не смотря на жару не поднимались на палубу, сидели внизу рядом с детьми. Маленькие ребятишки, правда, не усидели в каютах, и сейчас были рядом с матерями, что очень не нравилось боцману и одной из спасенных женщин, оказавшейся врачом. На самом деле, внизу уже душно, хоть вроде и ветерок есть небольшой и тень под навесами. Но даже на верхней палубе негде разместить столько народу, разве на ящиках, торчаших из трюма. Там как раз сидели кучкующиеся возле спасительницы узбечата, которые оказывается, абсолютно не говорили по-русски. А избитая, с посиневшим и опухшим лицом, но не побежденная Ольга Васильевна хоть и была учительницей русского на пенсии, но узбекским владела свободно, в отличии от большинства остальных спасенных. Те говорили примерно на моем уровне, то есть поторговаться на базаре и поздороваться. Блин, Союз распался вроде недавно, а по окраинам бывшей империи уже выросли подростки, вообще никогда не говорившие по-русски. Хотя, и ладно, то что было – быльем поросло. Кстати, Ольге Васильевне англичане подарили редкую штукень, Веблей Марк 4 времен Второй Мировой, причем в весьма неплохом калибре, .38 Смит– Вессон. Здоровенный и тяжелый револьвер сейчас был на поясе учительницы, и она его, похоже, даже в душе не снимала. Впрочем, я ее прекрасно понимаю. И преклоняюсь перед учительницей. Суметь пройти трущобы, без оружия – это может быть чудо, но только если не глядеть в глаза этой женщине. Умные, сильные, ясные. Как сказала Ольга, ее тезка так и шла через толпу индусов – глядя им в глаза. И те расступались
– Блин, скорее бы до Берегового добраться. Тяжко здесь, – подошедший матрос смахнул пот рукой, вытер руку о штанину. – Столько баб на корабле – не к добру.
– А Ольга? Она же постоянно с вами? – поинтересовался я.
– Она не баба. Она – суперкарга!– отрезал мужик, и ушел.
Сухогруз «Медведь», Залив. 23 год, третий месяц, 31. 04-19.
Позевывая, я стоял возле левого борта в тени грузового крана. Который день недосыпа, и кофе уже мало помогает, хотя в нем и молоток не утонет, настолько крепкий. Ничего, днем плюну на все, и завалюсь дрыхнуть на полу какой-либо из пацанских кают. Они все равно днем по пароходу шарятся, заморочив боцману голову напрочь. Так что посплю спокойно в прохладе. А то вчера не удалось, то вахта, то пулеметы с ПТР солидолом мазали. Хотя он в здешней жаре течет с железок, но лишним не будет.
Из трюма выбралась тоненькая фигурка в здоровенных шортах, и явно большей футболке. Одна из девчонок-подростков, которые вместе со взрослыми женщинами спят в трюме. Может, в туалет захотела, или наоборот, холодной водички попить. Тут установили пару кулеров в надстройке, в дополнение в уже стоявшему. Народу много, вода и в этих кончается махом.
Но девчонка целеустремленно подошла к борту, взялась руками за поручни, немного постояла, собираясь с духом. И коротко выдохнув, оперлась ногой на нижнюю железяку…
– Пусти!!!– завопила девчонка, молотя ногами в воздухе. -Пусти меня!!!
– И не подумаю!– поставив ее у переборки и прижав ее к ней автоматом, ответил я. – Ты чего, с глузду съехала? Куда тебя понесло? Жить надоело?
– Да! Тебя не щупали, как курицу, не совали хрен в лицо!!! И не насиловали мать на твоих глазах, получив запрет изнасиловать меня! И не твою мать застрелили англичане, ненавижу их! – из глаз девчонки прямо-таки хлынули слезы. Она оторвала руки от моего АКМ, и прижала их к лицу.
– Ну, сестренка, поплачь, – я неуклюже взял ее за плечи, и повел к скамье на юте, шуганув Коляна, примчавшегося на шум. Усадив девочку, дал ей пластиковый стакан с водой, принесенный успевшей сообразить Леной. Ленка уселась рядышком с девочкой, обняла ее, начала гладить по голове и плечам, сотрясающимися от рыданий.
– Тебя как зовут? – спросил я у немного успокоившейся девочки.
– Оксана. Мищенко, – хлюпая носом, ответила та и шумно высморкалась в протянутый мной платок.
– Ксюш, ты пойми, твоя мама была бы совсем не рада твоему самоубийству. Жизнь – это счастье. Ты вырастешь, станешь сильной, поумнеешь. Красавица ты уже сейчас, правда, зареванная и сопливая, так что найдешь хорошего парня, выйдешь замуж, – я говорил, пытаясь понять, правильно ли я делаю. Ну не психолог я! Оторвать бы яйца тем мразям, что затеяли этот бизнес!
– Ага, и мы будем жить долго и счастливо, и умрем в один день. И то, что случилось – ничего не значит?– уже осмысленно, зло спросила девчонка.
– Значит. Можешь не сомневаться, те, кто это затеял, свое получат. Здесь большинство из этих гадов уже в яме гниют. Остальных ищут те англичане, которых ты ненавидишь и которые вас освободили. Но запомни – твою маму убили не английские солдаты. Ее убили те, кто хотел сделать вас рабами. И на Старой Земле свое получат тоже. Только ты все вспоминай, каждый шаг там, все фамилии, все приметы, кто и что говорил и обещал. По прибытию вас будут долго расспрашивать, скорее всего, контрразведка. так что вспоминай, думай.
– Я лучше нарисую, – хлюпнув носом, ответила Оксана. – Всех нарисую, у меня неплохо получается.
– Так еще лучше. И живи, за себя и маму, – Лена внимательно глянула девчонке в глаза. – Хорошо? И что это у тебя за баночка? – Лена поглядела на небольшую то ли банку, то ли термос, который Оксана примотала себе на левое предплечье скочтем.
– Там мама, – Оксана склонила голову к капсуле, и погладила ее правой рукой. – Англичане отдали пепел из крематория.
– Дуреха ты, Оксана. сама чуть не согрешила, и мать без отпевания оставить могла. Ничего, придем в наши края, маму похоронишь по-людски, – надо же, не замечал у Елены религиозности. Но главное, девчонка немного успокоилась.
– Лен, а ты откуда взялась? – только сейчас спохватился я. – Ты же спала, вроде.
– Поспишь с вами. Оксанка так визжала, что всех перебудила. Но мамани из трюма не полезли, они своих детей перепуганных успокаивали, да сами здорово перепугались. Только мы выглянули, и врачиха, Дарья Андреевна. Но она к маленьким сначала рванула проверить, а к тебе на помощь Константиныч меня делегировал. Да вот и врач пришла, – Лена кивнула мне за спину.
Все женщины, подростки и детишки из спасенных носили легкие кеды производства здешнего раджи, так что их практически не слыхать было. Тем более, что врачиха, красивая кареглазая шатенка, была стройной и подтянутой. В плену у наркоторговцев ей это нехорошо аукнулось могло, но из-за красоты ей повезло, если можно так сказать. Насиловал ее один мудак, из самой верхушки бандитов. И она при штурме разбила ему голову здоровенной вазой, так что этот главарь был из тех, что украсили собой дворовые ворота. И Дарья Андреевна была единственной, кто из спасенных имеет какие-либо деньги, кроме тысячи экю. Англичане выдали вырученным людям из бандитской кассы по тысяче, а врачу отдали все деньги, что было наличных у ее насильника. Плюс все оружие, и чуть ли не килограмм золота и драгоценностей и беспамятной тушки. Так что у врачихи понтовейший золоченый Десепт Игл, итальянский полуавтоматический дробовик в позолоте, и болгарский АК, на который сменяли золоченый Узи. Пистолет она продавать не стала, решила оставить на память, вроде как рога на стену. Или шкуру к камину. А дробовик просто хорош, ей морпехи отсоветовали его менять. Приклад только под себя укоротит в Демидовске в мастерской аккуратненько.
– Так, дайте мне поглядеть. А вы идите, вас там ждут, – махнула мне рукой в сторону освещенного синей лампой по-походному шкафута врачиха.
– Как там?– коротко поинтересовался кэп, смоля короткую сигару.
– Нормально, проревелась, вроде как успокаивается. Да и девушки с ней, приглядят, – ответил я ему, кивком благодаря Малика за то, что он подменил меня на посту.
– Добро, – припечатал кэп. – Но присматривайте за бортами, на всякий случай. Мало ли, вдруг еще какая дуреха решит, что так проще.
Уже ближе к полудню следующего дня я подошел к врачихе, неумело смолящей местную сигарету на юте, единственном месте, где разрешалось курить на ходу судна.
– Дарья Андреевна, у вас минутка свободного времени на разговор не найдется? Только без лишних ушей, – я показал врачихе окружающих нас любителей курения.
– Сейчас, – она раздавила окурок в бочке-пепельнице, и пошла за мной на свободное место, открытое со всех сторон. по крайней мере, тихонько не подкрасться и не подслушать.
– Дарья Андреевна, скажите пожалуйста, Оксана нормальная? У нее сознание не сдвинулось?– спросил я.
– А почему вас это интересует?
– Она носит прах своей матери на себе. И у многих могло снести крышу от такого, так что не удивительно. А спрашиваю потому, что она сирота. Тут ведь как получается – я ее сегодня спас, мне ей и помогать вставать на ноги. Или помочь с лечением, в другом случае. Обычай здесь такой, в наших краях. Вы мне ответьте, хотя бы приблизительно, и я пойду, мне еще телеграмму жене отбить нужно.
– Нормально все с девочкой, только сильнейшее нервное потрясение. Покой нужен, любовь близких, положительные эмоции. Если вы готовы к этому, и ваши власти так легко решают вопрос удочерения, то спросите девочку, не против ли она.
– Наши власти, Дарья Андреевна. Уже наши. Ладно, пойду, жене напишу, что жив-здоров. Заодно напомню о том, что она о сестренке мечтала, и вполне может ее обрести. И Оксану спрошу, хочет ли она жить с нами, и поможет ли она моей жене с лялькой возиться через немного времени. А дополнительные положительные эмоции Оксане котяра с собаком обеспечат, они у нас ребята общительные. Кроме того, летом детвору постарше в лагеря скаутов собирают, учат всему, что необходимо в походах. Да и вообще весело время проводят, тинейжеры туда бегом бегут. А вы. Дарья Андреевна, если еще не определились с местом жительства, подумайте о нашем городке, Солнцегорск называется. Мы как раз хороших врачей ищем.
– Володя, погодите,– Дарья Андреевна подошла ко мне, – вы спросите сначала жену, и если она будет согласна, я сама переговорю с Оксанкой. Кстати, девочка предпочитает, чтобы ее именно так звали, и не любит, когда ее зовут Ксюшей. Я немного знала Евгению, ее маму, все-таки Самарканд хоть и немаленький город, но русских в нем осталось немного. я бы сама ее забрала, но у меня маленький сын на руках, и еще племянницы, оставшиеся без матери. Мою сестру тоже убили при штурме, правда, не англичане, а рабовладельцы.