Корсо шел к своей машине, когда недалеко от площади Дофина его снова окликнули. Он обернулся и узнал Ружмона, генерального прокурора, в светлом полотняном костюме.
– Идемте со мной.
Это было не приглашение, а приказ. Через четверть часа они уже заходили в «Бальзар» на улице дез Эколь, рядом с Сорбонной. Опять пивная, хоть и дорогущая. Опять декор в бежевых тонах. Опять атмосфера для тех, кто ностальгирует по минувшим временам, только вот по каким именно?
Ружмон привел его за столик в задней комнате кафе. Их ждали трое конспираторов. Судья Тюреж, господин «Она нас распнет», улыбнулся ему: Миссия выполнена, мисс Мюллер… Что касается двух остальных, Корсо едва узнал их без профессиональных костюмов. Адвокат истца, мэтр Софи Злитан, в белом летнем платье походила на фарфоровый чайник с позолоченной крышкой. Что-то вроде одушевленных вещей из музыкальной фантазии Равеля «Дитя и волшебство». В глубине ниши его светлость собственной персоной, председатель суда Мишель Делаж. В розовой рубашке с коротким рукавом он выглядел как типичный директор провинциального торгового агентства.
Так вот в чем дело, подумал Корсо. Уберите мрамор и мех горностая – и получите кучку людишек, трясущихся за свою репутацию и надбавку к пенсии.
– Прошу вас, – приказал Делаж, – выключите мобильники и положите их на стол.
Корсо чуть не расхохотался: настоящий заговор.
– Что будем делать? – спросил председатель, ни к кому не обращаясь.
Избавившись от мантии, он стал куда проще.
– Вы сами это сказали в конце заседания, – бросил Тюреж. – Следует возобновить следствие, чтобы получить дополнительную информацию, провести экспертизы «Pinturas rojas»…
– У нас не суд над фальсификатором, – огрызнулся Ружмон.
– У нас суд над убийцей, который оказался фальсификатором, – прервал его судья. – Вам следует прежде всего проверить этот факт.
Софи Злитан заерзала на стуле. Ароматы парфюма веяли вокруг стола, как невидимые дýхи.
– Придется работать вместе с Испанией?
Международные процедуры были кошмаром любого юриста – тонны бумаг, время, растянутое, как в параллельной вселенной, партнеры, которые не могли переместить и один листок, не отправив его на карантин в таможне.
– Не обязательно, – ответил Тюреж. – Если Управление по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей сумеет убедить фонд Чапи предоставить нам картины, они смогут провести все анализы во Франции. Я в этом ничего не понимаю, но, по-моему, это дело нескольких месяцев.
– Они никогда не согласятся, – возразила Злитан. – Априори эти картины представляют собой бесценное сокровище.
– Именно поэтому они захотят узнать, настолько ли они ценны или являются подделками. Вам также придется столкнуться с другими подводными камнями, которые так щедро разбросал Собески: проверить электронную память его чертовой печи, еще раз провести обыск на улице Адриена Лесена, но под новым углом. На мой взгляд, вы только получите лишние подтверждения.
Корсо слушал их, не веря собственным ушам: невозможно, чтобы эти судейские пили вместе кофе, подальше от взглядов журналистов, подальше от любых этических соображений и даже от законности, – не хватало только Клаудии Мюллер.
Злитан снова заговорила. Ее светлые волосы переливались в луче солнца, добравшегося даже до задней комнаты.
– В таком случае, – припечатала она, – нам конец. Учитывая показания Дианы Ватель, секс-тренера и того англичанина, а также решимость малышки в колпаке и доказательства присутствия Собески в его подпольной мастерской в ночь убийства Софи Серей, присяжные освободят его, и часа не пройдет.
Воцарилось молчание. Похоже, они опасались, как бы им самим не вынесли обвинительный приговор.
– Настройка печи не доказывает физического присутствия Собески, – сделал попытку Ружмон.
– Франсуа, оставь, – возразил Делаж. – Кто поверит, что он поручил сушку своего поддельного полотна девчонке, едва окончившей Академию?
– Значит, нужно найти эту картину.
– Пустые хлопоты. Из Собески и слова не вытянуть на эту тему. И ничем его не заставишь. Главное – проверить, нельзя ли сфальсифицировать программу. Если выяснится, что нельзя, то Софи права: все кончено.
Судейские пытались переварить мысль, что им не заполучить шкуру Собески, а заодно – что они будут выглядеть полными недоумками или как минимум профнепригодными.
Но оставалась последняя загадка: он-то сам что здесь делает? Почему его позвали на эту тайную вечерю?
Вопрос задавать не понадобилось: все взгляды обратились на него.
– Нам нужен другой виновный, – бухнул Делаж.
– То есть?
– Вы знаете дело наизусть. Как вы думаете, можно найти другого подозреваемого к моменту возобновления процесса?
Ружмон, Злитан и Тюреж ждали его ответа затаив дыхание. У него пересохло в горле, но он так и не прикоснулся к заказанной минералке.
– Я долго работал над этим делом. Мы копали во всех направлениях. И ни один подозреваемый даже близко не мелькнул.
– Собески постоянно с пеной у рта орал о подставе, – вмешался Тюреж.
– Вы же сами все перерыли: его врагов по тюрьме и так далее. Никто не смог бы совершить подобные преступления и заставить его отдуваться.
Тюреж неохотно кивнул.
– Мы только просим вас найти хоть что-то, – продолжал настаивать Делаж.
– Я больше не в уголовке.
– Так я и дело направил не в уголовку, а в управление по культурным ценностям. Вы ведь теперь на улице Труа-Фонтано, верно?
– Да, но я в управлении по борьбе с наркотиками.
– Переведем вас на культурные ценности. Вы же не против?
Корсо ответил не сразу. По правде говоря, он был готов вести это расследование втихаря, даже если бы никто его об этом не попросил. Уже больше года назад он, по зову души и совести, поставил на виновность Собески. И вдруг все разлетелось вдребезги, и что? Он останется ни с чем, без подозреваемого, без убийцы? Не бывать такому.
– Вы никак не сможете так быстро перевести меня, но я все равно подключусь. Буду тайно работать с ребятами, которые примут эстафету.
Его ответ, казалось, удовлетворил всех.
Софи Злитан, которая давно уже не находила себе места, разродилась убийственным вопросом:
– А вы сами в это верите?
– Во что?
– В невиновность Собески в деле об убийствах.
Корсо решил открыть карты:
– Вот уже больше года я убежден в его виновности. Сегодня новые факты заставляют меня дать задний ход, но я не могу сразу отказаться от своей уверенности. Я хорошо знаю Собески и могу утверждать, что он виновен. В чем именно на самом деле? В этом весь вопрос. Но я не исключаю, что весь этот бардак – очередной сложный вираж в его планах. Он всегда предполагал, что его могут арестовать, и, возможно, подготовил какое-нибудь особенно изощренное алиби.
Все закивали, но как ныряльщики, у которых заканчивается запас кислорода. Они не любили спускаться на глубину. Слишком много рисков, мрака, обмана. Корсо был не таким, как они: он мог вообразить все, что угодно, и привык видеть, как сбывается худшее.
Он почувствовал, что надо бросить им кость.
– Я приложу максимум усилий, – сказал он, вставая, – можете рассчитывать на меня.
Разумеется, приказ о переводе Корсо так и не пришел.
День, когда генеральный прокурор и председатель суда смогут договариваться о перемещениях копов, наступит не скоро. Шли месяцы, а Корсо оставался на своем месте, то есть на своем стуле в управлении по борьбе с наркотиками. Чтобы вести расследование, ему приходилось работать на итальянский манер: во второй половине дня вешать пиджак на спинку кресла и исчезать.
В этой подпольной деятельности он пользовался одним преимуществом. В сентябре управление по ценностям обратилось в полицию с просьбой обнаружить новых подозреваемых, поскольку сами они собирались сосредоточиться на фальсификаторском аспекте расследования. И именно Барбара Шомет, она же Барби, ставшая прошлой весной шефом группы, унаследовала дело.
Вместе с Барби они заново просмотрели длиннейший список врагов Собески – всех, кого Судья унизил, наказал, изувечил во Флёри. Они также постарались разузнать о предполагаемых преступниках, которых он мог сдать тюремщикам или копам. И пришли к тем же выводам, что и Тюреж: ни один молодчик из списка не смог бы выдумать такого.
Корсо поинтересовался и новым биотопом Собески: современным искусством. Не умудрился ли он достать какого-нибудь коллегу, галериста или коллекционера до такой степени, чтобы тот загорелся ярой жаждой мести? Разумеется, нет. Рынок произведений искусства – это, конечно, не мир мальчиков из церковного хора, но от него до идеи найти серийных киллеров, разгуливающих по кулуарам парижской Международной ярмарки современного искусства или базельской выставки-ярмарки, расстояние столь гигантское, что никто не мог бы преодолеть его.
Осень свалилась на них неожиданно, и, несмотря на отсутствие результатов, Корсо в конце концов свыкся с новой концепцией. Кто-то хотел скомпрометировать Собески, убивая несчастных девиц и подсовывая улики. Эти улики, прямые или косвенные, обнаруженные в кильватере художника, можно рассматривать как пунктирную линию, проведенную мстительным убийцей. Использование нижнего белья (как при убийстве в Опито-Нёф), узлы, напоминающие технику сибари (которую Собески практиковал на протяжении двадцати лет), образ действий, ведущий к Гойе, его кумиру, и, разумеется, сами жертвы, любовницы подозреваемого…
С этим сценарием Корсо соглашался с большой неохотой – и даже с отвращением. Такая промашка любого копа вогнала бы в депрессию. Иногда он цеплялся за спасительное противоречие, коим являлось убийство Марко Гварньери. Но в конечном счете почему бы не вообразить, что убийца последовал за Собески (как сделал он сам) и не убил по дороге мелкого дилера, воспользовавшись теми же методами?
Когда Корсо чувствовал, что его нейроны окончательно изнемогли в борьбе с этой теорией, то переключался на Собески-фальсификатора. Тут доказательства множились. Парни из Управления по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей отрыли во Флёри тетради с эскизами и даже картины, которые наглядно доказывали, что Собески всегда стремился подражать старым мастерам, в первую очередь его учителю и кумиру – Франсиско Гойе.