Она хотела убить своего биологического отца.
Она хотела убить его потомство.
Она хотела убить саму себя.
Накал ненависти Клаудии просто ошеломлял: она стремилась уничтожить не только самого монстра, но и его кровь, его след – его детей. Операция по радикальному устранению.
– Она пыталась увидеться с Собески в тюрьме?
– Нет. Она просто переехала во Францию, чтобы изучать право. Она решила работать с убийцами в стране Собески. Можно подумать, она знала, что в один прекрасный день ей придется его защищать…
А то как же!
– Она говорила с вами о нем?
– Редко. Я так никогда и не поняла, что она в действительности о нем думает, но почувствовала, что она гордилась, когда он стал знаменитым художником.
– Как вы думаете, она открыла ему правду, когда взялась защищать его?
– Не думаю, нет. Но теперь уже и не узнать.
Марта посмотрела на часы. Она донесла эту сенсационную информацию, на время сбежав из своего цивилизованного мира. А сейчас пришла пора вернуться в свою богатую квартиру к властному мужу, чтобы лелеять свое горе и забывать давнюю ложь.
– Она упоминала Софи Серей? Элен Демора?
– Это имена других жертв, да? – (Корсо кивнул.) – Да нет. Пока шел процесс, у нее не было времени даже позвонить.
– А Марко Гварньери?
– Никогда не слышала этого имени. А с какой стати ей говорить об этих людях?
Потому что вы все принадлежите к одной гребаной семейке.
Корсо оплатил счет.
Немного подхалимажа на дорожку:
– Спасибо, мадам, было очень мужественно с вашей стороны поговорить со мной.
– Но вы полагаете, это вам поможет?
– Во всяком случае, теперь я яснее представляю себе ситуацию.
Внезапно Марта отбросила свою бледную надменность и обеими руками схватилась за стол.
– Я рассказала вам все, что знала, – бросила она, наклоняясь к Корсо. – А теперь скажите, как идет расследование – на самом деле.
Корсо несколько секунд смотрел на нее и снова решил про себя, что она не выдержит правды. Макиавеллизм дочери. Ее самоубийство. Масштаб ее мести… Никто не готов выслушать нечто подобное.
– К несчастью, мы больше ничего не знаем. Нам неизвестно, почему убийца выбрал этих девушек в две тысячи шестнадцатом и почему напал на Клаудию сегодня.
– Но Собески никогда не был замешан в этих убийствах?
– Нет, никогда. Я ошибся по всем статьям. Думаю, что настоящий убийца – некто снедаемый ненавистью и он решил отомстить Собески, переложив на него вину за преступления, которые сам же и совершил.
– Почему тогда он выбрал Клаудию?
– Именно потому, что она защищала Собески.
Марта откинулась на стуле, словно отброшенная обратно к своему трауру – и к судьбе, связавшей все ее существование с полным мерзавцем, с которым она всего лишь повстречалась однажды ночью, когда ей было восемнадцать лет.
– Мы найдем его, Марта. Клянусь вам. Мы арестуем его и будем судить.
С этим торжественным обещанием он встал и вышел из кондитерской. Никогда в жизни ему еще не приходилось лгать столь безоглядно и стопроцентно. Потому что знал, что никогда никому не расскажет эту полную правду, даже если ему удастся раскрыть ее.
Он хотел прояснить до конца историю с Собески, но лишь для того, чтобы надежнее похоронить ее и отправить обратно в вечный мрак.
За несколько часов он собрал рассказы, слухи, свидетельские показания. Теперь он желал получить научные факты. Сравнение ДНК Филиппа Собески, Софи Серей, Элен Демора, Клаудии Мюллер и Марко Гварньери (он больше не сомневался: Нарко тоже был членом семейства) окончательно соединит все части головоломки. К счастью, он знал, к кому обратиться, чтобы тайно провести все анализы: к Филиппу Марке, невольному сообщнику Клаудии-братоубийцы.
Что касается мотивов адвокатессы, придется ограничиться гипотезами. Представить себе мучительное существование женщины, которая всегда ощущала себя незаконнорожденной. Плод преступления, сгусток клеток, рожденный из грязного больного порыва. Клаудия никогда не была ни счастлива, ни уравновешенна. Раскрыв правду, мать подарила ей наконец внутреннюю, но извращенную цельность, нечто такое, что могло реализоваться только в разрушении и смерти.
Руки в карманах, голова под снегом, Корсо принялся искать гостиницу – маленькую, дешевую, незаметную. Он забился в свой номер, как зверь в нору, и позвонил Филиппу Марке. Никто не подошел. Он оставил ему срочное сообщение и открыл компьютер. У него ушел час на то, чтобы все записать: что он понял, о чем догадался, что чувствовал всем нутром.
Клаудия была чокнутой, но в чем-то похожей на него самого. Он хорошо знал эту боль и от своего несчастного детства, и оттого, что вместо корней у тебя черная дыра. Сам он когда-то решил закрыть эту пропасть неподъемной плитой. Она же выбрала прямо обратный ход: отвалить камень и заглянуть в глубину бездны.
23:00. Новое сообщение Филиппу Марке, потом возвращение к работе. Корсо щелкал по клавиатуре в каком-то трансе. Время от времени он останавливался, чтобы окинуть взглядом весь размах кошмара. Он представлял себе Собески, который спал с собственными дочерями, – наверняка Клаудия все подстроила, чтобы он с ними встретился. Он видел ее саму, когда она вставляла их головы в тиски, полосовала щеки, запихивала камень в самую глубину горла… Или всплывающее тело Марко Гварньери у подножия «Black Lady». Потом он вспоминал, как она сражалась в суде, добиваясь оправдания Собески и при этом дожидаясь, когда будут проведены анализы и выявлена кровь, которую она сама же нанесла на картины.
Но больше всего его потрясала мизансцена, позаимствованная у Гойи. Клаудия годами вела собственное расследование по Собески. Она была в курсе его талантов фальсификатора. Она выследила его и догадалась, что это он написал все три «Pinturas rojas». Вот их она и взяла за образец, чтобы выразить собственную ярость. Тот ужасный крик был ее собственным. Крик создания, которое организовало конец своего мира с беспримерным макиавеллизмом.
Подумать только, а он еще считал опасной Эмилию…
Ровно в полночь он получил известия от копа из Блэкпула. По его просьбе парни более тщательно прошерстили прошлое Марко Гварньери. Без всякого удивления он узнал, что ребенок никогда не знал своего отца и что о его происхождении говорили разное: речь шла о насилии и о весьма нежелательных родах… Марко родился в Аосте в 1983 году. Именно в период, когда Собески рыскал в тех краях. Можно с полным основанием добавить его в черный список. Клаудия наверняка перерыла архивы Франш-Конте, Юра, Невшателя и Аостской долины, опросила тысячи человек, исследовала прошлое этих регионов, чтобы отыскать каждую жертву Собески – и плод каждого изнасилования…
Корсо остановил работу. Он ничего не видел, усталость пульсировала во лбу, он уже не понимал, что́ пишет. Твою мать! Он снова позвонил, и на этот раз парень из службы учета ответил на втором гудке.
– Ты никогда не перезваниваешь?
– Я не мог.
– Ты мне понадобишься завтра утром.
– Я… Что вам нужно?
– Сделать сравнительный генетический анализ всех образцов.
– Каких?
– Не строй из себя идиота. Я знаю, что ты сохранил каждую пробу.
– Но… вы хотите сравнить их с чем?
Имена Собески и Клаудия Мюллер возымели нужный эффект. Марке казался растерянным. Корсо надеялся, что этот недоумок сумеет закончить работу, прежде чем выскользнет у него из рук.
Но он почувствовал и что-то еще – Марке был совершенно не в себе.
– Что случилось? – спросил он наконец.
– Кладбище.
– Что – кладбище?
– Кладбище в Пасси…
Из него действительно приходилось клещами тянуть каждое слово.
– Ну?
Тот что-то пробормотал в телефон.
– Говори членораздельно, черт! – прорычал Корсо.
– Я сегодня пошел на могилу Клаудии.
– И что?
– И что? – вдруг громче повторил Марке. – Нет там больше могилы!
– Речь идет о выполнении завещательного распоряжения.
– Что вы хотите сказать?
– Мадам Клаудия Мюллер собственноручно написала весьма подробное завещание, оставленное у мэтра Рожье, нотариуса с бульвара Малерб.
Корсо находился в кабинете смотрителя кладбища Пасси, комнатке, напоминавшей кассу железнодорожного вокзала, приткнувшуюся прямо у памятника мертвым у входа. Своеобразный склепик среди прочих, только внутри все еще были вполне живыми. Никакой особенной суеты: два письменных стола друг против друга, как у судьи и его секретаря. Здесь вели счет покойникам и фиксировали последние волеизъявления будущих постояльцев.
Вчера вечером, выслушав откровения Марке, Корсо выключил свет и вырубился, как после хорошей попойки. А утром сел в первый попавшийся самолет и ровно в полдень приземлился в Париже. Там он забрал свою машину и помчался прямиком на кладбище в Пасси, чтобы найти объяснение нового неожиданного трюка: исчезновения могилы Клаудии Мюллер.
Местный начальник (при виде беджа Корсо он тут же полез за папкой мадам Мюллер) протягивал ему документы. Корсо опасался, что ничего не поймет, но распоряжения были ясными. Согласно последней воле Клаудии, ее тело уже на следующий день после погребения, предусмотренного ее родителями, должно быть перевезено на парижское кладбище в Тье.
– Почему Тье? – спросил Корсо, поднимая глаза.
– Понятия не имею. Но нотариус прислал нам исчерпывающие инструкции.
Смотритель выкладывал документы, карты, счета – все это напоминало план сражения, но речь шла о месте последнего упокоения Клаудии.
– Мадам Мюллер построила там мавзолей.
Корсо знал расположенное в департаменте Валь-де-Марн кладбище в Тье. Открытое в тридцатые годы, оно было известно своими бесплатными услугами и принимало любые трупы. Тье было кладбищем клошаров, забытых, одиноких… Корсо знал это не понаслышке: он занимался захоронением там пятидесяти семи парижских жертв летней жары 2003 года, тела которых не были востребованы.