– А-тях-тях! – на новый собачий лад засмеялся Алёша. – Ложи-и-ил!..
– Ныне это успешный чиновник Министерства здравоохранения Московской области, управление координации деятельности чего-то там…
– Медицинских и фармацевтических организаций, – охотно подсказал Гапону лощёный. – Аркадий, тост за тебя!..
– Ща, дорогой, имей терпение. А вон тот печальный дяденька, – Гапон указал на пригорюнившийся пиджак в ёлочку, – наш начальник судебно-медицинского отделения, Арсений Игоревич Лешаков. Он, как судмедэксперт и патологоанатом, живых людей практически не видит, поэтому такой растерянный сегодня. Да, Арсений Игоревич?..
Лешаков без слов приветственно поднял свой стаканчик.
– Тост! – свирепо вскричал Дмитрий Ростиславович. – И ты мне рта не затыкай больше!
– Давай уже, – милостиво разрешил Гапон. – Тишина! Бзынь-бзынь, ёпт! – и постучал по бутылке пластиковой вилкой. – Алёша, хорош ржать, послушаем товарища из министерства!.. Парни! – обратился ко мне и Шайхуллину. – А ну, наливайте себе… Кищук, плесни молодёжи!..
Вдруг сжалился и приголубил сникшего от недавнего унижения Шайхуллина:
– Ты чего такой печальный, дружок? А ну, давай прекращай грусть разводить, у нас тут распиздяйская компания! Ты у Юрия Семёновича кем работаешь?..
– Специалист по связям с общественностью, – ответил насупленно Шайхуллин.
– Связист, значит! – заблестел глазами Гапон. – У тебя поэтому такие наушники огроменные? Хе-хе… Вот и не кисни, связь! Знаешь, как у нас говорили? Кто ебётся в дождь и грязь? Наша доблестная связь. Когда нет дождя и грязи, всех ебёт начальник связи! – и с дружеской размашистостью шлёпнул Шайхуллина по спине. Вдруг спросил: – Володя, а ты где служил?
– В стройбате.
– У солдата из стройбата, – Иваныч с хамоватой ухмылкой на лице откинулся, поставив стульчик на дыбы, – ноги пахнут хуевато…
– Так вы меньше их нюхайте, товарищ опер! – произнёс я весело.
Гапон, не скупясь, расхохотался.
– Вот, Русланчик, бери пример, учись! – Счастливо пихнул в бок затюканного Шайхуллина. – Видишь, как надо на обстановку реагировать?! Пришёл пацан, стоит ровно, не лазает в мартышку за словом… – А мне добавил громким полушёпотом, так, чтоб все слышали: – Ты с Иванычем осторожней. Базарчик-то фильтруй. В ментовской среде бывших не бывает, как понимаешь. Накосячишь – реально посадит! – и раскатился опереточным смехом.
– Бляха-муха! – воскликнул с подступающей обидой лощёный Дмитрий Ростиславович. – Вы конкретно заебали мешать! Дайте тост сказать, курвы!..
– Прости, дорогой, – лукаво-извиняющимся тоном произнёс Гапон. – Слушаем тебя внимательно.
Дмитрий Ростиславович хмуро молчал с полминуты – обижался. Затем откашлялся:
– Я хочу поднять тост за человека, благодаря которому вся эта халупа, именуемая Первой загорской больницей, – все, кроме судмедэксперта Лешакова, засмеялись, – продолжает функционировать. Ведь что такое Аркадий Зиновьевич? Он – это и стройматериалы, и продукты питания, кухня, гаражный парк, починка всего медоборудования… Эм-м… – пожевал губами, – …ремонт зданий, сантехника, канализация, электричество, система воздухопровода, короче, всё-всё хозяйство! Заказ лекарств ещё…
– Не, – встрепенулся Гапон, а до того согласно кивал, – лекарства – это начальник аптеки, мне чужой головной боли нах не надо!
– Водопроводы, – занудствовал Дмитрий Ростиславович, – уборка территории. Короче, всё на нём!..
Пока он перечислял, к столу подтянулся эксперт Лешаков. Я выхватил его взгляд – усталый и трезвый, полный молчаливой досады.
– Чего я тебе хочу пожелать, Аркадий! В первую очередь…
– Арфу хочу в коридоре! – просиял Гапон. – Чтоб, как посрал, выходить и рукой по струнам проводить – бли-и-им!..
– А-тях-тях! – залился Алёша.
Заржали доктора и Иваныч. Я не удержался и тоже искренне засмеялся, потому что воочию представил эту картину: выходящего из сортира хромого Гапона, огромную, звенящую всеми струнами арфу.
– Бля, Аркаш! – искренне обиделся лощёный. – Ну похерил же тост!
– Короче! – повысил голос Гапон. – Мужики, чтоб хуй стоял и сердце билось! Ура!..
– Ура-а-а!.. – фальшиво подхватили Кищук и Вишняков, а Алёша выкрикнул:
– До дна, ёбана!..
Мне показалось, я наконец разобрался, для чего Гапону все эти нескончаемые шуточки, которые он вставляет, где только возможно – кстати и некстати. Они смехо-шумовая завеса, за которой он надёжно прячет себя настоящего.
– А-а, бля! – крякнул Гапон, отчаянно гримасничая. – Мимо пошла!
Расторопные руки передали тарелку:
– Аркаш, а ты сальцем закуси, сальцем! Смягчи!..
– Да ну, – Гапон помотал покрасневшим лицом. – Ваше сало хуй сосало, поросёнок пидар был!..
– А-тях-тях! – с новыми силами затрясся Алёша. – Хуй сосало!..
– Карбонад есть! – подсказал кто-то. – Только открыть надо.
– Дай-ка сюда… – сказал рентгенолог Кищук. Повозился. – А кто уже язычок оборвал? Есть ножик?
– Только пластмассовый… – оглянулся по столу Капустин.
Гапон сказал:
– Дайте Володе, он откроет!..
Мне через несколько рук передали скользкую от жира упаковку. Она напоминала какой-то запакованный орган, печень или почку. Я попробовал ухватиться за пластик, но пальцы безуспешно соскальзывали.
– И где, бля, хвалёные руки-крюки? – спросил насмешливо Иваныч.
– Поступим проще, – я достал из кармана бомбера выкидной нож. Показательно, звонко щёлкнул, затем воткнул клинок в упаковку. Та неожиданно вздохнула, как живая.
– О! Мужик! – восхищённо вскричал Гапон. – Вот так, парни, решаются проблемы! Я тебе, Володя, потом в офисе кинжал покажу дагестанский. Из булата. Мне когда-то подарили. Напомни…
– Холодное оружие, – поцокал на выкидушку Иваныч. – Ай, ай, статья…
– Не нагнетай, Иваныч, – Гапон сочно рыгнул. Деловым рывком выпростал часы из-под манжета. – Всё, братцы, труба зовёт! Водка не выпита, бабы не выебаны, но отпуск закончился! По машинам!..
Алкоголь на полупустой желудок отчаянно и весело ударил по мозгам. Настроение сделалось лихое.
Обстоятельное с виду застолье по-походному свернулось за каких-то пару минут. Точно из ниоткуда появилась уборщица – женщина за сорок неприметной азиатской внешности с морщинистым, как дыня, лицом. Гапон звал её Газиля. В медицинском брючном костюме, со спущенной на шею марлевой повязкой, в шаркающих шлёпках. Принесла с собой швабру и веник.
Пока гости, обступив вешалку, разбирали с крючков верхнюю одежду, Гапон развлекал маленькую тощую Газилю:
– Если обвисла грудь – херня. А вот если обвисла херня – это!..
Уборщица испуганно улыбалась, отжимая над ведром тряпку.
– Газиля, а ты читала Чингиза Айтматова? Твой земляк, между прочим.
– Не помню, – заискивающе отвечала Газиля. – Мясо? – показала сперва на холодильник, потом на чёрный мусорный пакет.
– В холодильник, конечно, – сказал Гапон. – Это ж свинина, хохляцкий халяль!
Ушли рентгенолог и анестезиолог. Откланялся Шайхуллин. Глаза у него, когда мы прощались, были обиженные. Наверняка он косвенно винил меня в пережитом унижении. Я подумал ещё, что на ровном месте нажил себе тихого недруга.
Я заметил, что теперь единственный, на ком дурацкие бахилы. Улучив момент, под шумок снял их и выбросил в мусорное ведёрко.
Запланированный наш разговор Гапон решил провести в офисе “Элизиума”:
– А ты куда-то торопишься разве? – спросил. – Там обсудим…
Он выхрамывал по коридору, накинув на руку пальто, гулко, как посохом, ударяя в линолеум тростью. Справа от него семенил Капустин. Чуть позади следовали Иваныч, Алёша и надувшийся после сорванного тоста Дмитрий Ростиславович. А замыкал свиту печальный эксперт Лешаков. Гапон через шаг поглядывал на меня, улыбался и молчал.
– День рождения у вас был? – спросил я.
– Не. Другой повод…
На лестнице он вручил мне трость (хотя потянулся за ней Капустин), а сам взялся за перила:
– Бля, вот щас пригодилась бы горка, как на детской площадке! – и закряхтел вниз по ступеням. – Чтоб ж-ж-жух – и уже внизу!
Вышли на задний двор – неубранный, весь в снегу. Гапон двинулся прямиком к центральной аллее между корпусами. Спросил у попятившегося Алёши:
– Ты куда?
– На производство! – худосочный Алёша в своей болотной аляске выглядел как подросток.
– А ты, Дмитрий Ростиславович, – спросил Гапон приятеля из министерства. – Не с нами?
– В Москву поеду. Может, кого куда подкинуть? Я с водителем, если что…
– Меня, – сразу напросился Алёша. – До мастерской, на Куйбышева.
– Хуйбышева, – поправил Гапон.
Они попрощались, а уже через минуту нас нагнал запыхавшийся грузный мужик, смуглый и лысый, в чёрном пальто с глянцевым короткошёрстным воротником. Он отчаянно работал локтями, помогая движению, но при этом оставался каким-то замедленным.
– Ар-ркаш! – каркнул он издалека. – Отзвонились питэрские! Но, блять, мне это стоило нэрвов! Такие далбаёбы!.. Как поступим? – толстяк сложил волосатые пальцы, унизанные перстнями, алчной щепотью. При этом запястье сверкнуло браслетом и в рубашке на манжете оказалась не пуговица, а запонка с камнем.
Гапон остановился, и мы всей компанией тоже. Только Лешаков, не задерживаясь, пошёл вперёд по аллее – вроде как и не с нами.
Гапон, прихватив толстого за плечо, отошёл на пару шагов. Они обменялись фразами, и толстяк, переваливаясь, поковылял через заснеженный газон прочь к огромному чёрному джипу.
– Самвел! – крикнул вдогонку Гапон. – Отгадай, что будет, если все женщины в мире одновременно сядут на корточки?
– Нэ знаю, – тот оглянулся, скалясь заранее.
– Земля накроется пиздой!
Иваныч сопроводил хищно-любопытствующим взглядом отъехавший джип:
– Вот это я понимаю – мафия! – и насмешливо покосился на меня.
– И обрати внимание, опять новая тачка… – Гапон завистливо поглядел на удаляющийся бампер. – “Гранд Чероки”, да ещё с Ариной Родионовной.