Он погрузился в раздумье, а тут еще дорога впереди запружена, это называется вяло текущая пробка, все стараются протиснуться вперед, ревниво не пускают пролезть других, умолк и сосредоточился на проныривании в малейшие щели.
Терещенко вытащил из портативного бара бутылку и два тонкостенных бокала. Заметив мой протестующий жест, сказал великодушно:
– Это не коньяк. Red kick называется. В самом деле лягает, как конь! Я, когда падаю с ног, только глотну – сразу как только что выспался и отдохнул.
Я с недоверием принял фужер.
– Не очень-то верю в химию…
– Это не химия, – заверил Терещенко. – Это вообще гормональное. Но безвредное, говорят. Иначе штатовцы бы не употребляли. Они ж там, трусы, помешаны на здоровье!
Я осторожно отпил, напиток в самом деле оказался приятным на вкус, бодрящим, а через пару минут тело наполнилось силой и свежестью.
– Как-как называется?
– Red kick, – повторил Терещенко, – но тут еще есть хрустящие батончики с L-карнитином… Вроде бы ешь, а на самом деле от них и сыт, и худеешь!.. У вас их там полно в офисе, это я оттуда поцупил. Да, надо признаться, и здесь они нас обогнали. Но все равно мне кажется, Борис Борисович, американизм по всей России не пойдет. Здесь, в Москве, – да, а в глубинке – нет. Народ слишком ненавидит американцев. Это при советской власти все поголовно мечтали, чтобы США победили СССР, тогда, мол, сразу настанет золотой век, но, когда СССР рухнул, все увидели, что Штатам нужно было завалить не СССР, а именно Россию. Тогда-то и началось…
Никита, второй телохранитель, сказал задумчиво:
– Плюс еще горечь от поражения. Когда это побежденные относились к победителям хорошо? Это хорошо, что американцы за океаном, а были бы они здесь, на них бы пьяные мужички бросались бы с топорами: они, гады, во всем виноваты!..
Сергей посматривал на меня в зеркало хитрыми глазами. Я спросил несколько раздраженно:
– Что-то не так?
– Да и вы, – проговорил он елейным голоском, – немало сил приложили, чтобы выставить Америку Империей Зла. Немало! И преуспели, преуспели, надо сказать. Ни одна пропагандистская машина так бы не сработала, как это проделали вы. Такую ненависть к Штатам вызвали…
Я кивнул.
– Вот и хорошо. Теперь пора забыть старое, иначе французам придется припоминать наполеоновское нашествие, шведам оккупацию Украины, а поляки и вовсе однажды Москву брали и в Кремле бесчинствовали! А там и половцев да печенегов за рубежами искать будем. Сейчас мир начинает раскалываться, а Штаты, несмотря на свою технологическую и финансовую мощь… а то и благодаря ей, в такой глубокой заднице, что им помогать надо, а не бросаться камнями. Уже видно, что весь мир против Штатов, а ведь там, как ни крути, сейчас и образование, и культура, и самые передовые технологии! Знаете, Алексей…
– Александр, – поправил Терещенко и добавил вежливо: – Извините.
– Это вы извините, так вот сейчас часто говорят с восторгом про Японию и «азиатских тигров», призывают копировать их путь, но забывают или умалчивают, что они только подражать способны, а пока что ни единой собственной разработки не сделали!.. так что Штатам, несмотря на их мощь, скоро будет совсем хреново. Повторяю в который раз: им помогать надо, а не топить.
Сергей скептически хмыкнул.
– Штатам? Помогать? Из России?.. Ну и шутник вы, Борис Борисович. Сами тонем, не знаем, за какую бы ветку ухватиться, то ли за китайскую, то ли за общеевропейскую, или же разыграть исламскую карту… даже о каком-то непонятном евразийстве поговаривают, что придет и всех спасет, а мы, по ноздри в дерьме, собираемся помогать Штатам?
Я видел скептические ухмылки, только у Терещенко лицо почему-то становилось все более грустным и вытянутым, как у печального ослика. Я спросил в упор:
– А что вас грызет? Понимаю, отчего шерсть дыбом у этих ребят, но… у вас?
Он проговорил нехотя:
– Знаете, Борис Борисович, я всегда был… инакомыслящим… При советской власти выступал против коммунистов, просто посадить не успели, после гегемонства США – против этой нарождающейся мировой империи… И вот сейчас уже почти слышу, как меня начнут обвинять, что трусливо принимаю сторону сильнейшего. Перебегаю в лагерь победителя!
Я спросил недобро:
– В самом деле такие пустяки тревожат?
– В самом, – признался Терещенко. – Или, по-вашему, офицеры КГБ не люди?
Я покачал головой.
– Дешево же вы себя цените. Или в самом деле того и стоите?.. Я слышал, как вы распекали одного из ваших, что, мол, если Гитлер полагал, что дважды два равняется четырем, то в угоду демократам не стоит говорить, что равняется пяти или вовсе стеариновой свече в заднице. Если США сейчас действительно – лидер в тех областях, которые нас устраивают, которые соответствуют нашим представлениям о культурной и развитой стране, то не станем же называть неразвитой только потому, что там гомосеков и наркоманов больше, чем в Афганистане?
– Но все-таки…
Я сказал терпеливо, старательно задавливая рвущееся изнутри раздражение:
– Я отдаю отчет, что первой в наши ряды встанет та дрянь, что всегда старается быть на стороне сильного. Они и сейчас «американисты» только потому, что Штаты намного сильнее России. Это та дрянь, что при царе были ярыми монархистами, при советской власти старались пролезть в ряды партии, а сейчас меняют свои имена на иностранные, оплевывают все русское, уверенные, что иностранцам это нравится.
Терещенко двинул плечами.
– Это нравится такой же дряни за бугром. Умные такими брезгуют, но, на беду, там демократия, а это значит, что правит дрянь. Ибо дрянь в большинстве везде.
Я покачал головой.
– Александр, не будьте наивным. Ничем там толпа не правит, кроме как шоу и репертуаром в стриптиз-барах. Правит элита. У меня все надежда, что элита и там поймет нас верно, и здесь элита верно… поступит.
– Наша элита?
– К сожалению, – сказал я, – мы элитой называем разные слои. Элита ученых и людей культуры – там от власти далека, а элита политиков слишком уж прислушивается к черни, заискивает перед ней, чтобы удержаться у власти, быть переизбранной на новый срок. Вы же слышали из моего выступления, что в Америке в этом году ученым выделили на треть средств меньше, чем в прошлом, а на следующий запланировано снижение ассигнования еще на тридцать восемь процентов? В то время финансирование поддержки нигде не работающих и не желающих учиться наркоманов и малолетних шлюх все растет!
Он буркнул с неприязнью:
– А чего я должен такое знать? Слава богу, еще не юсовец! Я бы эту дрянь, на которую тратят нужные науке и медицине деньги, отправил бы в газовые камеры!
Никита, или это Володя, вечно забываю их имена, открыл портативный бар, достал бутылку с яркой наклейкой, в другой руке хрустальный бокал, я с подозрением смотрел, как полилась зеленоватая струя, пахнет приятно, свежим соком.
Терещенко принял и передал мне.
– А это еще что? – спросил я.
– Ни грамма алкоголя, – заверил Терещенко.
– Допинг?
– Не в большей мере, чем кофе или чай. Но, как я понял, вы как раз и рассчитываете, что когда присоединимся к Америке, то сумеем с усилившийся партией консерваторов их туда и отправить?
Я загадочно промолчал.
…Когда я в верхней, чердачной комнатке офиса, отведенной мне для жилья, почистив зубы, наконец-то включил мобильник, сразу же пошли звонки. Я отвечал четко и уверенно, но у самого осталось странное чувство, что обманываю, в каждом слове обманываю. Ведь главное уже сделал, теперь все вертится и без меня. Я вбросил в игру идею, о которой никто даже помыслить не мог. Да, не мог, настолько чудовищна и не укладывается в голове, но вот, будучи произнесена, вдруг выяснилось, что не так уж и чудовищна, а вообще-то отвечает потребностям почти любого человека. Даже того, кто громче всех называет себя истинным патриотом и клянется никогда-никогда не отступаться от интересов матушки-России.
Правда, для этих я придумал очень серьезную отмазку насчет захвата не сегодня завтра Китаем наших земель. На самом деле это не отмазка, Китай и Япония в самом деле уже планируют, как и где что построят, но по тому, как за нее ухватились патриоты и те, кому нужны оправдания, стало ясно, что им до свинячьего писка требовалась именно отмазка. И не нашлась бы реальная причина, с охотой поверили бы во что-нибудь придуманное.
Едва спустился вниз в свой кабинет, отворилась дверь, ввалился Лукошин, еще более рослый и объемистый в старомодно толстой добротной дубленке, морозный, с ястребино-круглыми глазами, шапка в снегу, снег на воротнике. Представляю, как он с княжеским спокойствием прошел через охрану, огромный и могучий, как дуб, элитный самец даже в его годы, борода от снега не слиплась, как должна бы, а еще больше топорщится во все стороны рыжими лохмами.
– ЧП, – сказал он коротко на немой вопрос, почему вломился ко мне не раздеваясь. – Сейчас покажу.
Он повесил дубленку на вешалку в кабинете у двери, вот теперь пузо привычно свисает через ремень, борода веником, но при его весе ступает почти неслышно, на то он и внештатный глава нашей тайной службы, сыщик-любитель. Так же тихо, почти незримо, как подошел, осторожно положил передо мной лазерный диск.
Я поинтересовался утомленно:
– Что за гадость еще?
– Откуда знаете, что гадость? – полюбопытствовал Лукошин.
– По твоему виду, – ответил я. – Да и вообще, сейчас на крышу нашего офиса падают только камни и дерьмо. И все время подвозят новые катапульты…
– Вы правы, Борис Борисович, – согласился он. – Но взгляните повнимательнее. Я хотел было вчера сбросить вам по локалке, но в последнее время не доверяю даже самой защищенной сети.
Я молча вставил диск, сработал автозапуск, и на экране появились фотографии, текстовые форматы и даже документ в Excel’е. На фото красивый особняк на берегу реки, к воде ведет вымощенная крупной плиткой дорожка, по бокам разбит цветник. На других фотографиях особняк сбоку, сзади, а на реке крупным планом пристань и прогулочный катер.