Электрический свет от люстры неприятно бликовал на масляном глянце. Я переставил картину к стене. Неожиданно от полотна отделилась бледная моль, которую я раньше принял за мазок краски. Трепеща крылышками, она взлетела, набрала дрожащую высоту…
Прежде чем я понял, что делаю, прозвучал звонкий шлепок. И только когда я, заскулив от всколыхнувшейся челюстной и рёберной боли, машинально вытер о трусы ладонь, испачканную насекомьей пыльцой, до меня дошёл весь жутковатый символизм содеянного – а не отлетающую ли братову душу я сейчас прихлопнул?
Уже под вечер позвонил бабушке. По радостному её голосу догадался, что в Рыбнинске пока не знают о разразившейся драме. От сердца чуть отлегло. Я намекнул, что скоро вернусь. Бабушка сразу спросила:
– Не поладил с Никитой?
– Ну что ты, бабуля, – от неумелой лжи я сразу осип, – ладим мы отлично, просто работа невесёлая.
Бабушка облегчённо вздохнула:
– Возвращайся, Володюшка. Хорошо, что попробовал, приобрёл какой-то новый опыт. Да и в институт тебе готовиться надо…
Выждав полчаса, набрал отца. Он бодро пожелал мне здоровья и успехов, а потом огорошил неожиданной новостью, что буквально пару минут назад ему звонил Никита.
Мой голос споткнулся:
– И как он?
– Вроде отлично, – отец слегка удивился. – Не жаловался. А вы что, не вместе?
– Нет, я ещё у себя, – сказал я. – Договорились позже встретиться.
С меня было довольно утешительного известия, что Никита, по крайней мере, жив.
Я позвонил матери, поздравил её и жизнерадостного Тупицына, выслушал детскую болтовню братца Прохора. Написал смс-ки Цыбину, Дронову и Давидко. Отправил короткое “С наступающим!” Толику Якушеву.
Около одиннадцати я уселся по-турецки на пол перед телевизором. Рядом установил бутылку “Асти Мартини”, открыл баночку красной икры, которую собирался просто есть ложкой без хлеба, потому что жевать было больно.
Послушал с пятого на десятое концерт на Первом, дождался выступления Путина. В чёрном пальто, в белой рубашке с бордовым галстуком президент стоял на фоне Спасской башни. Он говорил о тёплом празднике, который объединил нашу огромную страну в одну семью, про уверенное будущее и горизонты планов. Слова были самые простые: об отцах и матерях, бабушках и дедушках. Я почему-то вспомнил папиного друга, физрука дядю Гришу, который прочувственно толкал такие же бесконечные здравицы: “чтоб дети были здоровы, чтоб дела шли хорошо”, пока его силой не усаживали на место.
Отзвонили куранты, продолжился концерт. Пикирующая камера выхватила из сборища артистов очередное поющее лицо – Агутин! Эта буквально из воздуха возникшая гротескная рифма к поздравлению президента вызвала у меня приступ нервического веселья: “Поёт Агутин, что умер Путин” – нелепое двустишие, которым ебанутая братва из “Ивушки” одарила когда-то Никиту!
Я хохотал, как паралитик, здоровой половиной лица, прижимая поплотнее ладонь к ушибленной челюсти, чтобы уменьшить тряску. Боль колюще отдавала в висок, постреливала в ухе. Вскоре кашляющий смех медленно перешёл в скулёж по брату…
Не давая себе опомниться, схватился за телефон. Я был готов выслушать любые оскорбления, только бы перемолвиться с Никитой, но вместо него отозвался механический женский голос: “Данный вид связи недоступен для абонента…”
Я перевёл дух, щёлкнул пультом и переключился с концерта на какую-то американскую комедию. Похожий на Денни Де Вито толстячок в гавайской рубахе, развалившись в раскладном кресле на веранде своего бунгало, доверительно поучал своего гостя – робкого в любви рохлю с пузатым бокалом в руке:
– Дружище! Женщине нужна определённость, а ты ничего не предложил Саманте! Скажи, что любишь её, что хочешь на ней жениться, завести кучу детей – пусть всей задницей ощутит серьёзность твоих намерений!..
Бутылка игристого даже не была выпита, а у меня уже дико разболелась голова. Я закинулся таблеткой и решил лечь спать. Слова киношного толстяка, однако, не давали забыться. Ну конечно же – определённость! Я мысленно залепил себе кулаком по лбу и решил, что при первой же встрече сделаю Алине предложение. Мне показалось, что после такой конкретики всё сразу станет на свои места. Сначала строго поинтересуюсь: “Ты со мной или с Никитой?”, а когда она ответит, скажу: “Выходи за меня замуж”. И в этот момент неплохо было бы небрежно протянуть коробочку с кольцом.
Я прикинул, сколько останется денег без учёта Никитиных щедрот, но с нежданными премиальными от Мултановского. Получалось тридцать тысяч с небольшим. Я не знал, на какую сумму потянет приличное кольцо, и поэтому весь последующим совместный месяц тоже был под вопросом. Если Алина, к примеру, не захочет поехать в Рыбнинск, который я собирался ей предложить? В Загорске оставаться нельзя хотя бы потому, что я дал слово Никите. Но Москва с заоблачными ценами на жильё…
Отрезвляющий голос ехидно ухнул в голове: “А с чего ты решил, что кто-то вообще примет твоё предложение?! К чему ей проводить с тобой жизнь, если она даже не пожелала встретить вместе Новый год?!”
Я аж заскрежетал ноющими челюстями и мужественно ответил себе, что такой исход тоже несёт известную определённость. Потом стал соображать, как лучше вернуть Никите его аванс за январь. Остановился на самом простом варианте – заехать украдкой в “Реквием” и передать деньги Фаргату. На этом я угомонился и позволил новой порции таблеток уморить себя.
– Володя, ты замуж зовёшь или опять истерики по поводу Никиты закатываешь? Вот, ей-богу, уже высыпало от этой хуйни!
Захлопнула, до обидного небрежно положила (почти швырнула) на журнальный столик похожую на переспелую клубнику бархатную коробочку – между створками осталась торчать белая нитка с бумажной биркой, которую я как бы забыл оторвать.
На самом деле не забыл – втайне хотел похвастаться, что, дескать, не экономил, не брал “плацкарт”…
В итоге Алина даже не примерила подарок, который я выбирал с такой мучительной тщательностью. Разве поразглядывала с подозрительно жалостливой улыбкой.
Колечко было красивое – из белого золота, в сапфировой крошке, с искрой бриллианта. И выглядело оригинально, в виде изломанного лебединого крыла. Позже, правда, я с неудовольствием заметил, что взлохмаченные перья при определённом ракурсе смахивают на распальцовку.
Я больше часа провёл в ювелирном магазине, смертельно замучив себя и продавщицу. Старался держаться как можно солиднее. На всякий случай завёл непринуждённый разговор о вылетевших в кювет машинах и кошмарных дорогах, из-за которых лица добропорядочных граждан превращаются в сплошной синяк. Продавщица, крашеная блондинка с оглушительным макияжем, криво смотрела на меня и явно не верила в байки про аварию. С опаской и неохотой выдавала из-под стекла прилавка кольца. Совершенно не умилялась, что я каждый раз деликатно обращался к её ухоженному безымянному пальцу с просьбой послужить манекеном очередному украшению. Наконец выбрал “Лебедя”. Коробочка к нему тоже оказалась хороша – алая, с белоснежно-атласным нутром: “Прям как в гробу бизнес-класса!” – пошутила потом Алина.
С самого начала всё пошло не так, как я задумал. Меня почему-то сбило с толку, что Алина чуть изменила причёску и в белых вихрах появились неожиданные розовые пряди. Вместо того чтобы с порога выдать запланированное: “Ты со мной или с Никитой?”, я молча протянул ей коробочку.
Алина простонала:
– Умоляю, только не говори, что покупал в “Копыте”!
А приобрёл я кольцо именно в “Серебряном копытце”, ювелирном бутике из торгового центра.
– А чем тебе не угодили в “Копыте”?
– Пафосное и бестолковое место. Вкуса никакого, цены задраны. Подержи-ка, – она протянула мне обратно коробочку. Сняла куртку, под ней оказалась майка с аппликацией: дубок в виде буквы “К” и повешенная на ветви кошка. Левое Алинино предплечье было обмотано какой-то пелёнкой и закреплено пластырем.
– Обожглась, что ли?
– Нет, – она таинственно улыбнулась. – Друзья подарили…
Отлепила полоски пластыря, размотала пелёнку. Под ней красовался свежий укус – след хищных клыкастых челюстей. Приглядевшись, я понял что это просто свежая татуировка. Реалистичности добавляла естественная припухлость травмированной иголкой кожи.
Алина бережно завернула руку пелёнкой, закрепила её пластырем.
– Давай сюда, – она снова взяла коробочку и наконец открыла. Воцарилось молчание.
– Если не нравится, – хрипло воскликнул я, – можешь выкинуть!..
– Почему же, очень нравится, – сказала снисходительным тоном. – И сколько ты за него отдал, позволь узнать?
– Какая разница? Это мой подарок тебе на Новый год!
– А я думала, ты предложение делаешь, – потянула разочарованно. – Да вот же ценник-то. Ого! Двадцать три семьсот!.. Володя, тебе деньги некуда девать?
Я репетировал нужные слова два вечера, стоял перед зеркалом, оттачивая мимику, интонации. Но всё в один момент вылетело из головы. Голос звучал глухо и как-то неуверенно. Вдобавок навалилось неожиданное косноязычие, я с трудом двигал мысль, перемежая фразы всякими несвойственными мне “как-то так”, “короче”, “по ходу”. Суть сводилась к тому, что я очень люблю её и хочу, чтобы мы были вместе. Лучше всего нам пожениться и уехать подальше, желательно в Рыбнинск. Я буду работать, пойду учиться на юридический заочно…
На слове “Рыбнинск” Алина недобро заулыбалась.
– А не хочешь в Рыбнинск, поедем в Москву!
– В этом, кстати, ты похож на Никиту, – сказала. – Он тоже всегда начинал с меньшего, а когда видел, что не прокатывает, повышал ставки.
– Ничего я не повышаю. Просто предлагаю варианты!.. Рыбнинск, может, и провинция, но тихий, добрый городок. Там ты успокоишься и забудешь про то, что умерла…
– Если бы всё было так просто! Наивно думать, что если ты наркоман в Москве, то, переехав, к примеру, в Мурманск, перестанешь им быть.
– А вот тут я не согласен, – начал я и замолчал, потому что Алина знаком попросила о тишине.