– Сначала сам на себя наговоришь объяснения, – подтвердил Иваныч, – а потом по ним формируется дело.
– А не проще ли никак не реагировать, Аркадий Зиновьевич? – спросил Капустин. Он подсел к столу, сложил пальцы корзиночкой. – Не отвечать?
– А нельзя! – победно округлив глаза, ответил Гапон. – Ни госорган, ни юрлицо не могут отказаться давать объяснения! – Повернулся ко мне. – К чему я тебе это рассказал, Володя. Мы, если захотим, можем Мултанчика как гондон натягивать хоть каждую неделю! Просто сейчас нет такой необходимости.
Я сосредоточенно перемешивал в чашке кусок рафинада и ждал, когда Гапон перейдёт к деловому предложению. Но он не торопился.
– Вот ты телевизор включаешь? Видел же Соловьёва “К барьеру!”? Приходят на передачу всякие совкодрочеры и ноют, что Союз им развалили! Так слава богу, что развалили! А то, что коммуняки страну семьдесят лет мариновали, довели до голода, нищеты, народ миллионами гноили, – это им похуй! Что ничего достать было нельзя! Ты пацан ещё, а я говна этого хлебнул. Ни машины, ни магнитофона, ни джинсов – всё проблема! Бля, туалетной бумаги не было – дефицит! Жопу газетами подтирали! – Гапон распалился. Говорил, поглядывая на Капустина и Иваныча. – И вот сидят эти пеньки и бухтят, что, бля-а-а, убрали памятник легендарному командарму Попердяйченко, улицу его переименова-а-али!.. Да все остатки этого еба́ного совка надо вымести сраной метлой! Мултанчик, он же номенклатура бывшая, только из мелких сошек, третий с краю инструктор горкома! Для него похоронная сфера так и осталась в семидесятых годах. Только комбинат его замшелый, допотопный, гробы страшные, оркестры с кладбищенским Мендельсоном, “буханочки”, блять, ушанки, ватники, как у зэков, памятники уёбищные из бетона – не в обиду твоему Никите. Он, конечно, не совок, а обычный БМВ, ну, боевая машина-вымогатель, – пояснил в ответ на мой взгляд, – браток, одним словом. Но менталитет у него тоже, прямо скажем, из прошлого. Иначе не поддерживал бы этого долбоёба! Я ж заранее знаю, что тебе говорили! Что мы бездушная коммерческая структура, дерём втридорога с клиентов за сохранение тела в морге, за бальзачок. Ну так и оформляли бы заказ у нас в “Элизиуме”! Кто им мешал?! Я ж не виноват, что они сначала заказывают похороны у Мултанчика в комбинате, а потом удивляются, что нужно больнице кое-что доплачивать. А я считаю, что это справедливо – платить за услуги, которых нет в бумагах! Просто комбинат ведёт себя, будто покойник – его собственность. А на самом деле обычная рыночная ситуация, банальный конфликт коммерческих интересов. Столкновение старого и нового. Но вместо того чтоб повышать уровень обслуживания, творчески, ебёныть, развиваться, могут только тянуть деньги с независимых ритуальных организаций и максимально усложнять конкурентам доступ на кладбище! Монополисты ху́евы! И при этом переводят всё в свою совкодрочерскую идеологию – мол, пришли капиталистические барыги в похоронное дело! Слухи распустили, пидарасы, что у нас закрытие глаз пять тысяч рублей! А ничего, что в прейскуранте “Элизиума” базовая санитарная подготовка: помыть, одеть, причесать, подкрасить – семь тысяч шестьсот за всё?! Понятно, что имеются вип-услуги, там и двадцать тысяч может стоить некропластика… – он чуть помолчал. – Да, мы тоже не ангелы, согласен! С перекрытием СМО был перебор. Но я ведь тоже кое-что у Мултанчика просил, мизер, по сути, и бо́сый хуй получил. Ну, и ответочку им запустили. Сам же знаешь: чем просить и унижаться, лучше спиздить и молчать, хе-е!.. Володь, а ты серёжку, что ли, носил? – вдруг резко сменил тему.
– Нет, – я опешил. – Никогда.
Скачок был довольно неожиданным. А я почти заслушался, пока он выговаривался о наболевшем. Монолог его чем-то напомнил мне страстную “рыночную” речь Никиты в тот вечер, когда я впервые приехал в Загорск.
– Значит, показалось, – успокоился Гапон. – Свет так упал, будто дырка в мочке. Я уже испугался, братан!
– Что страшного в серьге? – поинтересовался Капустин. – У меня была раньше. Носил одно время.
Гапон ядовито улыбнулся:
– А бусы тоже носил?
– Бусы не носил, – спокойно ответил Капустин. – И не понимаю вашей иронии. Вот раньше, к примеру, казаки, цыгане, моряки с серьгами ходили.
– Главное, в правильном ухе, – важно подсказал Иваныч. – Если правое – то пидор, а если левое – типа, единственный сын в семье.
– Единственный пидор в семье!.. – скривился Гапон.
Иваныч отбросил журнал на столик и засмеялся заливистым собачьим тенорком. Я улыбался, не понимая, как реагировать. Досталось вроде снова Капустину, которому всё было, впрочем, как с гуся вода. Но витал едва уловимый полунамёк, что гапоновскому помощнику прилетело рикошетом. Виртуозно, по краешку, Гапон цапнул всё ж меня, обсмеяв мою никогда не существовавшую серьгу. Подъебнул, не подъёбывая, как говорил когда-то сержант Купреинов.
Я отодвинул чашку:
– У меня ещё дела сегодня, Аркадий Зиновьевич.
– Да, да, – вроде как спохватился Гапон. – Смех смехом, а пизда кверху мехом!.. – В каждом его глазу зажглось по злой хитринке. – Подведу итог. Зуб на тебя точили, врать не буду. Но, как говорится, на обиженных срать ездят. А мы сейчас на одной стороне. Вот ты спрашивал, что я сегодня отмечал? Скажу. “Прощальный дом «Элизиум»” получил статус специализированной службы по вопросам похоронного дела. Понимаешь, что это значит?
– Не очень, – ответил я посуше.
– Я сам теперь комбинат спецуслуг! Ха!.. И даже круче! У нас и гербачок можно получить. Гербарий, как сказал бы мой циничный племяш. Ну, гербовое свидетельство о смерти. В загс не надо идти – всё на месте, весь пакет услуг.
– Комплексность обслуживания по типу “одного окна”, – подсказал Капустин. – Как в Европе.
– Ясно, – сказал я. – А раньше кем вы были?
– Похоронным пюре, ха-га!.. То бишь бюро! Ритуальной коммерческой организацией. А теперь комбинат нового типа – “Прощальный дом «Элизиум»”. Только кладбища своего нет, – Гапон вздохнул, а затем широко улыбнулся. – Но всё впереди! Потихоньку, помаленьку выебем всю деревеньку!..
– А можно разве своё кладбище? – мне вспомнился относительно недавний ликбез бригадира Юры. – Оно же государственное?
– Верно, частные пока не разрешены, – согласился Гапон. И добавил: – Пока что. Всё вопрос времени. Но в законе написано, что управляющей компанией на кладбище может быть как муниципальное государственное учреждение, так и предприятие любой другой организационно-правовой формы. Я ещё крематорий думаю забабахать! Слышь, Капустин?..
– Слышу, Аркадий Зиновьевич! – тот бодро откликнулся. – Прекрасная идея!
– На три, а лучше сразу пять кремационных печей. И колумбарий открытого типа, пока мы без своего кладбища. Сделаем как в лучших похоронных домах. Униформу для сотрудников уже разработали. А будет доступ на кладбище, сингуматор приобретём. Знаешь, что такое? А откуда тебе знать? Приспособление специальное для опускания гроба в могилу. Ибо нехуй на верёвках или полотенцах, средневековье какое-то…
Я заранее маялся от свербящей неловкости, понимая, как невыносимо нелепо прозвучит мой отказ от сотрудничества. Лучше бы мне было вообще сюда не приходить, чтобы не выглядеть полным идиотом, который битый час таскался как хвостик за Гапоном и его свитой, а потом промямлил своё “нет”.
– От меня вы чего хотите?
Наверное, это прозвучало грубовато, потому что Иваныч, цыкая и негодуя, без слов закряхтел из кресла.
– Капустин, объясни доступно человеку, – Гапон взялся за чашку, – что мы от него хотим.
– Владимир, – с готовностью перехватил разговор Капустин. – С недавних пор запустился и успешно функционирует наш салон-магазин “Погребальный супермаркет”. При нём централизованно решаются вопросы, связанные с комплексной организацией похорон. Как сказал Аркадий Зиновьевич, у нас со вчерашнего дня свой филиал загса, где будут оформляться государственные свидетельства о смерти на основании врачебного заключения. В салоне-магазине производится продажа похоронных принадлежностей непосредственно со склада при магазине, а также услуг на перевозку, прощальную церемонию. Кстати, в “Элизиуме” обновился катафальный автопарк: три специально оборудованных минивэна – “мерседес”, автобус-шаттл для провожающих…
В моём кармане курлыкнул телефон. Это разряжалась батарейка, но я сделал вид, что пришло сообщение. Полез за телефоном и действительно увидел пропущенные смс-ки от Алины. С кучей смайлов: “Русик пришёл разобиженный!)) “Назвал тебя отмороженным гопником)))”. “Ты действительно пугал его ножом?!)) Я ж просила!)))”. И последняя: “Как успехи? Вот только попробуй не договориться!))”
Телефон снова жалобно курлыкнул и выключился. Я захлопнул его и вернул на место:
– Прошу прощения, меня просто люди ждут…
– Постараюсь побыстрее, – Капустин терпеливо улыбнулся: – До недавнего времени мы не располагали централизованной службой агентов. Теперь этот пробел восполнен. Вы представляете, чем занимается похоронный агент?
– Не особо. Оформляет всё?
– Совершенно верно. Он своего рода продавец-консультант, предоставляющий от имени фирмы услуги по организации похорон и обеспечению заказчика всем необходимым. Всё происходит, как правило, на дому у клиента. Агент консультирует по текущим расходам и при положительном исходе переговоров оформляет счёт-заказ на похороны. Ну, и берёт на себя все дальнейшие заботы, бумажную волокиту…
– Так вы хотите, чтоб я похоронным агентом работал? – воскликнул я с облегчением. – А я не смогу такое! Это ж как пылесосы продавать по домам! Я точно не коммивояжёр. Копать ещё куда ни шло…
– Или отпиздить! – сказал Гапон, шумно прихлёбывая. – Или выебать тёлку брата!.. Шучу-шучу! Не ссы, дружище, никто тебя не подписывает продавать похоронные услуги. Короче, Володя… – Гапон, глядя на меня, несколько раз сжал и разжал пальцы, словно насылал чары.
По его виду я понял, что наступило время обещанного разговора.
– Покойники – это… – Гапон поглядел на стену, словно там была написана подсказка. – Как бы, бля, поде