Она подняла глаза и сразу прочитала на его лице желание. Она не отшатнулась, как это сделала бы англичанка. Но и не подалась к нему. Она стояла очень тихо, оценивая его мысли, читая его желание, его страх, его потребность в ней.
— Я думаю, мы сможем вылечить твою руку, — мягко сказала она. — Пойдем.
Маленький мальчик в дверях отступил в сторону, и Сакаханна вывела Джона из хижины наружу, в вечерний свет.
Джон моргнул. Он стоял в центре поселения, вокруг него высились длинные вигвамы, построенные из дерева, со стенами из переплетенного тростника. Над крышей каждого вигвама курилась маленькая спираль душистого дыма, а у порога стайками играли дети.
В центре площади вольготно расположилась группка мужчин. Они разговаривали тихими уверенными голосами, один из них натягивал на лук тетиву, другой заострял тростинки для наконечников стрел.
Когда Сакаханна вывела Джона из хижины, мужчины подняли глаза, но не сказали ни слова, никак не показали, что заметили его присутствие. Они приняли его присутствие так, как один зверь замечает другого. Одним всепоглощающим взглядом они увидели и оценили его походку, отпечатки его сапог на земле, его запах, спутанные неопрятные волосы, болезненную бледность лица. Они оценили его способность бороться, бежать, прятаться. Они почуяли, что он их боится и что доверяет Сакаханне. Потом они вернулись к своим занятиям и разговорам, будто им нечего было сказать о нем или ему. До поры до времени.
Сакаханна повела его по узкой улочке, по обеим сторонам которой стояли вигвамы. В конце горел большой костер, и посреди углей стояли с полдюжины черных горшков, а на решетке громоздились шампуры с мясом. Джон почувствовал, как желудок сжался от голода, но Сакаханна повела его мимо еды к хижине, стоявшей напротив костра.
Стоя перед входом, она выкрикнула слово, может, это было имя. Занавеска на двери распахнулась, и оттуда выглянула старуха.
— Сакаханна?
— Муссис.
Женщина что-то быстро проговорила, и Сакаханна ответила ей. Она сказала нечто, на что старуха фыркнула от смеха и бросила на Джона быстрый веселый взгляд, будто он был предметом насмешки. Потом старуха протянула руку, чтобы посмотреть на ожог на его ладони.
Сакаханна жестом велела ему показать руку.
— Она — мудрая женщина, она вылечит рану.
Джон нерешительно разжал пальцы и показал шрам. Он выглядел хуже, чем раньше. Там, где лопнул пузырь, на свежее мясо попала грязь, рана гноилась и плохо пахла. Джон смотрел на руку со страхом. Если бы такая рана была у него в Лондоне, подумал он, цирюльник-хирург просто отрезал бы руку, чтобы помешать инфекции дойти от руки до сердца. Инфекции он боялся немногим меньше, чем дикарей и лечения, которое они могли прописать.
Женщина что-то сказала Сакаханне, в ответ Сакаханна хихикнула — совсем как та девочка, которую знал Джон. И повернулась к нему:
— Она говорит, тебя нужно очистить, но я сказала, что ты уже это сделал.
Женщина смеялась, Сакаханна улыбалась, но Джон, которому было больно и страшно, смог только мрачно кивнуть.
— Но она говорит, прежде чем лечить рану, нужно выгнать болезнь с потом.
— Пропотеть?
— В… — Сакаханна не знала английского слова. — В маленьком домике. В маленьком домике.
Женщина кивнула.
— Мы пойдем туда сейчас, — сказала Сакаханна. — Тогда до захода солнца мы сможем найти траву для раны.
Женщина и Сакаханна повели его на край деревни. На самом краю поселения стояла круглая хижина, еще меньше той, в которой он был, из отверстия на крыше вился густой дым.
— Там очень жарко, — объяснила Сакаханна.
Джон кивнул. Все это выглядело просто пугающе.
Сакаханна осторожно положила руку на его грязную рубаху.
— Нужно снять одежду, — сказала она. — Всю, и пойти туда голому.
Инстинктивно руки Джона ухватились за ремень на штанах, и он тихонько взвизгнул от боли, когда грубая ткань коснулась открытой раны на ладони.
— Вот! — сказала Сакаханна, будто ее требование получило подтверждение. — Снимай одежду и иди в маленький домик.
Он нехотя стащил с себя рубаху. Старуха с интересом посмотрела на его бледную кожу, как будто он был окороком, приготовленным для копчения. Джон бросил на маленький домик быстрый испуганный взгляд.
— Сакаханна, меня убьют? — спросил он. — В таком случае я бы предпочел умереть в штанах.
Она не засмеялась над его страхами. Она покачала головой.
— Я не привела бы тебя к смерти, — просто сказала она. — Я ведь целый месяц охраняла тебя в лесах. И потом, я же сказала тебе, что люблю тебя. Ничего не изменилось.
В душе промелькнуло то же чувство шального желания, окатившее его при встрече. Джон доверился ей полностью. Он развязал тесемки и спустил штаны на землю. Высвободил ноги из сапог и сбросил вонючие носки. Он стоял обнаженным перед двумя женщинами и чувствовал, как его гениталии съеживаются под любопытным, веселым взглядом старухи и очевидным отсутствием интереса со стороны Сакаханны.
— Войди туда. — Она жестом показала на ступеньки, ведущие в темноту, наполненную дымом. — Там есть лежанка. Ложись. Тебе будет жарко, будешь потеть, как в лихорадке. Когда Муссис позовет тебя, можешь выходить. Но не раньше.
Джон сделал шаг к домику, но замешкался. Знакомая твердая маленькая ладошка Сакаханны подтолкнула его в поясницу.
— Иди, — настойчиво сказала она. — Ты все думаешь, Джон. Просто делай.
Он улыбнулся тому, насколько верными были ее слова, спустился по ступенькам в кратком приливе храбрости и рухнул в темноту головой вперед.
Хижина была заполнена едким травяным дымом, и жарко там было чрезвычайно. Он теперь понял, что хижина была вырыта в земле, как подвал, для того, чтобы сама земля служила печью и хорошо держала тепло. В самом центре хижины виднелся небольшой очаг, в котором горкой лежали алые угли, а рядом стоял кувшин с сухими листьями. В помещении была невысокая скамья, сложенная из камней, и она была такой горячей на ощупь, что Джон смог сесть на нее с большой опаской, после того, как кожа привыкла к теплу.
— Возьми травы из горшка и брось в огонь! — крикнула снаружи Сакаханна.
Джон с неохотой послушался и высыпал сухие листья в огонь. Хижина немедленно наполнилась волной черного дыма, который высосал из его легких весь воздух и оставил его задыхающимся, с шумом, судорожно хватающим воздух, пытающимся восстановить дыхание.
Дым повалил его, как беспомощное дерево, Джон растянулся на камнях и почувствовал, как от едких испарений из глаз катятся слезы. Нос болел от жары, казалось, что даже уши внутри болят от ужасной жары, нехватки воздуха и сильного запаха.
Он ощутил, что уплывает в состояние невероятных видений. Он видел Френсис с лопаткой и лейкой в саду Ламбета… он видел герцога Бекингемского, хохочущего и откидывающего темнокудрую голову… он видел Джонни, тот только что родился, такой красненький, мокренький и пронзительно вопящий… он видел Джейн, улыбающуюся ему сквозь пламя свечей в их первую брачную ночь. Он видел отца, умирающего в постели, устланной цветами, он видел розы сорта «Розамунда», которые он послал по реке в часовню отца Джейн для заупокойной службы.
Откуда-то издалека до него донесся голос, говоривший на незнакомом языке, и он открыл глаза. Дым немного рассеялся, и жара уже не казалась такой невыносимой. Кожа была розовой, как у младенца. Джон был весь мокрый от пота, кожа стала гладкой, точно у ящерицы, греющейся на солнце.
— Она говорит, можешь выходить! — услышал он английскую речь.
Но не сама команда, а звук голоса Сакаханны вырвал его из оцепенения, провел вверх по ступенькам и вывел на солнечный свет.
— Ага, — удовлетворенно сказала старая женщина при его появлении.
Она кивнула Сакаханне и набросила ему на плечи накидку из оленьей шкуры, чтобы уберечь от вечерней прохлады.
Джон оглянулся, ища свою одежду. Все исчезло, за исключением сапог. Сакаханна стояла посреди небольшой группки женщин, и все они с жизнерадостным любопытством смотрели на его наготу.
Сакаханна выступила вперед и протянула ему сверток с одеждой. Джон взял его и увидел, что там была набедренная повязка — кусок ткани, который нужно было пропустить между ног и закрепить на поясе спереди и сзади, килт и рубаха из оленьей кожи. Он отшатнулся.
— Где моя одежда?
Сакаханна решительно покачала головой.
— Она воняла, — сказала она. — И в ней были вши и блохи. Мы — чистые люди. Ты не можешь носить свою одежду в наших домах.
Он почувствовал стыд и невозможность спорить.
— Надень это, — сказала она. — Мы тебя ждем.
Он завязал пояс набедренной повязки вокруг талии и почувствовал себя гораздо лучше, когда скрыл наготу от взглядов стольких блестящих черных глаз.
— А зачем все они здесь?
— Искать траву для твоей руки, — объяснила она.
Джон посмотрел на свою ладонь. Рана стала чище после того, как он пропотел, но в самой середине все равно еще оставалась складка гноящейся плоти.
Он натянул рубаху и расправил килт. Джон подумал, что, наверное, выглядит совершенно абсурдно со своими большими белыми ногами под этой красиво изукрашенной юбкой, да еще и в тяжелых сапогах. Но никто из женщин не засмеялся. Они отправились в путь, впереди ровным быстрым ходом бежала старуха, за ней гуськом остальные женщины, замыкала процессию Сакаханна. Оглянувшись на Джона, она велела ему следовать за ними.
Он помнил этот беспощадный ровный темп, которым она передвигалась по лесу, когда они были там вместе. Теперь все женщины шли с той же скоростью, слишком быстрой для него, чтобы просто идти, и слишком медленной для того, чтобы бежать. Он то шел, то бежал за ними короткими рывками, оставляющими его задыхающимся, а Сакаханна ни разу не обернулась посмотреть, поспевает ли он за ними. Она просто ровно шла вперед, как будто под ее легкие мокасины не попадали ни камешки, ни колючки.
Старуха, бежавшая впереди, успевала смотреть по сторонам, по обе стороны тропинки в поисках нужных растений. Джон признал в ней умелую и опытную травницу, когда она остановилась и указала в глубь леса. Она высмотрела нужное растение на бегу, в сумерках. Джон взглянул на растение. Оно было похоже на печеночник, но он никогда раньше не видел такой формы.