— Французский посол передал английскую леди из партии короля в руки парламента? — с изумлением и недоверием переспросила Эстер.
— Да, — мрачно ответил Александр. — Боюсь, у его величества во Франции меньше друзей, чем он думает. Возможно, Франция готовится к сделке с парламентом напрямую.
Эстер вдруг обнаружила, что уже стоит рядом с креслом, будто готовая немедленно сорваться с места и бежать. Она заставила себя снова сесть и начать дышать нормально.
— Эдмунд Уоллер — мозг всей этой безмозглой авантюры — схвачен и поет, как слепой дрозд, — продолжал Александр. — Надеясь спастись от Тауэра и плахи, он называет всех, с кем когда-либо разговаривал.
— А мое имя он знает? — тихо спросила Эстер.
Губы у нее онемели, и ей пришлось прилагать усилия, чтобы говорить разборчиво.
— Не могу сказать, — сказал Александр. — Я не хотел задавать слишком конкретные вопросы, чтобы не привлекать к себе внимания. Будем надеяться, что ваш визитер благополучно скрылся и что он слишком незначительное звено в цепи, чтобы привязать вас к заговору.
— Если только его не поймали на папиной лошади, — заметила Френсис.
— А если я скажу, что это я дал ему лошадь?.. — предложил Джонни. — Я могу сказать, что это я и что я — роялист. Они же не казнят меня? Мне же еще десяти лет нет. Меня выпорют, а я и не возражаю. Я возьму вину на себя, а тебя не тронут.
Эстер притянула его к себе и поцеловала гладкую белокурую головку.
— Я не хочу впутывать тебя в это дело, чем бы это мне ни грозило.
Она подняла глаза на Александра Нормана.
— Мне оставаться? Или уезжать?
Он прикусил верхнюю губу.
— Черт его знает, — сказал он. — Я думаю, надо ехать. Если вы остаетесь здесь, мы ничего не выигрываем, а рискуем всем. Если вашего посетителя схватили и он, следуя примеру своих начальничков, всех радостно выдает, то и ваше имя он назовет неизбежно. Даже если его не поймали, люди короля настолько болтливы, что ваше имя все равно может всплыть. Поезжайте в Отлендс, поживите с недельку в доме Джона в саду. Я извещу вас, как только все прояснится, и вы сможете снова вернуться домой.
— В Отлендс? — с восторгом завопил Джонни. — Туда, где принц Руперт? Я должен поехать с тобой. Охранять тебя.
Френсис уже готова была сказать: «Я тоже», но запнулась и посмотрела на Александра Нормана.
— Мне тоже нужно ехать?
— Поезжайте все вместе, — сказал он. — Там вы будете в большей безопасности, чем где-либо, если Руперт все еще там. Парламент не сможет вас арестовать там, вы будете под защитой роялистов. А когда вернетесь домой, будете говорить, что вы просто работали вместо Джона в саду.
Френсис хотела было возразить, но потом передумала.
— Можете ехать прямо сейчас, — сказал Александр и вышел из комнаты в узкий холл.
Эстер обернулась, чтобы взглянуть на свою красивую падчерицу.
— Ты не хочешь рисковать и ехать со мной? — спросила она. — Я пойму, если ты откажешься отправиться со мной в Отлендс. Можешь остаться здесь с бабушкой и дедом, если хочешь, Френсис.
— О нет! — вскричала Френсис и внезапно снова стала маленькой девочкой. — Мама! Нет! Я хочу быть с тобой, чем бы это ни грозило. Я никогда не оставлю тебя одну в трудную минуту! Я просто думала, что дядя Норман тоже мог бы поехать с нами. Мне было бы настолько спокойнее, если бы он был с нами.
— Безопаснее всего для нас всех, если он останется здесь и будет следить за событиями, а мы спрячемся в глуши, — сказала Эстер. — А когда все утихнет, мы сможем вернуться домой. Не хочу оставлять надолго редкости и сад.
— А вдруг папа вернется в этом месяце? — спросил Джонни.
Эстер выдавила улыбку.
— Особенно если папа вернется в этом месяце, — согласилась она.
Дворец в Отлендсе в начале лета был очень красив. Сад выказывал признаки заброшенности, и большая часть комнат во дворце были закрыты. В главном холле расположился отряд солдат, на кухне военные повара готовили для них. Лошади кавалеристов стояли в старой королевской конюшне, и на драгоценном газоне Джона перед дворцом проходили бесконечные военные учения и парады.
Принц Руперт редко навещал свои войска. Большую часть времени он проводил в Оксфорде, при дворе, выступая против мирных переговоров и поддерживая неустойчивую решимость короля завоевать парламент, а не вести с ним переговоры. Войска королевской кавалерии не обращали ни малейшего внимания ни на домик шелкопрядов, ни на дом садовника, расположившийся рядом. Гуляя по саду, командир встретил Эстер, и она объяснила свое присутствие тем, что поскольку ее муж номинально остается садовником при дворце, то она сочла своим долгом сделать все возможное, чтобы сады не пострадали уж очень сильно.
— В высшей степени похвально, — сказал он. — А что нужно сделать?
— Траву нужно подстричь, — сказала Эстер. — Регулярный сад прополоть и постричь живые изгороди. Розы надо было обрезать зимой, сейчас уже слишком поздно и для них, и для фруктовых деревьев.
Он кивнул.
— Неподходящие сейчас времена для садоводства, — сказал он категорически. — Делайте, что можете, а я прослежу, чтобы ваша работа была оплачена.
— Спасибо, — поблагодарила Эстер.
— А кто эта хорошенькая девица? — спросил он вдруг.
— Моя падчерица.
— Следите, чтобы она не попадалась на глаза мужчинам, — сказал он.
— Я все время буду рядом, — ответила Эстер. — Можно ей гулять в саду?
— Да, но подальше от дворца.
Эстер присела в неглубоком реверансе.
Он пошел было дальше, но остановился.
— Как-то раз я был в Ковчеге, — сказал он. — Когда был немногим старше вашего мальчишки. Старый господин Традескант показывал мне все. Это было самое чудесное место из всех, где я бывал. Целый дворец с чудесами. Я с трудом верил собственным глазам. А русалка, а челюсть кита!
Эстер улыбнулась.
— Они все еще на месте, — сказала она. — Мы будем очень рады, если вы соберетесь навестить нас снова, когда будете в Лондоне. Приходите как наш гость. Буду рада показать вам и наши новые приобретения.
Командир покачал головой.
— Кажется совершенно невероятным, что, пока я сражаюсь за короля против его обманутого народа, вы все еще собираете мышиные шкурки, стекло и крошечные игрушки.
— Ну, наверное, мне просто больше нечем заняться, — язвительно ответила Эстер. — Мой муж поручил моим заботам и редкости, и сад, и детей. А женщина должна выполнять свой долг, что бы ни случилось.
Он кивнул, полностью одобряя ее слова.
— А когда все это закончится, когда все завершится, когда мужчины, которые сражались, захотят вернуться домой, к своим садам, — уже мягче сказала Эстер, — тогда для них будет большой радостью обнаружить редкие и красивые вещи, пережившие войну, снова убедиться, что необычные и прелестные растения все еще растут, что яркие краски тюльпанов по-прежнему пылают, что каштаны по-прежнему такие же роскошные и зеленые, какими и были.
Наступило короткое молчание, потом он низко поклонился, взял ее руку и поцеловал.
— Вы храните для нас маленький кусочек Англии, — сказал он. — Дай Бог, чтобы все мы благополучно вернулись домой, когда все это закончится.
— Аминь, — сказала Эстер, думая о Джоне, который так далеко, о войне, которая длится так долго, о молодых людях, которые приходили в Ковчег, чтобы покупать деревья, растить каковые предстояло только их наследникам. — Аминь.
Эстер удалось отыскать молодца, до сих пор ухитрявшегося избегать и волнений военных событий, и офицеров, ищущих рекрутов. Под ее руководством он косил траву на газонах вокруг Отлендса, а потом выпалывал сорняки на гравиевых дорожках регулярного сада. С огородом мало что можно было сделать, только оставить расти те овощи и фрукты, которые смогли пробиться сквозь сорняки. Но, судя по лепесткам цветков, собиравшимся как снежные сугробы в уголках сада, обнесенного стеной, урожай фруктов обещал быть неплохим. Особенно слив и яблок, которые буйно разрослись, несмотря на отсутствие ухода.
Полки в домике шелкопрядов были усеяны пыльными крошечными трупиками. Когда король и королева оставили дворец, а вместе с ним и всю прежнюю жизнь, отопление перестало работать, и все шелкопряды погибли. Эстер, с ее инстинктивной нелюбовью к расточительству, вычистила поддоны и вымела пол с нарастающим раздражением против королевы, которая могла скомандовать и дать жизнь таким невероятным проектам, а потом начисто забыть о них.
Каждый день Эстер и Френсис, подоткнув юбки и закатав рукава, работали в садах, отмечали те тюльпаны, которые предстояло выкапывать осенью, подвязывали вьющиеся растения к шпалерам и беседкам и пололи, пололи, пололи: белый гравий в садах камней, подъездная аллея, терраса, беседки с полами, выложенными каменными плитами. Джонни взял на себя все ручьи и каналы. Он осушал их и чистил, возвращаясь домой в сумерках, промокший до костей, с триумфальными рассказами о потоках, текущих по чистым руслам, о трещинах в облицовке каналов, которые он заделывал липкой смесью собственного изобретения из глины и белого мела.
Ближе к середине дня ему позволялось смотреть на учения кавалеристов, которые практиковались в поворотах налево, направо и кругом под команду офицера. И как-то разок он даже видел самого принца Руперта на огромном коне. Принц держал своего пуделя на луке седла, и кудрявая шапка темных волос разметалась по его плечам. Джонни прибежал домой, исполненный радости от того, что видел прекрасного принца. Принц Руперт заметил его и улыбнулся, и Джонни спросил, можно ли ему служить в его отряде, как только он вырастет и добудет себе другую лошадь.
— Ты ничего не сказал о том кавалере, который забрал лошадь папы? — быстро спросила Эстер.
Мальчишеская буйная радость смылась с лица Джонни, и личико стало осторожным.
— Конечно, нет, — быстро ответил он. — Я же не ребенок.
Эстер с трудом удержалась от того, чтобы не притянуть его к себе на колени и не обнять.
— Конечно, нет, — сказала она. — Но все мы должны внимательно следить за тем, что говорим в эти опасные времена.