— Но я никогда уже не стану королевским садовником в Англии, — медленно сказал он. — Это было мое наследство, а теперь я не могу получить его. Для меня ничего не осталось.
Лодка слегка дрейфовала к другой стороне озера. Эстер помолчала, вбирая покой и умиротворенность, царившие вокруг: небо медленно становилось из голубого синим, цвета виргинской традесканции. Звезды были похожи на головки серебряных булавок, разбросанных по темно-синей ткани. Вечерний воздух, напоенный ароматом сбитых ветром яблок и поздних желтофиолей, прохладно касался ее щеки.
— Помню, когда ты был маленьким, мы проводили здесь с тобой целые дни, — нежно сказала она. — Ты, бывало, просто умолял, чтобы мы пошли сюда кормить уток.
— Помню, — сказал он, и голос его был едва громче шепота. — Помню, мы кормили уток.
Она подождала еще. И когда он больше ничего не сказал, встала на ноги.
— Может, мне еще побыть с тобой? — мягко спросила она. — Хочешь, чтобы я осталась?
— Нет, — сказал он, и казалось, что голос его доносился издалека. — Я немного хочу побыть один, мама. Я вернусь, когда снова смогу быть веселым.
Джонни не вышел к завтраку.
— Где он? — потребовал Джон. — Я думал, он извинится перед лордом Ламбертом еще вчера вечером.
— Может, он ушел в Ламбет и задержался там допоздна? — дипломатично ответила Эстер и приказала кухарке поискать Джонни.
Мэри Эшмол, на весь сезон снявшая у них комнату со столом, потянулась за ломтиком бекона.
— Ох уж мне эта молодежь, — снисходительно заметила она.
Они слышали, как кухарка с трудом взбиралась по лестнице, потом скрип половиц над головами, когда она открыла дверь в комнату Джонни, потом ее шаги, потом она спустилась по лестнице обратно. Когда кухарка появилась в комнате, лицо ее светилось озорством.
— Его там нет! — объявила она, улыбаясь. — И спать он не ложился.
Первая мысль Эстер была совершенно не о тавернах Ламбета, а о том, что он решил сбежать ко двору Карла Стюарта и сейчас скачет в доки, где собирается сесть на корабль и плыть в Европу, чтобы присоединиться к принцу.
— А его конь на конюшне? — с тревогой спросила она.
Джон бросил взгляд на ее побелевшее лицо и быстро вышел из комнаты.
Мэри Эшмол нерешительно поднялась из-за стола.
— Прошу вас, не беспокойтесь, госпожа Эшмол, — сказала Эстер, приходя в себя. — Завтракайте, не торопитесь. Думаю, что сын остался с друзьями и забыл сообщить нам об этом.
Она пошла вслед за Джоном на конный двор. Голова Цезаря кивала из-за двери стойла. Джон разговаривал с конюхом.
— Коня он прошлой ночью не брал, — сказал он Эстер. — Со вчерашнего вечера его никто не видел.
— Пошли мальчишку в Ламбет, пусть он поищет его там, — сказала Эстер.
— Смотри, чтобы не получилось много шума из ничего, — предостерег ее Джон. — Если он валяется пьяным где-нибудь под столом в таверне, он нам спасибо не скажет за то, что мы отправили на поиски целый отряд.
Она замешкалась в нерешительности.
— Если он не вернется к полудню, я сам отправлюсь в Ламбет, — решил Джон.
В полдень Джон взял Цезаря и поскакал в деревню, но скоро вернулся домой. Джонни не было в таверне, и он не оставался у друзей.
— Может, он пошел в Ламбет пешком и по дороге с ним что-то приключилось? — предположила Эстер.
— Он не ребенок, — сказал Джон. — Он умеет драться. И бегать. И, кроме того, ты же знаешь Джонни. Он всегда предпочтет ехать верхом, а не топать пешком. Если бы он хотел отправиться куда-то, он взял бы лошадь.
— А если на него напала банда воров? — предположила Эстер. — Или рекрутеры?
— Рекрутеры его не забрали бы, сразу видно, что он — джентльмен, — возразил Джон.
— Тогда где же он может быть? — настаивала Эстер.
— Ты же виделась с ним после обеда, — сказал Джон. — Он говорил что-нибудь?
— Он был в лодке, — ответила она. — Он всегда идет туда, если хочет побыть один и подумать. Он понимал, что с его стороны было ошибкой так набрасываться на лорда Ламбета, он пообещал, что извинится перед тобой и перед его светлостью. Я спросила, может, он хочет, чтобы я осталась с ним, но он сказал, что вернется домой попозже.
Она замолчала.
— Он сказал, что вернется домой, — сказала она.
Голос ее звучал все неувереннее и неувереннее.
— Он сказал, что вернется домой, когда снова сможет быть веселым.
Джон вдруг скривился, будто его пронзила острая боль. Он перешел через двор и взял Эстер за руку.
— Пойди, посиди с Мэри Эшмол, — распорядился он.
— Почему?
— Я просто собираюсь осмотреться в округе, вот и все.
— Ты пойдешь на озеро, — сказала она безжизненным голосом.
— Да. Я собираюсь проверить, привязал ли он лодку, на месте ли весла. Тогда мы поймем, причалил ли он к берегу, произошел ли с ним несчастный случай, или он просто передумал возвращаться домой.
— Я тоже пойду, — сказала Эстер.
Джон понял, что невозможно заставить Эстер сидеть дома, и пошел к аллее. Эстер шла рядом.
Даже осенью фруктовый сад был слишком густым, так что увидеть озеро с главной аллеи было невозможно. Эстер и Джону пришлось сначала повернуть от каштановых деревьев к тропинке, что вела в западном направлении, прежде чем они смогли увидеть непотревоженную, оловянную поверхность воды.
Вокруг было очень тихо. При звуке их шагов с кромки воды взлетела цапля и, хлопая крыльями, полетела прочь. Ее нелепо длинные ноги волочились по воде, а длинная шея при каждом энергичном взмахе крыльев работала, как ручка от насоса. Поверхность озера была гладкой, как зеркало, отражающее голубое небо. Ничто не тревожило ее, только кое-где над самой водой толклась мошкара и время от времени расходились круги от играющей рыбы. Лодка дрейфовала на середине озера, весла были подняты, носовой фалинь волочился в воде, связывая лодку наверху с ее отражением, покачивающимся внизу.
На мгновение Эстер подумала, что Джонни уснул в лодке, свернулся, поджав длинные ноги на дне маленькой гребной лодочки, и что, когда они окликнут его по имени, он сядет, протрет глаза и посмеется собственному безрассудству. Но лодка была пуста.
Джон приостановился, потом прошел вдоль небольшого причала и посмотрел в воду. Он увидел только зеленые водоросли и блеснувшую форель, больше ничего. Он повернулся и уверенным шагом направился к дому.
— Что ты думаешь? Что ты делаешь?
Эстер оторвала взгляд от неподвижной лодки и мирной водной глади и пошла за ним.
— Ты куда, Джон?
— Хочу взять багор и подтянуть лодку к берегу, — сказал он, не замедляя шаг. — Потом я собираюсь взять шест и проверить дно озера. Потом мне, может быть, придется взять сеть, а потом, может быть, осушить озеро.
— Зачем? — воскликнула она. — Почему? Что ты такое говоришь?
Он не остановился, не повернул головы.
— Эстер, ты знаешь почему.
— Нет, — настаивала она.
— Жди меня дома, — сказал он. — Пойди посиди с Мэри Эшмол. Я приду и все тебе скажу, как только узнаю.
— Что? Что узнаешь? — настаивала она. — Что ты мне скажешь?
Они дошли до террасы. Там их поджидала Мэри Эшмол. Джон посмотрел на нее, и она отшатнулась от мрачной жестокости, написанной на его лице.
— Уведите Эстер в дом, — твердо сказал он. — Я приду за ней, как только узнаю, где Джонни.
— Но ты же не собираешься искать его в озере? — спросила Эстер.
Она засмеялась странным невеселым смехом.
— Ты же не думаешь, что он выпал из лодки?!
Он не ответил ей. Все той же усталой походкой он пошел, склонив голову, на конный двор. Мэри и Эстер услышали, как он позвал конюха, и в абсолютном молчании ждали, пока те двое не показались на аллее снова. Джон нес длинный шест для обрезания деревьев с кривым ножом на конце. Конюх нес сеть, которой они обычно закрепляли горшки в повозке. Ещё у него в руках был моток веревки.
Мэри Эшмол протянула руку и положила ее на ледяную руку Эстер.
— Держитесь, моя дорогая, — неубедительно проговорила она.
Джон промаршировал к озеру, как будто ему там предстояло выполнить неприятную и тяжелую, но важную работу по саду, к примеру, подстричь живые изгороди или выкопать канаву. Подручный конюха только раз искоса глянул на его суровый профиль и ничего не сказал.
Джон подошел к самой оконечности причала и протянул к лодке шест с крючком на конце. Лезвие почти дотянулось до фалиня, и со второй попытки Джон смог подтянуть конец к себе.
— Жди здесь, — сказал он помощнику и вошел в лодку.
Он выгреб на середину озера, там поднял весла в лодку, а сам стал смотреть вниз. Очень бережно, с огромной тщательностью он перевернул свой шест ножом вверх и опустил его в воду, стараясь прощупать дно. Ничего не обнаружив, он сделал гребок в сторону и повторил весь процесс, расширяя круг.
Паренек-помощник, который сначала был охвачен ужасом от такой работы, скоро заскучал и начал беспокойно ерзать, но ничто не могло нарушить напряженную сосредоточенность Джона. Он не думал о том, что может обнаружить. Он даже не думал о том, что, собственно, он делает. Он просто заканчивал круг, потом сдвигал лодку и расширял исследуемую площадь, будто выполняя некое духовное упражнение, как католик, перебирающий четки, будто то, что он делал, могло каким-то образом отогнать беду. Будто выполняемое действие само по себе не несло никакого смысла, но тем не менее его следовало выполнить в качестве охраняющей предосторожности.
Снова и снова он делал гребок, потом осторожно опускал в воду свой шест. Где-то в глубине души он не переставал надеяться, что вот-вот Джонни окажется дома после ночной гулянки в Сити, или вскоре принесут записку от его сестры, в которой будет сказано, что он вдруг решил навестить ее дом, или он появится со старым другом по проигранной битве при Вустере. Было так много других объяснений, гораздо более вероятных, нежели то, из-за которого Джон прочесывал воды озера, не позволяя себе думать о том, что делает, отгораживаясь от беспокойства, находя даже удовольствие в гребле и движении мокрой рукояти шеста.