– Ладно, не жалобись! – всё насмешничал Шелконогов. – А империю показывай. Мултанчик вроде грозился подъехать!
– Андрей Викторович? – я почему-то заволновался.
– Он самый, – подтвердил Чернаков. – Я ему лично позвонил, сказал, что братва подтягивается. Он очень хотел тебя увидеть. Вот мы накатывали третьего января, он тебя вспоминал: “Как там Володя?” Типа, чёткий пацан пришёл к нам в сферу. В общем, с душой к тебе относится…
Я подумал, что обстоятельства складываются как нельзя лучше.
Чернаков вытащил из кармана пиджака пачку сигарет:
– Потому и отдал я обратно честно приватизированный когда-то пресс, – закончил начатую мысль. – В уважуху. Железяка у меня тупо место занимала, простаивала. А у Мултановского всё-таки комбинат. Возможности сбыта другие. Но и я не в накладе! Парни там времяночки мастерят из стали, а я поставляю свои – деревянненькие. И павильон с моей продукцией на втором городском стоит, и распечатки с прайсами в службе, ну, то есть в салоне комбинатовском.
– Видишь, какой ушлый! – смеясь, сказал Шелконогов. – Дружба и полное взаимопонимание!
– Симбиоз, – согласился Чернаков. – Живи сам и не мешай хоронить другим. Я как-то по “Би-би-си Планета” передачу про рыб смотрел. Есть такая рыба-удильщик. Вот там реально, мужики, взаимопонимание.
– Бля-а… – взвыл Шелконогов. – Началось!
– Самец, чтобы оплодотворить самку, вгрызается внутрь неё. Но мало того, – увлечённо продолжал Чернаков, – он после этого прирастает к ней, как дополнительный орган! У некоторых самок остаётся по нескольку мужей, которых она на себе таскает, а они её оплодотворяют, оплодотворяют!..
– Серёга! – Шелконогов изобразил рвотный рефлекс. – Пиздуй лучше гробики свои показывай! А я пока отправлю Тосика за вискарём. Что Мултанчик в прошлый раз пил?
– “Блэк Лейбл”… Погоди, а твои уже загрузились? Оперативно!
– Долго ли умеючи?
– Умеючи – всегда долго! – Чернаков расплылся в ухмылке и с кроличьей скоростью потыкал в свой кулак указательным пальцем.
Шелконогов безнадёжно отмахнулся и пошагал к правым воротам депо, откуда только что вышел водитель “уазика”. Гаркнул:
– Андрюх, что по накладным?!
Водила глянул в бумажки, которые держал в руке:
– Стандарт универсал, три штуки, атлас полугофре и ещё один шёлк гофре!
– Ясно! – Шелконогов кивнул. – На связи! – и скрылся за дверью.
Чернаков проводил его взглядом:
– Вот в той половине у меня офис, магазин и конференц-зал, где мы нашей компанией ответственно бухаем по праздникам. А тут, – указал на левые ворота, – производственный блок.
Чернаков в две быстрых затяжки добил сигарету:
– Пойдём по-быстрому цеха покажу. А то я уже и подмерзать стал.
За стальной калиткой оказался небольшой тамбур с ровным бетонным полом. Из кирпичной стены торчал умывальник с крючконосым латунным краном. В углу стояли метла и лопата для уборки снега. Нещадно пахло табаком – место, видимо, использовалось рабочими как курилка.
Чернаков, подтверждая мою догадку, запульнул окурок в помойное ведёрко под раковиной.
– Мы ж, Володька, в бизнес романтиками пришли, ёпта, идеалистами! Реально хотели поднять похоронное дело, чтоб не хуже, чем в Европе…
Он придержал тугую дверь, я прошёл в тёплый, хорошо освещённый коридор, следующий за тамбуром.
– Каталоги выписывали, заказывали из-за рубежа лучшие образцы продукции. У меня в девяностые в первом магазе чего только не было. У Димона спроси! На стенде канадский “Олдман” стоял за десять косарей! Зелёных, разумеется! Тёмная вишня, с двумя крышками! Резьба, инкрустация – шедевр, одним словом!
– Жалко, наверное, в такую красоту и гвозди забивать.
– На винтах давно всё, – снисходительным тоном поправил Чернаков. – Или ручки поворотные, как на стеклопакетах! У меня даже эконом-класс с винтами в торцах. Гвозди только в кино остались. Ну сам подумай, кто сейчас будет на похоронах молотком стучать?
Я смутился и решил на будущее воздержаться от обывательских ремарок.
– Был америкосовский “Вудсток” из морёного дуба. Крышки подпружиненные, полировка такая, что Страдивари б охуел от зависти! Струны натягивай и ебошь! Смотрел “Визит к Минотавру”? Нет? Да ты чё? Я как раз в армии служил, когда его по телеку показывали. – У Чернакова масляно заблестели глаза. – Там Каменкова молодая играла помощницу следователя. Ну, такая ж цыпа была! Каждую ночь на неё как бешеный надрачивал, – он мечтательно закусил губу и изобразил рукой блудливый жест. Засмеялся. – Сам виноват. А нехер было сессию заваливать на четвёртом курсе!..
Внутри ничто не напоминало депо – разве что сумрачные потолки с закопчёнными исполинскими балками. Чтобы полюбоваться ими, нужно было задирать голову, но только видно их было всё равно плохо, потому что примерно на высоте четырёх метров через весь коридор тянулся стальной трос, на который крепились одинаковые яркие плафоны. Всё пространство делилось перегородками, обшитыми листами гипсокартона.
– Был “Шелдон Вуд” из лиственницы, – вдохновенно вспоминал Чернаков. – Испанские гробы часто заказывал, – он загибал пальцы, – итальянские – бук, орех. Чешские гробы. Хоть и сосна, но суперски обработанная. И с выдумкой – окошечки на верхней крышке, деревянная аппликация, бронза, резьба. В общем, рафинированная европейская эстетика. Но стоили при этом раз в пять меньше.
– А в чём разница?
Чернаков оглянулся, точно нас могли подслушать:
– По сути, ни в чём. Так же, как с тачками. И “мерседес”, и какая-нибудь “шкода” сделаны для того, чтобы перевезти жопу из пункта “А” в пункт “Б”. Всё остальное – вопрос престижа и кошелька. А здесь, – он повёл рукой вдоль внушительного стеллажа, загруженного гробами – красными, синими, лиловыми, фиолетовыми, с чёрной траурной каймой, без неё, в каких-то кружевных оборках, – чистое торжество духа! По шестьсот пятьдесят рэ на похороны эконом-класса…
Как ни странно, печальное их разноцветие не вызывало таких тревожных эмоций, как алый гроб, который при мне грузили в машину люди Чернакова. Может, потому, что эти изделия были ещё ничейными и напоминали мягкую мебель. Да и пахло тут как в мебельном магазине – деревом, столярным клеем, тканями.
За стеллажом в перегородке было проделано подобие низкого окна или проёма, через который тянулась чёрная лента грузового транспортёра, похожая на вывалившийся язык дохлого дракона. Лента соединяла склад с соседним боксом.
– Тут держим стратегический запас на каждый день, – пояснил Чернаков.
– А как же размеры? – я удивился. – Люди-то все разные.
– Одинаковые, – обыденно сказал Чернаков. – Высокие, средние, маленькие. Худые, нормальные, толстые. Держим про запас три длины, три ширины. Универсальные ж ящики. Подогнать под клиента десять минут. За счёт постели десять сантиметров можно двигать. Поточное производство, как в металлургии. В среднем семь – восемь похорон в день. На праздники чуть больше. В жару или в холод тоже чаще мрут. Статистика…
Помолчав, Чернаков сказал:
– Тут сверчки, кстати, водятся. Если не шуметь, они стрекотать начнут. Я раньше думал, проводка шалит.
Мы притихли, лишь со двора доносился приглушённый рык пилорамы. Потом раздался негромкий сыпучий треск, будто пошелестели целлофаном.
– Ага! – воскликнул я. – Слышу…
– Да не, это дерево рассыхается, – покачал головой Чернаков. – А сверчки молчат чего-то. Боятся. А может, в спячку впали или передохли.
В этот момент в нескольких метрах от нас дробно застрекотало, защёлкало. Но звук был откровенно механический, сухой.
Чернаков заулыбался:
– Девчонки из швейного! Не ушли ещё… Ведь реально, Володька, настоящее ателье! Только шьём из дерева! Как пел незабвенный Владимир Семёныч – деревянные костюмы! – по гладкому воодушевлению было понятно, что Чернаков разглагольствует на эту тему не в первый раз. – Закройщики, швеи. И фасоны разные, покрой, материал…
– Планировка тут интересная такая, – похвалил я депо. – Необычная.
– Нравится? – обрадованно спросил Чернаков. – Пару лет назад никаких стенок не было – как на вокзале. Просто НТВ передачу делало большую про похоронщиков, аж за полгода договорились со мной о съёмке. И я для антуража по-быстрому замутил дизайн в стиле лофт. Только конвейер, блять, провести пришлось, потому что работать пиздец как неудобно стало. Но визуально выглядит лучше, будто бы отдельные цеха. Редко же у кого встретишь полный производственный цикл. А у меня раскройный участок, столярный цех, обивочный!
Названия были шумные, но в депо стояла тишина. Рабочий день закончился.
Соседствующий со складом бокс оказался сравнительно небольшим.
– Обивочная, – сказал Чернаков. – Из столярки полуфабрикаты приходят сюда и уже оформляются в ткань и комплектуются постелью. А часть голых коробок перекупщикам продаём.
На верстаке лежало картонное корыто, рядом с ним тощий рулон ватина, глянцево мерцающий отрез ткани, придавленный пневомопистолетом.
– Гроб из картона?
– Ты удивишься, – отозвался Чернаков, – но картонные тоже существуют. Целая серия была из вторсырья. В Швейцарии извратились. Но у нас не прижилось даже по приколу. А это каркас под постель. Его сначала прикрепляют к корпусу, – Чернаков подошёл к верстаку и взял в руку увесистый степлер. С усилием поклацал им, роняя скрепки. – А потом уже прокладывают поверху ватинчиком, кладут постель, а её тоже по периметру прищёлкивают. Можно, в принципе, на клей посадить, приглядываться особо никто не будет… Ведь как большинство работает? – Чернаков бросил степлер и вооружился пневмопистолетом. – В одном месте купили коробку, в другом фурнитуру и тяп-ляп собрали… – наклонился и подобрал с пола лист формата А4 с пыльным отпечатком ноги. Пробежал взглядом по находке. – Положим, фурнитурку я тоже со стороны беру, но всё остальное – фирменное, моё! Сами закупаем сосну, ель. Даже кедр для эксклюзива есть, но он плохо идёт. Гроб из кедра уже косарей двенадцать стоит.