреж вел процессуальные действия уже больше восьми месяцев: десятки допросов, множество очных ставок, экспертиз, обысков: хочешь не хочешь… И все это лишь для того, чтобы тома дела высились до потолка и только подтверждали тяжкие обвинения, выдвинутые в отношении вышеупомянутого Филиппа Собески.
Похотливый художник больше не дергался. Он отрицал все разом, цепляясь за свои алиби. Что до Блэкпула, он упорно утверждал, что провел ночь с неким Джимом, английским проститутом, следов которого так и не удалось отыскать. А когда упоминали о его логове на улице Адриена Лесена и материальных уликах, он заявлял, что это «подстава», что было прямо-таки трогательной наивностью.
Столкнувшись с подобной линией защиты, суд все же счел себя обязанным проверить список врагов Собески, главным образом, чтобы не столкнуться с неприятными сюрпризами в ходе процесса. Это перечисление было достойно арии со списком Лепорелло из оперы «Дон Жуан» с его «mil e tre»[67] имен покоренных красавиц. За почти двадцать лет тюрьмы Собески сумел вызвать уважение, но также и ненависть многих заключенных. Однако ни один из них не представлялся настолько хитроумным или дерзким, чтобы организовать подобные убийства с единственной целью – перевести стрелку на старого врага по отсидке.
Со своей стороны, Корсо навел справки о Клаудии Мюллер. Судья не соврал: адвокатесса являла собой редкий экземпляр. В тридцать шесть лет она сделала себе имя в залах судебных заседаний, добиваясь оправдательных приговоров или смягчения наказания для самых отпетых преступников. Она приправляла свои речи философскими сентенциями. В многочисленных интервью она объясняла, что стоит на страже не только своих клиентов, но и определенной концепции правосудия, согласно которой любой человек в глазах закона имеет право пользоваться наилучшей защитой. Корсо знал наизусть эти разглагольствования, которые находят оправдания чему угодно и позволяют последней сволочи быстро вернуться к прежним занятиям. И тогда уже им, «уличным копам», приходится набирать очки и заново отлавливать рецидивистов.
Но больше всего его поразила внешность этой женщины: безупречно сложенная высокая брюнетка с такими тонкими чертами лица, что они казались нанесенными граверным резцом. От ее портретов исходила такая смесь притягательности и непреклонности, что кровь стыла в жилах. «Слишком хороша для тебя», – сказал себе Корсо.
Одно было неоспоримо: Тюреж боялся Клаудии Мюллер, как венерической заразы, и старался заполнить все пробелы и неясности, за которые могла бы зацепиться адвокатесса, – судьи и прокуроры прозвали ее тихушницей.
В апреле Корсо случайно столкнулся с Тюрежем в Парижском городском суде. Они перекинулись парой слов, и тот снова поделился своими опасениями. Мюллер пока молчала о предполагаемой линии защиты, и никто не знал, что она замышляет. Судья не скрывал беспокойства: он был уверен, что она вынашивает какую-то особо хитрую и эффективную стратегию, но будет сидеть в засаде до самого процесса.