Сев в машину, Корсо глянул на часы: почти четыре. Прежде чем продолжать, ему следовало уладить главную проблему.
Скрепя сердце он набрал номер, который ненавидел. Он так промок, что ему казалось, будто он по-прежнему сидит в болоте.
– Эмилия? Это я.
– Ты мне мешаешь.
– Я хочу, чтобы ты оказала мне одну услугу.
– Разумеется, нет.
– Речь идет о Тедди.
– Что случилось?
– Можешь забрать его сегодня вечером после няни? У меня обвал на работе.
Молчание. Корсо измотала эта борьба, стычки, вечный торг, причем порядок действий был неизменен. Сначала он должен умолять, она станет поливать его в дерьмом, они сцепятся и будут оскорблять друг друга, и все это – чтобы прийти к финалу, который известен обоим заранее: Эмилия, конечно же, заберет своего ребенка – не для того, чтобы оказать услугу его отцу, а потому, что это и долг, и удовольствие.
Как ни странно, на этот раз ему не пришлось настаивать и удалось перескочить через несколько этапов. Неужели их отношения налаживаются? В последнее время взгляд Корсо на Эмилию постепенно изменился. Он признавал за ней определенные достоинства и даже некоторое осознание собственной извращенности: разумеется, она никогда не станет впутывать Тедди в свои сексуальные игры.
– Я заеду за ним к тебе в шесть часов.
– Спасибо.
Он волен совершить сошествие в ад.
– Мы спали, но между нами была сделка.
– Какая?
– Клаудия кое о чем меня попросила в обмен на ее… благосклонность.
Корсо даже не пришлось прибегать к жестким мерам. Он отправился домой к Марке на бульвар Орнано в Восемнадцатом округе – коп из службы учета взял несколько дней отгула, чтобы пережить горе, – и просто позвонил в дверь. Тот его ждал. Он прекрасно знал, что они оба еще не все сказали.
Корсо не стал говорить о самоубийстве Клаудии. Он пришел выудить информацию, а не поделиться ею. Мужчины стояли в гостиной, погруженной в полутьму, – лампа на полке играла роль ночника. Снаружи дождь лил без продыху.
Корсо ждал продолжения, но Марке молчал.
– И что она просила взамен? – подтолкнул его Корсо.
– Она хотела…
Голос опять затих. Корсо придвинулся на шаг:
– Ты мне ответишь или нет?
Марке рухнул в кресло и исчез в полумраке. Только голос связывал его с миром живых:
– Она хотела, чтобы я подменил пробы ДНК жертв, Софи Серей и Элен Демора.
Корсо рванулся и ухватился за подлокотники кресла Марке:
– А ну-ка, повтори!
– Клянусь вам… я должен был подменить органические пробы жертв, а также кровь, изъятую с их тел.
Корсо выпрямился и отступил. Пришел его черед исчезнуть в темноте. Он отошел в угол комнаты, чтобы поразмыслить. Новые кусочки пазла ни к чему не подгонялись. Они складывались в картину, принципиально отличную от всего, что он мог предположить, но и сама эта картина не поддавалась пониманию.
– То есть мы никогда не работали с настоящими образцами? – недоверчиво уточнил он.
– Никогда.
Это была не просто информация, а полное потрясение основ расследования. Они все были обмануты самими материалами дела.
– Она в самом начале попросила тебя подменить кровь Софи Серей?
– На следующее утро после убийства, да. Семнадцатого июня две тысячи шестнадцатого.
Сейчас Корсо предпочел не зацикливаться на том факте, что Клаудия была в курсе первого убийства еще до того, как какие-либо сообщения появились в новостях.
Сосредоточься.
Для чего все эти манипуляции?
Или уже тогда она хотела отвести обвинение от Собески?
Нет, ведь кровь и ДНК жертвы ничего не говорили о личности убийцы.
– Так она спала с тобой ради этого?
Его глаза привыкли к темноте. Марке расплылся в бледной улыбке. Трещина в ночном горшке.
– Уж точно не ради моего природного обаяния.
Пусть Корсо не понимал цели Клаудии, он уловил ее стратегию. Марке был единственным человеком в управлении, кто мог подменить образцы. Этот мозгляк занимал ключевой пост для того, кто хотел подсунуть следственной бригаде фальшивые анализы крови или ДНК.
– В чем был смысл такого трюка?
– Я задал ей этот вопрос, она отказалась отвечать. Таковы были условия сделки. Или я подчинюсь и придержу язык, или могу забыть про наш секс-контракт.
Марке наверняка недолго колебался. В реальном мире мужчина вроде него не имел ни малейшего шанса приблизиться к такой женщине, как Клаудия.
– Откуда взялись новые образцы?
– Она сама мне их дала.
Вдруг до него дошла еще одна истина.
– Это ты подмешал кровь к картинам Собески?
– Не я, она.
У Корсо перед глазами возникли неровные буквы, вписанные в мазки краски на картинах. САРА. МАНОН. ЛЕЯ. ХЛОЯ. И конечно же, СОФИ и ЭЛЕН…
Клаудия Мюллер не только нанесла кровь на полотна, она еще и подделала почерк Филиппа Собески. Графологическая экспертиза подтвердила, что все имена написаны рукой художника.
– Как ты можешь быть в этом уверен? – продолжил он, слыша какое-то гудение в голове.
– А больше некому. Только у нас с ней были образцы крови, которыми я подменил настоящую кровь Софи и Элен. Раз это не я, значит она.
Новый кусочек пазла, новая загадка. Клаудия могла так поступить, только чтобы утопить Собески. А значит, она действовала с изощренной хитростью: делала вид, что защищает художника, чтобы надежнее его угробить, прикидывалась, что добивается его оправдания, только чтобы он получил пожизненное. Лучшей позицией для вынесения Собески обвинительного приговора было место его защитника.
У Корсо закружилась голова, когда он в обратном порядке (и на скорости) прокручивал основные направления дела. Это Клаудия с самого начала устроила все так, чтобы Собески сгнил за решеткой. Это она подменила пробирки с кровью ради уверенности, что сможет нанести ту же кровь на полотна Собески, а сперва – в его тайную мастерскую.
Но с какой целью?
Заодно он задумался, откуда взялась кровь, которой были написаны другие имена, – загадка, которую никто так и не смог разрешить.
Но это уже не так важно. Корсо подбирался к другому заключению, еще не уверенности, но, скажем так, весомой возможности. Из этих махинаций с органикой вытекал новый факт, от которого можно было окончательно рехнуться: а не Клаудия ли убила стриптизерш?..
Но опять-таки – зачем?
Была ли она извращенным убийцей, нашедшим в Собески козла отпущения? Или же, напротив, художник (и его арест) был конечной целью всей операции? В таком случае она убила двух женщин из окружения живописца, просто чтобы добиться его осуждения. Затем она сфабриковала изобличающие улики – вплоть до идеального завершения: кровавые имена двух женщин, скрытые в последних полотнах Собески.
Корсо был готов представить все, что угодно, согласиться со всем, что угодно, но ему по-прежнему не хватало ключевого элемента: побудительной причины. Почему Клаудия все это организовала? Почему испытывала такую сокровенную и неутолимую ненависть к Собески?
И если допустить, что она и была убийцей, зачем подменять кровь жертв? Она могла просто сохранить какое-то количество настоящей крови и пролить ее в мастерской Собески, а потом нанести на его картины. Это было бы даже проще. И к чему эта последняя манипуляция, которая ничего не добавляла к обвинениям против Собески и, в сущности, казалась бесполезной?
Похоже, Марке следил за ходом мыслей Корсо.
– Я тоже задавал себе эти вопросы. И провел собственные исследования.
– То есть?
– Я подумал, что если Клаудия просит меня подменить опечатанные образцы, значит она хочет скрыть что-то касающееся Софи и Элен. Я сохранил образцы их крови и сам сделал их анализ.
Горло Корсо пересохло так, что об него можно было бы чиркнуть спичкой.
– Ты что-то обнаружил?
Марке позволил себе еще одну призрачную улыбку в исполосованной ползущими по стеклам дождевыми нитями полутьме:
– Это проще простого. Софи и Элен были сестрами.
– Ты хочешь сказать… в биологическом смысле?
– Наполовину сестрами, на самом деле. Но у них, несомненно, был общий отец.
Корсо удалось успеть на поезд в 18:23, отходивший во Фран, городок, о котором он никогда раньше не слышал. Там он сделает пересадку на Понтарлье. Трехчасовое путешествие зимней ночью к горам и истине, с компьютером в качестве единственного попутчика.
Направлялся он в детский дом Мот-Сасси, где с 1998 по 2004 год вместе росли Софи Серей и Элен Демора. Стефан надеялся встретиться с кем-либо, кто их знал и мог бы лично подтвердить сегодняшнюю сенсацию.
Девочки оказались единокровными сестрами – и это не так удивительно, как могло показаться. От Софи отказалась мать, родившая ее в Лионе в 1984 году. Элен родилась двумя годами позже в Лон-ле-Сонье, от родителей, не способных взять на себя заботы о ребенке. Так что теоретически отцом обеих девочек мог быть Жан-Люк Демора, официант, вышибала, безработный, а главное – жестокий и пьющий.
Нетрудно вообразить, что двумя годами раньше он околачивался в районе Лиона или где-то поблизости и там ненадолго сошелся с матерью Софи, которая по своим причинам впоследствии бросила ребенка. Заурядная, хотя и грустная история несостоявшейся семьи.
Также неудивительно, что девочки познакомились (и каким-то образом признали друг друга) в детском доме, расположенном в тех же краях. Начиная с этого момента они росли в одних и тех же приютах или приемных семьях. Потом вместе отправились в Париж и решили попытать счастья в мире стриптиза. Корсо вспомнил также, что они скрывали свою дружбу, наверняка видя в ней источник силы в случае проблем. Что-то вроде секретного оружия.
Но почему Клаудия Мюллер, убийца она или нет, захотела скрыть их родство?
Оставалась еще масса вопросов, но Корсо дал себе слово не задумываться над ними. Ноль шансов, что его измученный (и не имеющий нужной информации) мозг подкинет ему хоть какой-то ответ. А может и ткнуть вслепую, что хуже всего.