По характерному дребезжащему звуку я догадался, что в одном месте положенные внахлёст желоба гофры разошлись и клацают на ветру. Я подошёл поближе и чуть оттянул пальцами лист.
– Э-эй! – певуче прозвучало по ту сторону забора. – Вы, случайно, не сотрудник похоронного комбината?!
Хорошо, что Никита с Валерой не видели меня – героя со стальными нервами, пережившего вопль Крикуна, но почему-то вздёрнувшегося как марионетка от негромкого, почти детского голоска.
Я, насколько возможно, быстро привёл в порядок дыхание:
– Нет, я не из комбината. Но вообще приехал с ними. А вы кто?
– В больнице работаю, – ответили мне. – Надеюсь, не испугала вас. А то гаркнула, как взбесившаяся вахтёрша…
– Вот ещё! – воскликнул я с вызовом, хотя сердце колотилось, словно игральные кости в стаканчике.
Чуть поскребли по железу:
– Вы где?
– Здесь, – я прислонился к забору и с некоторым усилием раздвинул листы. В просвете на миг показались бледные кончики пальцев с коротко остриженными ногтями:
– Привет, таинственный незнакомец!
– Привет, – поздоровался я быстрым прикосновением. – Как вас зовут?
– Маша… Или Мария. Или Мария Викторовна. А вы?
– Володя. Или Владимир, – в тон ей ответил я. – И по совместительству – Владимир Сергеевич.
– Очень приятно, – в интонациях чувствовалась улыбка. – На самом деле, Владимир Сергеевич, вот прямо напротив вас находятся врата, ныне потайные, потому что их загородили забором. А вашим коллегам, насколько мне известно, нужно срочно попасть в судебно-медицинское отделение.
– Откуда вы знаете?
Невидимая фыркнула:
– Вы тут шороху навели на всю больницу. Меня заведующий из патологоанатомического к вам потихоньку отправил, указать запасной путь. Представляете, пришла, а тут, оказывается, забор. Я только сейчас поняла, что они это специально сделали. Гапоненко у нас восьмой год главный по хозяйству. Давно начал больницу благоустраивать, правда, на свой лад. Вот и упрятал калиточку от посторонних глаз подальше.
– А здесь тоже его участок?
– Нет, конечно. Только прачечная и котельная. Я думаю, вы бы лучше созвонились с кем-нибудь из ваших, чтоб они пришли с инструментом. Нужно ликвидировать этот фрагмент забора. Только желательно всё делать тихо – повсюду рыщет какая-то военизированная охрана. Раньше их не было.
– Сначала сам попробую, – сказал я. – Маша, то есть Мария Викторовна, вы отойдите на всякий случай.
– Ага, – прозвучали лёгкие и хрусткие шажки. – Убралась. Приступайте…
Я ощупал пальцем чуть зазубренную кромку листа. Перчаток не было, и вообще не помешал бы клин, чтобы как-то зафиксировать щель. Я вынул припрятанную дубинку. Литая её резина выглядела довольно прочной, но я, поразмыслив, благоразумно дубинку отложил: она реально смотрелась грубым фаллическим протезом – казённым, как деревянная нога, а мне совершенно не хотелось нервировать незнакомку, которая собирается нас выручить.
– Вы врач, Мария Викторовна? – спросил я, прикидывая, как лучше подступиться к забору.
– Не совсем…
– Фельдшер?
– Быстро же вы меня вывели на чистую воду… Я младший медицинский работник, – вздохнула. – Так что зовите меня просто Машей.
– Договорились! – ответил я. – А вы меня – Володей!.. Значит, вы медсестра?
– В некотором смысле…
Я натянул манжеты толстовки, чтобы хоть как-то уберечь ладони от порезов. Затем протиснул пальцы под волну гофры и с силой рванул лист на себя. Он, заскрежетав, поддался, и проём чуть увеличился.
– А сколько вам лет, Володя?
– Двадцать!.. – я навалился коленом на соседний лист, вминая его поглубже.
– Вы сильный! – воскликнула Маша. – И очень юный…
Я в свою очередь решил, что спрашивать девушку о возрасте невежливо, и сосредоточился на задаче.
Гапон не поскупился на качественный профнастил – сталь оказалась упругой и не желала гнуться или ломаться. Я отступился в поисках подручного материала, но ничего подходящего на глаза не попадалось.
– Мария Викторовна! То есть Маша, – поправился. – А нет ли у вас поблизости какого-нибудь обрезка трубы, железки или же доски – любое, что можно использовать в качестве рычага. Строители наверняка что-то бросили.
– Сей момент… – она покладисто отозвалась. – Тут довольно-таки темно. С вашей стороны фонарь на ладан дышит, а у меня в распоряжении только слабо мерцающий экран моего телефона мощностью в три светлячка…
Я обратил внимание, что практически с начала нашего знакомства улыбаюсь.
– Маша, – сказал я, пользуясь очередной передышкой. – Вы используете очень забавные слова. Ну, не в смысле, что они какие-то неправильные. Просто звучат неожиданно.
– Благодарствуйте… – степенно произнесла Маша. – Я не знаю, зачем так говорю. Мне самой смешно… Ой, вы прямо Самсон, раздирающий пасть забору! Я бы уже смогла пролезть! И застрять, как глупый медведь…
– Что за медведь? – веселясь, спросил я.
– Сказочный. Которому хитрый мужик лапу в пне защемил… Володя, здесь нет никаких полезных ископаемых. Пойду изучать окрестности.
– Давайте. А я пока попробую снизу угол оторвать!
– Не пораньтесь только!
– Я осторожно! – пообещал, снова подтянул уже слегка ободранные манжеты, вцепился в нижний край листа.
С десяток раз крепко дёрнул. Лист рявкнул и порвался, покосившийся саморез остался торчать в стальной лаге.
Я разогнулся, чувствуя, как на спине, плечах выступила приятная испарина от сделанной работы.
– Почти готово! – отчитался я.
Потом ещё какое-то время гнул, заворачивал, плющил отогнутый угол, чтобы получилось что-то наподобие входа в вигвам. Я подобрал дубинку и спрятал её за пояс, прикрыв бомбером:
– Маша, иду к вам!..
За забором никого не оказалось. Я стоял в одиночестве на шишковатой асфальтовой дорожке, уходящей куда-то между кустов и деревьев. Вдоль забора из земли торчали один за другим узкие металлические столбики – опоры прежней ограды в зарослях иссохшего бурьяна. Справа виднелась серая стена какой-то постройки, прачечной или котельной, а за ней метрах в тридцати начиналась больничная улочка и яркие окна какого-то корпуса, только свет почти не дотягивался до бывшей калитки, а наружный фонарь горел в четверть накала.
– Маша, – позвал я. – А вы где?!
– Тут, – откликнулась из-за деревьев. – Иду…
Она появилась на дорожке – высокая, тонкая. На ней было серенькое пальтецо, под которым белели полы врачебного халата. На голове натянутая почти до бровей вязаная шапочка.
С виду Маше было лет семнадцать, но, скорее всего, это появившийся из облаков месяц вымолодил ей лицо.
– Что вы на меня так взираете? – спросила она задорно и смущённо. – И не вздумайте посмеяться над моими валенками! Но просто там, где я работаю, дико холодный пол, просто ледяной… Держите, вот вам брус, – усмехнулась. – Вылез…
– Кто вылез? – не понял я.
– Брюс Уиллис! Мне в детстве так слышалось – Брус Вылез… Осторожно, он занозистый. Зазнобистый…
Я принял из Машиных рук холодный деревянный обрубок.
– Не очень представляю, как его можно использовать, – добавила Маша, острожно ступая по заиндевелой земле. – Ой, смотрите, что нашла!.. – Она встала на квадратный пролёт забора из рабицы. – Если найти вторую подставку и положить эту штуку сверху, получится настоящий батут! – она чуть попрыгала на скрипучей проволоке. – Здорово же?!
– Раньше были кровати с панцирными сетками, – улыбнулся я. – Момент… – подошёл к забору и дважды крепко приложился бруском в месте соединения полотна с лагой. Лист заметал громы, саморез вылетел и прозвенел где-то снаружи, как упавшая монета. Я победно оглянулся на Машу.
Но сиявшее лицо её внезапно померкло. Или же это месяц провалился за тучи.
– Володя, похоже, мы с вами здорово сглупили… – Маша соскочила с рабицы. – Вы слышали, как забор загрохотал? – она с тревогой прислушалась. – До сих пор гул стоит…
– И что? – спросил я виновато. Глупость, судя по всему, совершил я, но Маша благородно разделила ответственность пополам.
Она стояла в полушаге и слушала. От неё сладковато-приторно пахло, но это был не парфюм, как мне показалось сначала. К запаху примешивался очень тревожный химический оттенок. Чем-то похожим, нагоняющим тоску, иногда тянуло из стоматологического кабинета.
– В паутине есть сигнальная нить, и по дрожи паук понимает, что кто-то попался, – наставительно сказала Маша. – Вибрации от ваших ударов наверняка докатились до ворот. Они же не идиоты, сообразят, что к чему, и скоро сюда нагрянут… – решительно кивнула, широко распахнув и без того большие глаза. – Идёмте быстрее, я покажу вам, как пройти к экспертизе. У нас мало времени…
Она припустила вперёд по асфальтовой тропке, изредка оглядываясь на меня – не отстаю ли?
– Чтоб вы хоть немного представляли расположение… – Маша водила по сторонам пальцем, как стрелкой компаса. – Гинекология, детское отделение, слева хирургия… Исторически как было: в особняке – секционная, холодильные камеры, кабинет патологоанатомов, комната дежурных санитаров и траурный зал, а во втором блоке – СМО и деревянная пристройка с гистологической лабораторией. В середине девяностых годов провели генеральную реконструкцию. Старые помещения объединили новым корпусом. Патологоанатомическое отделение больницы и СМО теперь находятся там.
– А СМО, простите, это что? – спросил я.
Парковая дорожка закончилась. Мы шли какими-то больничными задворками.
– Ну, судебно-медицинское отделение! – пояснила Маша. – Собственно, куда вашим коллегам нужно попасть. То, что оно с недавних пор в новом корпусе, – это уже постарался наш друг по хозяйственной части. Там же и регистратура, кабинет освидетельствования потерпевших, эксперты, судебно-химическая лаборатория. Центральный въезд оккупировал “Элизиум” – не проехать. Но я уже говорила, что корпуса соединены между собой. В СМО можно попасть через пристройку второго блока, где сейчас лаборатория и гистологический архив. Там и отдельный вход, – она показала на деревянный домик.