— Но почему парламент вдруг вспомнил о садах? — задумчиво рассуждала Эстер. — Что, других дел у них нет? А этот сад всегда принадлежал непосредственно королеве. Может, они готовятся к ее возвращению? Может, было какое-то секретное соглашение?
Джон покачал головой:
— Очень даже может быть. А может, они просто здравомыслящие, разумные люди. Если король никогда уже не вернется и Отлендс будет принадлежать парламенту, как и все прочие королевские дворцы, то они смогут продать их по более высокой цене, когда дворец будет стоять в прекрасном саду, а не посреди запустения. Но если король вернется к власти и обнаружит, что все заросло сорняками, тогда он всего-навсего заставит их заплатить за то, чтобы все снова привели в порядок.
— Долго тебя не будет? — спросила Эстер.
— Не меньше месяца, — ответил он. — У меня теперь появились новые обязанности, Эстер. Я теперь человек парламента!
Она расхохоталась вместе с ним.
— Но может оказаться так, что для Джонни будет нелегко поменять господина, — предупредила она.
— Джонни пора учиться понимать жизнь, — подвел черту Джон. — Одно дело, когда ребенок обожает рассказы о принце Руперте. И совсем другое дело быть мужчиной и знать, что если ты служишь господину, который меняется так же часто, как погода, то лучше тебе не прикипать к нему сердцем. Король крутится, точно флюгер. А мы, все остальные, должны заботиться о наших собственных делах.
Апрель 1648 года, дворец Отлендс
Отряд кавалерии парламента был все еще расквартирован в Отлендсе, и Джон, после того как открыл свой старый дом рядом с домиком шелкопрядов, первым делом нашел командира и потребовал, чтобы лошади не паслись на газонах и на площадке для игры в шары.
Командир с удовольствием согласился и пообещал Джону, что даст в подмогу столько солдат, сколько ему понадобится для прополки и приведения сада и парка в порядок.
— Я был в вашем саду лет десять тому назад, — сказал он. — Это было чудесно. У вас все еще растет та рябина? Я так хорошо ее помню.
— Да, — сказал Джон. — Все еще растет. И теперь у нас намного больше редких деревьев, которые я привез из Виргинии. У меня есть тюльпановое дерево, у него роскошные зеленые листья, и цветет оно цветами, похожими на тюльпаны, размером с вашу голову. У меня есть клен с красными листьями. У меня есть вьющееся растение, которое называют страстоцвет, потому что оно якобы воплощает страдания Христа.[33] Есть у меня и очень красивый новый вьюнок, могу продать вам семена. И еще виргинская наперстянка.
— Как только меня отправят в отставку и я снова вернусь домой, я приеду и посмотрю, что у вас есть на продажу, — пообещал офицер.
— А где ваш дом? — спросил Джон.
— В Суссексе, на западе, — ответил он. — У нас песчаная почва, очень плодородная, и ее легко обрабатывать. Может, летом немного суховата, но мы живем на самом краю Саут-Даунс, и у нас зимой дуют холодные ветры. Зато летом цветы у меня цветут дольше, чем у соседей.
— Значит, вы можете выращивать почти все, что захотите, — ободряюще сказал Джон. — Некоторые из моих виргинских растений могут переносить очень холодную погоду зимой и жару летом, потому что именно такая погода у них на родине. У вас им будет хорошо. У меня есть вьюнок с листьями, которые осенью становятся красными, как сутана кардинала. Прекрасно будет смотреться на любой стене, красный, как роза.
— Хотелось бы посмотреть, — сказал офицер. — А что вы здесь делаете?
— Просто снова навожу порядок, — сказал Джон. — Никаких новых посадок мне не заказали.
— А его величество сюда привезут? — Джонни не выдержал и встрял в разговор.
Офицер услышал в голосе мальчика преклонение перед героем и посмотрел на него тяжелым взглядом.
— Думаю, всем нам надо молиться о том, чтобы он никогда больше не появился ни здесь, ни в каком-нибудь другом из его дворцов, — строго сказал он. — Его жадность оторвала меня и моих солдат от наших домов, семей и садов на долгие шесть лет. По мне, так пусть вечно гниет в Карисбруке.
Джон положил руку на плечо сына, и мальчик послушно промолчал, лишь алый румянец, поднявшийся до ушей, выказывал его страдание.
— Но вы же были у него на службе, — раздраженно заметил офицер. — Полагаю, вы все роялисты.
— Мы — садовники, — уверенно ответил Джон. — И сейчас я работаю в саду для парламента. Все время работаю в саду. Мои враги — это суровая погода и вредители. Других мне не надо.
Командир нехотя рассмеялся.
— Да, хуже и не бывает, — сказал он.
Лето 1648 года
В середине мая раздался стук в большую парадную дверь Ковчега. Эстер, отложив в сторону рабочий фартук, с привычными мрачными предчувствиями пошла открывать. Но когда она увидела посетителя на пороге, выражение страха сменилось на улыбку удовольствия.
— Майор Ламберт! — воскликнула она. — Пришли посмотреть на наши тюльпаны?
— Конечно. Не мог устоять.
Он вошел и склонился над ее рукой.
— Вы по-прежнему майор? — спросила она, глядя на роскошное перо в шляпе и сверкающую кожу сапог.
— О, нет. — Он широко взмахнул рукой. — Я теперь генерал, госпожа Традескант. И прежде чем завершу свою карьеру, я буду заседать в парламенте и сделаю вас баронессой за все, что вы делаете для садовников. Или герцогиней. Что пожелаете.
Эстер хихикнула.
— Тогда пойдемте взглянем на тюльпаны, — поторопила она. — В этом году они чудесны. Прошлой весной вернулся мой муж, и у него теперь много новых сортов, на которые вам будет интересно взглянуть — красивые растения из Виргинии. Вы не устоите перед нашим тюльпановым деревом.
— Прошу прощенья?
Эстер рассмеялась.
— Уверяю вас. Самое прекрасное дерево с цветками по форме точно как тюльпаны. Я сама еще не видела, как оно цветет, потому что у нас всего два саженца. Но мы нарезаем черенки, и мой муж клянется, что они приживутся.
Джон Ламберт прошел за ней через дом и остановился на террасе, чтобы взглянуть на сад. Впервые он видел сад должным образом прополотый, подрезанный и выглядящий наилучшим образом.
— Да это просто маленький рай, — вымолвил он, обегая глазами кивающие соцветия на фруктовых деревьях, клумбы и грядки для рассады перед домом. — Вы сделали очень правильно, назвав свой дом Ковчегом. За этими стенами бушевало море террора, а здесь, кажется, всегда царил мир.
Эстер стояла очень тихо, впитывая его похвалу как благословение.
— Всю свою жизнь я именно этого и старалась добиться, — сказала она. — И я счастлива, что вы смогли это увидеть.
Он посмотрел на нее так, будто они очень хорошо понимали друг друга.
— Если мы сможем всю нашу страну сделать такой же мирной, цветущей и обильной, как этот сад, госпожа Традескант, тогда я буду думать, что все было не напрасно. Если я смогу сделать так, что каждый садик у коттеджа будет таким же мирным, как и ваш, и каждый усердно работающий гражданин нашей страны будет иметь законное право на свой коттедж и свой сад, тогда, значит, я исполнил свой долг так же хорошо, как вы свой.
Она с любопытством посмотрела на него.
— Разве это не настроения левеллеров? — поинтересовалась она. — Я думала, что с левеллерами покончено.
Он улыбнулся, но не сказал ни да, ни нет.
— Но только не в наших сердцах и умах. Я думаю, что каждый человек, который видел страдания бедняков в нашей стране, видел, как бедные люди сражаются за свои права, стремится к тому, чтобы огромные пустоши и парки были открыты для всех, чтобы бездомные могли построить себе дома, а голодные могли выращивать себе пропитание. Я сам землевладелец, госпожа Традескант. Я вовсе не хочу, чтобы сровняли с землей ограду вокруг моего сада. Но мне не нравится, когда огромные парки закрыты для всех только ради того, чтобы там могли жить и кормиться олени, тогда как мужчины и женщины вне этих стен голодают.
Эстер кивнула и пошла впереди него по садовой дорожке туда, где полыхали цветом гряды с тюльпанами. Она с полуулыбкой обернулась, увидев, что Джон Ламберт замер на месте.
— Хороши, не правда ли?
— Они великолепны, — выдохнул он. — Я должен, я просто должен заполучить хотя бы несколько из них.
— Сейчас принесу перо и бумагу для вашего заказа, — удовлетворенно сказала Эстер. — Вы должны приехать снова в следующем месяце и посмотреть наши розы. В этом году они обещают быть чудесными. Розы мне нравятся даже больше, чем тюльпаны.
Он покачал головой, и что-то в этом жесте насторожило ее, дало понять, что он не так уж беспечен и беззаботен, как хочет показаться.
— Боюсь, в июне я буду занят другими делами, — заметил он.
Эстер поняла, что он имел в виду — на следующий день после визита появились новости о том, что в каждом городе, в каждой деревне по всей стране собирались отряды роялистов. Мужчины, отложившие было свои пики, полагая, что борьба окончена, где пешком, где верхом снова помчались туда и сюда по проселочным дорогам, призывая народ на борьбу за короля, которому всего-то и нужно было выиграть одну-единственную битву против деморализованных и разрозненных парламента и армии и снова вступить в свои права.
Флот вдруг встал на сторону короля и оккупировал гавани вдоль всего южного побережья, объявив все эти порты роялистскими. По всей стране отставные роялистские офицеры снова призывали страну к оружию. В каждом графстве, в каждом городе и деревне появились роялистский штаб и роялистский отряд. Нация вернулась к состоянию войны спонтанно и естественно. Призом стало освобождение короля и восстановление его на троне в надежде на возвращение мирных довоенных дней.
Даже те, кто со стороны наблюдал за тем, как армия Кромвеля победила короля в первой войне, теперь были охвачены таким нетерпеливым стремлением к миру, что встали на сторону Карла, уверенные, что только возвращение его на трон сможет помочь королевству обрести мир. Даже те, кто без особого воодушевления, но все-таки сражался в армии Кромвеля, теперь переходили на сторону противника и надеялись отвоевать жалованье и победу под командованием роялистов. Те же, кто сражался за короля долгие четыре года войны, а потом целых два года страдали и боялись, теперь молились, чтобы этот последний шанс смо