[19] — представился кавалер. — В прошлом году я вырастил у себя с полдюжины тюльпанов, и в этом году должен получить еще. Я просто должен. Вы ведь понимаете, что я хочу сказать, госпожа Традескант. Или все они для вас просто цветок, что растет на грядках, как пшеница для фермера?
— Они не принадлежат к моим любимым цветам, — Эстер была откровенной. — Но все живущие в этом доме не могут не любить тюльпаны. Они — одни из самых прекрасных цветов.
— Прекраснее их нет, — быстро сказал он.
— А розы?
Он помедлил с ответом.
— С тюльпанами ведь что интересно — мимолетность сезона цветения… и то, что покупать их можно в луковице, и эту луковицу можно подержать в руке, зная, что внутри скрывается прекрасный цветок. И вы знаете, что если будете за ней ухаживать, то увидите этот прекрасный цветок. А розы — что розы? Они растут сами по себе.
Эстер рассмеялась.
— Вот если бы вы были настоящим садовником, господин Ламберт, вы бы ценили растения, которые растут сами по себе. Однако позвольте мне показать вам наши грядки с тюльпанами.
Она повела его через сад и остановилась. Дорожка бежала вдоль стены, прикрывающей растения от западного ветра. Вдоль этой стены ровными рядами стояли плотно посаженные шпалерами яблони и груши. Вдоль южной стены выстроились персиковые и абрикосовые деревья. Это были особые стены Традесканта — двойной ряд кирпичей с тремя открытыми топками одна над другой и дымоходами, ведущими от каждой топки по всей длине стены, чтобы кирпичи постоянно оставались теплыми и днем и ночью. Но вот уже вторую весну Эстер не могла позволить себе закупить уголь для системы обогрева.
Эстер увидела, что господин Ламберт отметил и лаконичную планировку, и основательность всей постройки, и безупречно подстриженные ветви. У нее в душе шевельнулась гордость. А потом он повернулся к грядкам с цветами, и она услышала, как он резко втянул воздух.
Тюльпаны стояли ряд за рядом. Там было, по меньшей мере, двадцать экземпляров каждого образца, а всего более ста различных разновидностей. Каждый новый вид обозначался свинцовым колышком, воткнутым в землю в начале ряда. И на каждом колышке педантичным почерком Джонни было написано название сорта. За каждым колышком стройным рядом, как хорошо обученная кавалерия, тесно прижимая листья к стеблям, росли тюльпаны. И их растущие бутоны напоминали разноцветные формы солдат с пиками на плечах.
Эстер наслаждалась восхищением, проступившим на лице кавалера.
— Редкие сорта мы держим в горшках, — добавила она. — Здесь у нас только садовые тюльпаны. Могу показать вам и редкости, они у нас в оранжерее.
— Я не представлял себе, — тихо пробормотал он.
Он шел между грядок, рассматривая цветы, наклоняясь, чтобы прочитать этикетки, и шагая дальше.
— Я слышал, что вы — великие садовники, но я думал, вы в основном работаете с дворцовыми садами.
— Конечно, работаем, — сказала Эстер. — Вернее, работали, — поправилась она. — Но нам необходим собственный сад, чтобы готовить посадочный материал для дворцовых садов и парков. И мы всегда торговали растениями из наших питомников.
Он кивнул, прошел вдоль грядок по всей их длине, встал на колени и снова поднялся. Эстер заметила, что он запачкал землей свой серый костюм и даже не озаботился тем, чтобы стряхнуть ее. Она безошибочно различила в нем все признаки человека, потерявшего голову от любви к тюльпанам и привыкшего к тому, что его одежду содержат в чистоте другие.
— А какие редкие сорта у вас есть? — спросил он.
— Есть «Лак», есть тюльпан «Дак», есть тюльпаны «Агата» и «Виолетта».
Она замолчала, заметив на его лице выражение неподдельного энтузиазма.
— Я таких никогда не видел, — пробормотал он. — И они у вас здесь?
— Сюда, пожалуйста, — Эстер любезно повела его к дому.
Из дома выбежал Джонни, замешкался, увидев незнакомца, но тут же аккуратно поклонился. Ламберт улыбнулся ему.
— Мой пасынок, — сказала Эстер. — Джон Традескант.
— И ты тоже будешь садовником? — спросил Ламберт.
— Я уже садовник, — ответил Джонни. — Я собираюсь стать офицером кавалерии.
Эстер сдвинула брови в знак предупреждения, но посетитель достаточно любезно кивнул.
— Я сам немного в этом смыслю, — сказал он. — Я в кавалерии армии парламента.
— Так вы тот самый Джон Ламберт! — воскликнула Эстер и тут же покраснела, пожалев, что не хватило ума промолчать.
Она читала о таланте предводителя кавалерии, который, по слухам, был ровней принцу Руперту, но она никак не представляла его себе молодым человеком, улыбающимся весеннему солнцу и обожающим тюльпаны.
Он улыбнулся.
— Оставить для вас место среди моих офицеров, юноша?
Джонни вспыхнул и замялся.
— Дело в том…
— Он еще слишком молод, чтобы думать о таких вещах, — вмешалась Эстер. — А теперь о тюльпанах…
Джон Ламберт не двинулся с места.
— В чем дело? — мягко спросил он Джонни.
— Дело в том, что я служу королю, — серьезно ответил Джонни. — Моя семья, мы все всегда были садовниками в королевских дворцах, и нас пока еще не уволили. Поэтому я считаю, что я тоже на королевской службе, и я не могу, по чести, присоединиться к вам. Но спасибо за приглашение, сэр.
Ламберт улыбнулся.
— Возможно, к тому времени, когда ты подрастешь настолько, чтобы стать кавалеристом под моим командованием, страна объединится, и у нас будет только одна армия и одна кавалерия, и единственным выбором останется выбор лошади и цвета перьев на шляпе, — дипломатично предположил он. — И мы оба — и принц Руперт, и я будем счастливы служить под едиными знаменами.
Он выпрямился и поверх головы Джонни посмотрел на озабоченное лицо Эстер.
— Пожалуйста, не бойтесь, госпожа Традескант, — сказал он. — Я здесь для того, чтобы купить тюльпаны. У меня и в мыслях нет причинить вам малейшее беспокойство. Очень трудно сохранять верность и постоянство, а времена нынче тяжелые. Очень может быть, что вы снова будете работать в королевских садах, а я буду болтаться на королевской виселице. А может быть, я стану новым верховным судьей, а вы — мэром Лондона. Так что пока давайте посмотрим на тюльпаны.
Теплота его улыбки была неотразимой. Эстер улыбнулась в ответ и повела его к террасе, где в красивых керамических горшках росли отборные цветы. Согретые солнечным светом днем и укрытые в оранжерее ночью, эти тюльпаны расцвели несколько ранее своих собратьев на грядках, и на их лепестках уже проглядывал будущий цвет.
— А вот и наши редкости, — сказала она. — Вот зеленые попугайные тюльпаны, очень необычные.
Эстер указала на глубоко изрезанные бахромчатые края зеленоватых лепестков.
— А здесь «Адмирал Лифкен». У них бесподобно сложные цвета, может быть красный с белым, а может и красный с желтым. «Семпер Августус» тоже из этого вида, но превосходит все остальные разновидности по форме, у него самая идеальная для тюльпана форма и самый сложный цвет. Вот виолетты, у них никогда не знаешь, из какой луковицы какой получится цвет, они непредсказуемы, и очень трудно вывести устойчивый сорт. Они могут быть то бледными, как гроздь сирени, то настоящего глубокого фиолетового, переходящего в синий цвета. Как фиалки. Если вам захочется вывести свой собственный сорт…
Она взглянула на него и прочитала на его лице горячее желание.
— О да!
— Тогда на вашем месте я бы выбрала именно этот. Было бы чудесно, если бы вам удалось получить устойчивый глубокий фиолетовый цвет. Садовники были бы вам вечно благодарны. А здесь…
И она подвела его к выгороженному закутку на террасе, где в драгоценных горшках гордо высились тюльпаны.
— Здесь у нас «Семпер Августус». Мы полагаем, что это единственные семперы в Англии. Мой свекор купил их и один подарил королеве. Когда она покинула дворец, мой муж принес его обратно. Насколько мне известно, семперов нет больше ни у кого.
Трудно было ожидать от Ламберта большего внимания. Он присел на корточки перед цветами так, что его темноволосая голова оказалась на одном уровне с ало-белым цветком.
— Можно, я потрогаю?
— Только осторожно, — разрешила Эстер.
Он вытянул палец, рубин на руке подмигнул алому цвету лепестков. Он сразу заметил, как эти цвета подходили друг другу. Красный цвет лепестков был точно сверкающий шелк, прочерченный белым. Один цветок, более распустившийся, нежели другие, уже раскрылся, и Ламберт заглянул в его чашечку, чтобы получше разглядеть экзотическую темноту тычинок и черную, как сажа, пыльцу.
— Потрясающе, — выдохнул он. — Прекраснее ничего в жизни своей не видел.
Эстер улыбнулась. Джонни посмотрел на нее и подмигнул. Они оба знали, что последует дальше.
— Сколько? — спросил Джон Ламберт.
— Джонни, пойди к кухарке, попроси печенья и бокал вина для нашего гостя, — велела Эстер. — И принеси мне подставку для письма и ручку. Вы собираетесь сделать большой заказ, господин Ламберт?
Он посмотрел на нее и широко улыбнулся уверенной улыбкой красавца-мужчины, жизнь которого удалась.
— Можете распоряжаться моим состоянием, госпожа Традескант.
Лето 1645 года, Виргиния
Джон надеялся, что жизнь новой деревни в дельте станет легче после того, как соберут урожай и наладится охота, а в лесу созреют фрукты. Когда наступила хорошая погода, еды в самом деле стало хватать на всех. Но беспечное довольство жизни старой деревни исчезло.
Повхатаны выкопали яму, сделали новую парную и вытоптали новый танцевальный круг. Они построили амбар для зерна, женщины сделали высокие гладкие черные кувшины — запасать сушеные бобы и кукурузу на зиму. Но та радость, которая, по представлениям Джона, была неотделима от повхатанов, покинула их. Изгнанные с земли, избранной ими самими для жизни, загнанные на самую береговую кромку, к соленой воде, они были похожи на людей, потерявших гордость и уверенность в себе.
Они никогда не думали, что колонисты могут победить их, и даже если бы они так думали, они представляли бы себе великую битву, в которой воины гибли десятками, а женщины горевали бы, забирали своих мужчин домой и плакали бы над их телами. А после того, как цена была уплачена, сироты и вдовы исчезли бы в Джеймстауне, и никто бы никогда больше их не увидел, и повхатаны горевали бы и о них, как о павших. А потом, через год, все вернулось бы к обычной жизни.