– Ты решительно ничего не понимаешь. Мертвые не могут ответить на обвинения, и в силу этого их виновность не бывает полностью установленной. Дело никогда не будет завершено.
Этой идеалистке в конечном счете не хватало опыта: сколько незавершенных дел прошло перед его глазами? Таков был ход вещей, основа основ правосудия. В ней полно пробелов, компромиссов, залатанных дыр.
Она встала с недобрым видом и взяла свою сумку.
– Завтра же утром я потребую твоего ареста. За умышленное убийство и бегство с места преступления. Наверняка твоя ДНК повсюду на улице Ксавье Прива.
– Не делайте этого, – сказал он, загораживая ей дорогу. – Я не бегу от ответственности, но мне нужно оставаться на свободе. У меня сын. Вы это знаете. Я должен быть с ним, я…
– Ты просто лузер. В мире правосудия нет места такому дерьму, как ты.
Она обошла его и направилась к двери.
– И не думай, что тебе это сойдет. Ты трус и жалкий коп. Из-за своей ограниченности ты чуть не отправил Собески за решетку до конца его дней.
– Все в деле указывало на него, ты это знаешь не хуже меня.
Он обратился к ней на «ты», даже не подумав: разговор пошел жесткий. Про манеры можно забыть.
– Дело состряпал ты сам, а тебя ослепила ненависть к Собески. Ты даже не сунулся дальше кончика своего члена и пистолета. Я засажу тебя в клетку для обвиняемых вместо Собески и Переса. И на этот раз Бомпар не сможет спасти твою задницу!
Это ж надо, а он-то еще подумывал завести роман с этой горгоной… И дело не в том, что у него не было шансов, а в том, что Клаудию Мюллер заводила только ненависть. Или извращенная, вывихнутая любовь, как та, что она питала к Соб-Елдобу.
– Думаешь, я не навела о тебе справки? – спросила она, открывая дверь. – Или что я не поняла, как Бомпар прикрыла тебя в деле о…
Она не закончила фразу: Корсо схватил ее за горло, как курицу в птичнике.
– Слушай меня хорошенько, мещанка долбаная! – прошипел он, прижимая ее к дверному косяку. – Хочешь порыться в моем прошлом? Можешь не трудиться.
– Я…
Он понял, что едва не придушил ее, и тут же отпустил.
Она потерла горло, но не шевельнулась. Ждала продолжения.
– Когда мне было лет тринадцать-четырнадцать, – начал он, – я оказался в приемной семье в Нантере, в квартале Пабло Пикассо. Не совсем в твоем духе.
– Я знаю, что это.
– Откуда, из вечерних новостей? Я покатился по наклонной плоскости, связался с местной шпаной, сел на иглу, якшался с дилерами. Один из них оказался харизматичным типом. Чистый отморозок по имени Мамаша. Я ему приглянулся, наркоты он мне давал – сколько влезет. На самом деле он очень быстро превратил меня в секс-раба. Сначала для себя самого, а потом и для корешей. В его планах было сделать маленький бизнес на моей заднице.
Клаудия вернулась в квартиру. Ее лицо в полутьме прихожей сияло прозрачной бледностью.
Корсо протянул руку, она отпрянула, но коп просто закрыл дверь: соседям незачем было слушать его исповедь.
– Когда он начал пускать меня по кругу, я попытался сбежать. Тогда он запер меня в подвале, не давая ни грамма кокса. После многих дней, когда он зашел узнать, усвоил ли я урок, я выколол ему глаза отверткой и вдобавок пырнул семнадцать раз.
Лицо Клаудии, казалось, буквально мерцало в темноте.
– В то время Бомпар руководила одной из групп наркоотдела. Она следила за сетью, к которой принадлежал Мамаша. Она нашла меня в том подвале буквально в коросте от свернувшейся крови того гада. Я так оттуда и не ушел, оставался рядом с трупом три дня. Она вытащила меня из этой дыры, заставила получить аттестат и поджопниками запихнула в Школу полиции. Я стал одним из лучших копов управления, но, по сути, я все тот же убийца.
С Клаудии слетела вся ее самоуверенность. Видно было, как в простеганной парке ее бьет дрожь.
– По… почему ты мне все это рассказываешь?
– Ты хотела знать, что было между мной и Бомпар. В ту ночь мы похоронили Мамашу в промзоне рядом с Сеной. Можешь мне поверить, это рождает прочную связь.
– И ты не боишься, что я использую это против тебя?
Он снова открыл дверь, на его лицо вернулась улыбка, вернее, что-то вроде зловещего оскала черепа.
– Истек срок давности, моя милая. Не мне тебя учить.
Ее губы тоже свело мрачной усмешкой.
– В этом деле ты просто еще один психопат.
– С тобой нас уже на два больше.
– Ты действительно чертов прушник.
Восемь утра. Барби не стала торопиться со звонком.
– Объясни.
– Во-первых, именно моя группа выехала на улицу Ксавье Прива.
– Ты ж вроде не была на дежурстве?
– Не была. Но я подсуетилась.
– И что дальше?
– Я говорила со службой учета. Вроде бы на месте преступления только одна кровь. Кровь жертвы.
Корсо складывал грязные тарелки в посудомоечную машину, а Тедди чистил зубы. После завтрака в школу опять придется нестись сломя голову. Обычное утро в семействе Корсо.
Он не понимал, как у него получается совершать действия из обыденной жизни после подобной ночи. Он не спал, ну разве что какими-то обрывками небытия среди просторов ясного сознания, которое больше походило на приступы безумия.
– Эксперты сняли отпечатки. Ничего не обнаружено, мой генерал. Я все подчистила.
– Ты хочешь сказать…
– Что мы раз и навсегда заткнемся и подождем, пока дедулю идентифицируют.
Корсо подумал о Клаудии Мюллер: приведет ли она в исполнение свои угрозы? Он вкратце рассказал о ночном визите адвоката.
– Ты всегда нравился женщинам.
– Не знаю, что и думать.
– Забудь. Она ничего не может доказать, а если захочет выступить свидетелем в этой истории, то ее показания приму я.
Тедди уже надевал башмаки в прихожей, сгибаясь под рюкзаком, достойным кайеннского каторжника во времена Папийона[80].
– Ты смотрела утренние новости? – спросил Корсо.
Он пробежал газетные заголовки до того, как проснулся сын. Нигде не упоминался ни процесс фальсификатора, ни многочисленные сюрпризы, которыми был отмечен первый день заседания.
– Этот процесс проскользнул у нас сквозь пальцы, – с горечью ответила Барби. – Ну да были бы и другие.
– Мне пора уходить. А то опоздаем в школу.
Тедди уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу у лифта. Никто так не повернут на том, чтобы прийти вовремя, как мальчуган, отправляющийся в школу.
– Ступай в суд подсчитывать очки, – заключила Барби, – и держи меня в курсе, чья возьмет.
Усевшись на скамью, Корсо слегка успокоился: некто среди прочих, аноним среди анонимов. Бледный до тошнотворной прозелени, далеко не в лучшей форме, но в конечном счете достаточно приличный, чтобы остаться незамеченным.
По всей видимости, председательствующий даст слово представителю истца, потом прокурору для обвинительной речи. Теперь, когда доказано, что Филипп Собески – фальсификатор и всю ночь, когда была убита Софи Серей, возился со своей печью, дальнейшее не вызывало сомнений. Он не убивал Нину Вис. Также не убивал он и Элен Демора, она же Мисс Бархат. Что до убийства Марко Гварньери, оно не являлось предметом рассмотрения в данном суде, но никто больше не верил – спасибо Джиму «Гаденышу» Делавею, – что это дело рук Собески.
«Вот так, раз – и накрылось», – сказала бы Катрин Бомпар. Но Корсо хотел послушать обвинительную речь, а главное – выступление защитника, мэтра Клаудии Мюллер, которое обещало войти в анналы как пример обличения слепоты полиции и убожества следователей.
Председатель уже собирался дать слово мэтру Злитан, когда Ружмон поднял руку.
– Господин генеральный прокурор, – бросил председатель, которому не терпелось закончить заседание, – вы же знаете правило: следует подождать, пока мэтр Злитан завершит свою речь, прежде чем перейти к вашей.
– Мы представили еще не все доказательства, господин председатель.
Делаж напрягся в своем кресле:
– Какие доказательства?
– Результаты последних исследований. Управление по борьбе с незаконным оборотом культурных ценностей только вчера приобщило их к делу.
Ружмон сделал знак своему помощнику передать документы председателю, заседателям, присяжным и Клаудии Мюллер. Со своего места Корсо мог разглядеть только стопку скрепленных листков с какими-то списками или распечатками.
Все в изумлении замерли, особенно Клаудия Мюллер, которая была не готова к сюрпризам в последнюю минуту.
Председатель, пробежав страницы, поднял глаза:
– Я не понимаю. Были проведены новые экспертизы «Pinturas rojas»?
– Не «Pinturas rojas», господин председатель, а современных полотен Собески. Управление реквизировало объекты под номерами сто тридцать два, сто тридцать три, сто сорок один, сто пятьдесят четыре и сто семьдесят два, которые соответствуют произведениям, опечатанным во время обыска, проведенного в официальной мастерской господина Собески седьмого июля две тысячи шестнадцатого года.
Мишель Делаж пожал плечами:
– А зачем было заказывать эту экспертизу?
– Дознаватели решили, что было бы интересно изучить пигменты и другие составляющие, использованные обвиняемым для его современных работ.
– С какой целью?
– Чтобы установить дополнительную взаимосвязь между Собески-фальсификатором и Собески – современным художником.
Казалось, председателя это не убедило.
– Допустим. И что?
– В произведениях не выявлено ни одного компонента, использованного в подделках.
Председатель воздел руки и тяжело уронил их на судейский стол, словно говоря: «И только-то!» Он уже собирался высказаться, когда Ружмон добавил:
– Но было обнаружено нечто иное.
– Что именно?
Генеральный прокурор надел очки, полистал стопку и остановился на выделенном абзаце, который и зачитал громким голосом:
– «Каждое из этих полотен содержит микроскопические вкрапления железа, фолиевой кислоты, витамина В12…»