ли же морского змея. Где-то в перистой вышине пряталось солнце, невидимое, пробивающееся охровыми, бледно-золотистыми, белыми, голубыми бликами. В этом бесконечном, величественном небе не было никакой ярости стихий, а лишь неторопливая воздушная вечность. Внизу зеленел могучий обрыв с ветхой церквушкой в одну маковку – бревенчатый домишко из трёх пристроек с покатыми мшисто-серыми крышами. За дощатой стеной невидимый ветер трепал тощие дерева и кустарник, буйный, словно заросли крапивы. Сразу же за деревьями начинался погост, стекал валкими крестами вниз по склону. Внизу открывалась вода – почти такая же огромная, как и небесный мир над ней, с травянистыми берегами, с облаком-островом впереди. Немногочисленные трухлявые кресты напоминали скворечники без стен – столбики с кровлей. И сама церквушка, землистая и одинокая, чем-то походила на такой же могильный крест-скворечник, в котором каким-то чудом теплилась едва различимая оранжевая искра – окошко или же просто случайный отблеск чьей-то веры.
– Узнаешь кисть? – самодовольно спросил Гапон. – Не? Исаак Левитан. Называется “Над вечным покоем”. Заебись живопи́сь, да?! Капустин! – он откинул назад голову. – Как этот хер московский сказал?
– Что это самое что ни на есть русское мементо мори! – звонко отозвался Капустин. – Даром что Исаак Ильич.
– Напрасно ты москвича херами кроешь, – произнёс недовольным тоном Иваныч. – Мужик очень непростой. У меня чуйка на таких!
– Скажи какая важная, – с беспечной улыбкой ответил Гапон, – хуета бумажная!
– Точно говорю, за ним не ГУП “Ритуал”, а люди куда посерьёзнее. Боюсь даже предположить, какого уровня. Ты бы поосторожнее при посторонних, – он посмотрел на меня, – выражался.
Впечатление от картины портила рама тяжёлого самоварного цвета с вычурными виньетками, похожими на столярные завитушки. Из-за неё всё выглядело так, будто чужую негромкую мудрость произносил дурак.
– Копия? – спросил я зачем-то.
– Не, бля, оригинал! – съязвил Гапон под кашель-смешок Иваныча. – Печать на холсте. Я на пробу заказал, чтоб коридоры чуть оживить. А увидел, решил, что у меня в кабинете будет висеть! Нравится? – спросил похохатывая. – Любишь вообще изобразительное искусство?
– Да, – сказал я. И, уязвлённый Гапоновской иронией, зачем-то добавил тоном эксперта: – Сюда бы ещё “Остров мёртвых” подошёл!
– Не слыхал про такой, – сказал Гапон. – Это что?
– Арнольд Бёклин, – я с досадой чувствовал, что говорю лишнее, но меня потащило какое-то полупьяное бахвальство. – Знаменитый швейцарский художник.
– Мы люди тёмные, из Арнольдов только Шварценеггера знаем! – со смехом воскликнул Гапон. – И “Остров сокровищ”. Капустин, ты отметь у себя про “Остров мёртвых”.
– Один из вариантов этой картины у Гитлера в кабинете висел, – добавил я убито.
– Ещё бы! – хмыкнул из кресла Иваныч. – И тот Адольф, и этот Адольф!
– Да, блять, Арнольд он! – сказал Гапон. – Ты чем слушаешь, Андрей Иванович?
Они пересмеивались, Гапон и Иваныч. Капустин подошёл ко мне и принялся записывать в блокнот имя-фамилию, я диктовал ему по буквам: “Б… ё… к-л-и-н…”, кляня свою позорную несдержанность. Никто ведь не тянул за язык! Меньше всего я хотел, чтобы в кабинете у Гапона появилась репродукция “Острова мёртвых”. Не желая того, я снова предал Никиту, выдал что-то сокровенное.
Кофеварка шумно тарахтела. Гапон, склонившийся перед монитором, морщился. Он говорил по городскому телефону, щёлкал мышью:
– Открываю… Грузится… Ага… Смотрю… Не нравится!.. Почему?.. Потому что хуйня! Марьяночка, милая! Я не знаю, чему в Лос-Анджелесе учат, но даю бесплатный совет. Дизайн должен быть такой, чтоб… – пожевал губами. – Лох цепенел! Поняла? Це-пе-нел!.. Вот и умничка!.. Новый вариант шли, а то не поладим… Да… И другая очерёдность. Сначала “Услуги”, потом “Принадлежности” и всё остальное, а “Новости” и “О компании” в самый конец, где “Контакты”. – Гапон ловко перекинул трубку на другое ухо. – И “Отзывы” замени на “Благодарности”…
Я встал возле окна и глядел с высоты третьего этажа на мощённый чёрно-серой плиткой двор. Запутанная топография вокруг патологоанатомического отделения сверху делалась более-менее понятной. К старому особняку примыкал новый двухэтажный блок, продолжающийся решёткой до проходной “Элизиума”. По другую сторону громоздились несколько крыш, стена “Гинекологии” с одиноким слуховым окном, инфекционный корпус, пищеблок, котельная, трансформаторная подстанция. Едва угадывался конёк треугольной крыши гистологического архива. Виднелись заледенелая лента дороги с грязными проталинами, пара хмурых “газелей”, очень похожих на катафалки “Городской похоронной службы”.
Утреннего солнца как не бывало, небо затянула свинцовая хмарь. Сыпал снег, мелкий, точно порошок.
– Чё, бандит? – каркнул за моей спиной Гапон. – Смотришь, как нас, бедненьких, без бабла оставил?
– Ну, извините, – ответил я. – Так уж получилось.
– Ха-га! – коротко лязгнул Гапон. – А ты, по ходу, от скромности не умрёшь! Реально думаешь, что мы на этом что-то потеряли? Да просто с пацанами прикололись! Подъебнули старого чёрта, чтоб не очень залупался. Вот хохму нам ты слегка обломал – это да, не спорю! Но Мултанчик по-любому дорогу бы запасную нашёл, просто на сутки позже. Я тебе по секрету больше скажу. Все эти МУПы еба́ные и прочие коммунальные предприятия как два пальца через ФАС нагибать!..
– Федеральная антимонопольная служба, – расшифровал Капустин, подавая Иванычу чашку.
– Дарю схему! – щедро поделился Гапон. – Катаешь жалобу: мол, такой-то МУП из семи залуп не пускает честного частника, вредит-препятствует! И всё! ФАС шлёт запрос в МУП и копию в местные органы: “Чё за хуйня, почему не пускаете?” МУП и власть отписываются, что в соотвествии с таким-то ебучим постановлением от лохматого тысяча девятьсот какого-то года МУП имеет такие-то права и только ему поручено то-то и то-то, государственное регулирование, хуё-моё… И всё, и попались! – Гапон шлёпнул ладонью по подоконнику. – Все на этом палятся, и МУПы, и ГУПы. Потому что по своему статусу они коммерческие организации. В Москве ГУП “Ритуал” – это ж коммерческая организация! Не знал разве?
Я сначала кивнул, а затем покачал головой. На самом деле я не понял и половины из того, что говорил Гапон.
– Просто хуле из себя рыцарей круглого стола строить? Типа, такие бескорыстные в белых пальто! Комбинат Мултанчика и когда был ГУПом, и сейчас – такое же коммерческое предприятие, как “Элизиум”, только с государственной формой собственности! И лишь бы сказано было – “государственное”, будто это подразумевает бесплатное или супербюджетное. Приманка для лохов! А в уставе тоже записано получение прибыли! Как у коммерческой организации. Но только за свои услуги, довольно убогие, – прибавил он брезгливо, – его МУП почему-то дерёт с людей в два раза дороже! И беззастенчиво пользуются административным ресурсом! Вот ты в курса́х, что Мултанчик выбивал себе распоряжение горадминистрации об обязательном ежесуточном сообщении в его службу старшим врачом скорой помощи, сколько человек умерло за прошедшие сутки вне больничных учреждений?! Это справедливо, по-твоему?
Я не знал, что ответить. Как по мне, нормально – ведь Мултановский всё-таки руководил похоронным комбинатом. А кому ж ещё сообщать, как не ему?
Дурашливо, как игрушечный, запиликал кабинетный телефон. Гапон нервно дёрнул лицом, словно сгонял со щеки муху.
– У комбината власть по графику работы кладбищ, полномочия по захоронениям, по выделению участков земли. Или возьмём, к примеру, эвакуацию трупов. В Загорске почему-то тендер выиграло предприятие, что работало в паре с комбинатом. Угадай какое? Та-дам!.. “Мемориал-авто”!
Капустин снял трубку, шепнул Гапону:
– Айваз Георгиевич…
– Давай его сюда! – Гапон бойко подковылял от подоконника к столу. – Ну чё, армянское очко, как житуха?! Здорово, родной!.. Норма-а-ально! Но коньячину с тобой больше не пью!.. Да все прошлый раз в мясо были!..
Я присел на кожаный диванчик напротив Иваныча – чтобы тот чего доброго не подумал, что я стал осторожничать с ним после демонстрации живой охранной силы. Журналов на столике больше не было, только веер из буклетов. Взял один, глянцевый, с дрожащей лампадкой на титуле “Прощальный дом «Элизиум»”. Снова шумно зашипела, захаркала кофеварка.
– Ну, давай сегодня! – прокричал Гапон. Послушал и засмеялся. – Айваз, ты как Агния Барто! Я сегодня не могу, я вам завтра отсосу!..
Попалась рекламная памятка. Я развернул её, прочёл надпись на два разворота “Ритуальные услуги при Загорской центральной городской больнице”. Слева опускался столбец “Перечень документов, необходимых для выдачи тела из морга”:
– гербовое свидетельство о смерти (ЗАГС);
– копия квитанции-договора на ритуальные услуги (от агента);
– копия квитанции оплаты услуг пантеона;
– паспорт заказчика.
Справа была табличка “Вещи в морг”.
Для мужчины:
– костюм;
– рубашка;
– галстук (если носил);
– трусы;
– майка;
– носки;
– носовой платок;
– ботинки или тапочки (с задником);
– мыло и шампунь;
– полотенце (среднего размера);
– бритвенный станок (одноразовый);
– расчёска;
– одеколон.
Рядом был такой же список для женщин, только вместо костюма и рубашки предлагались платье и платок, а вместо одеколона – духи.
– Что изучаешь? – спросил Гапон. Разглядел. – А, это… Древние флаеры, сейчас всё по-другому делаем!
– Владимир, кофе, – Капустин, чуть звякнув блюдцем, поставил чашку на переговорный стол, и я понял, что мне всё-таки придётся пересесть хотя бы из вежливости. Гапону было бы тяжело с его протезом садиться напротив – в глубокое кресло.
– Про что я говорил? – спросил себя Гапон. – Про ФАС! Ну, и всё! ФАС ловит МУПы на собственных же объяснениях. Факт недопуска других игроков на кладбище никто не оспаривает, наоборот, подтверждают, прикрываясь постановлениями и прочим. Поэтому ФАС остаётся только квалифицировать правонарушения, да, Иваныч? Это ж классический ментовской приёмчик?