лкивали Гарри к снижению предлагаемого налога на эту отрасль. Сенаторы Мэри Ландрие и Бен Нельсон поставили свои голоса в зависимость от выделения миллиардов дополнительных долларов на программу Medicaid специально для Луизианы и Небраски — уступки, которые республиканцы ловко назвали "покупкой Луизианы" и "откатом от Корнхускера".
Чего бы это ни стоило, Гарри был готов. Иногда даже слишком. Он поддерживал связь с моей командой, давая Филу или Нэнси-Энн возможность предотвратить изменения в законодательстве, которые могли негативно повлиять на основные части наших реформ, но иногда он упирался в какую-нибудь сделку, которую хотел разорвать, и мне приходилось вмешиваться с помощью звонка. Выслушав мои возражения, он обычно соглашался, но не без некоторого ворчания, задаваясь вопросом, как же он сможет провести законопроект, если будет действовать по-моему.
"Господин президент, вы знаете гораздо больше меня о политике здравоохранения", — сказал он в какой-то момент. "Но я знаю Сенат, понятно?".
По сравнению с вопиющей тактикой "свиных козней", "логроллинга" и "покровительства", которую традиционно использовали лидеры Сената, чтобы добиться принятия таких крупных и спорных законопроектов, как Закон о гражданских правах или Закон Рональда Рейгана о налоговой реформе 1986 года, или пакет законов, подобных "Новому курсу", методы Гарри были довольно доброкачественными. Но эти законопроекты были приняты в то время, когда большинство вашингтонских скачек не попадали в газеты, до появления двадцатичетырехчасового цикла новостей. Для нас прохождение законопроекта через Сенат стало кошмаром пиарщиков. Каждый раз, когда законопроект Гарри изменялся в угоду другому сенатору, репортеры готовили новую порцию историй о "закулисных сделках". Какой бы толчок общественному мнению ни дало мое совместное выступление, усилия по реформе вскоре сошли на нет — и ситуация заметно ухудшилась, когда Гарри решил, с моего благословения, лишить законопроект того, что называется "общественным вариантом".
С самого начала дебатов о здравоохранении левые политики подталкивали нас к изменению модели Массачусетса, предоставив потребителям выбор покупать страховку на онлайновой "бирже", причем не только у таких компаний, как Aetna и Blue Cross Blue Shield, но и у вновь созданной страховой компании, принадлежащей и управляемой правительством. Неудивительно, что страховые компании воспротивились идее общественного варианта, утверждая, что они не смогут конкурировать с государственным страховым планом, который может работать без необходимости получения прибыли. Конечно, для сторонников общественного варианта именно в этом и был смысл: подчеркивая экономическую эффективность государственного страхования и разоблачая раздутые растраты и безнравственность частного страхового рынка, они надеялись, что общественный вариант проложит путь к созданию системы единого плательщика.
Это была умная идея, и она получила достаточную поддержку, чтобы Нэнси Пелоси включила ее в законопроект Палаты представителей. Но в Сенате у нас и близко не было шестидесяти голосов за общественный вариант. В законопроекте комитета по здравоохранению и образованию Сената была смягченная версия, требующая, чтобы любой государственный страховщик устанавливал такие же тарифы, как и частные страховщики, но, конечно же, это разрушило бы всю цель общественного варианта. Я и моя команда думали, что возможный компромисс мог бы включать предложение общественного варианта только в тех частях страны, где слишком мало страховщиков, чтобы обеспечить реальную конкуренцию, и государственная организация могла бы помочь снизить цены на страховые взносы в целом. Но даже это оказалось слишком сложным для более консервативных членов Демократической фракции, включая Джо Либермана из Коннектикута, который незадолго до Дня благодарения заявил, что ни при каких обстоятельствах не будет голосовать за пакет, содержащий общественный вариант.
Когда стало известно, что общественная опция была исключена из сенатского законопроекта, левые активисты пришли в ярость. Говард Дин, бывший губернатор штата Вермонт и бывший кандидат в президенты, объявил это "по сути, крахом реформы здравоохранения в Сенате США". Они были особенно возмущены тем, что мы с Гарри, похоже, потакали прихотям Джо Либермана — объекта презрения либералов, который потерпел поражение на демократических выборах 2006 года за свою последовательную "ястребиную" поддержку войны в Ираке, а затем был вынужден баллотироваться на перевыборы как независимый кандидат. Это был не первый раз, когда я выбрал практичность вместо раздражения, когда дело касалось Либермана: несмотря на то, что он поддержал своего приятеля Джона Маккейна в последней президентской кампании, мы с Гарри отклонили призывы лишить его назначений в различные комитеты, решив, что не можем позволить себе, чтобы он покинул собрание и лишил нас надежных голосов. В этом мы были правы — Либерман последовательно поддерживал мою внутреннюю повестку дня. Но его очевидная власть диктовать условия реформы здравоохранения укрепила мнение некоторых демократов, что я отношусь к врагам лучше, чем к союзникам, и поворачиваюсь спиной к прогрессистам, которые привели меня к власти.
Я нахожу всю эту шумиху раздражающей. "Чего эти люди не понимают в шестидесяти голосах?" ворчал я своим сотрудникам. "Должен ли я сказать тридцати миллионам людей, которые не могут получить страховку, что им придется ждать еще десять лет, потому что мы не можем предоставить им общественный вариант?".
Дело не только в том, что критика со стороны друзей всегда больнее всего. Эта критика имела непосредственные политические последствия для демократов. Это сбивало с толку нашу базу (которая, вообще говоря, понятия не имела, что такое общественный вариант) и разделяло нашу фракцию, что затрудняло поиск голосов, необходимых для доведения законопроекта о здравоохранении до конца. Он также игнорировал тот факт, что все великие достижения в области социального обеспечения в американской истории, включая Social Security и Medicare, начинались с неполной реализации и постепенно, с течением времени, достраивались. Упреждая то, что могло бы стать монументальной, пусть и несовершенной победой, в горькое поражение, критика способствовала потенциальной долгосрочной деморализации избирателей-демократов — иначе известной как синдром "Какой смысл голосовать, если ничего никогда не изменится?", что еще больше затрудняет нам победу на выборах и продвижение прогрессивного законодательства в будущем.
Я сказал Валери, что есть причина, по которой республиканцы склонны поступать наоборот — почему Рональд Рейган мог руководить огромным увеличением федерального бюджета, федерального дефицита и федеральной рабочей силы, и все равно был прославлен приверженцами GOP как человек, который успешно сократил федеральное правительство. Они понимали, что в политике рассказываемые истории зачастую не менее важны, чем достигнутые результаты.
Мы не приводили этих аргументов публично, хотя до конца моего президентства фраза "общественный вариант" стала полезным сокращением в Белом доме, когда группы демократических интересов жаловались на то, что мы не смогли бросить вызов политической гравитации и получить менее 100 процентов от того, что они просили. Вместо этого мы делали все возможное, чтобы успокоить людей, напоминая недовольным сторонникам, что у нас будет много времени для доработки законодательства, когда мы объединим законопроекты Палаты представителей и Сената. Гарри продолжал заниматься своими делами, включая проведение сессии Сената на несколько недель позже запланированного перерыва на праздники. Как он и предсказывал, Олимпия Сноу отважилась на снежную бурю, чтобы зайти в Овал и лично сказать нам, что она будет голосовать против. (Она утверждала, что это потому, что Гарри торопит законопроект, хотя ходили слухи, что Макконнелл угрожал лишить ее должности в Комитете по малому бизнесу, если она проголосует за него). Но все это не имело значения. В канун Рождества, после двадцати четырех дней дебатов, когда Вашингтон был покрыт снегом, а улицы практически опустели, Сенат принял свой законопроект о здравоохранении под названием "Закон о защите пациентов и доступном медицинском обслуживании" — ACA — ровно шестьюдесятью голосами. Это было первое голосование в Сенате в канун Рождества с 1895 года.
Несколько часов спустя я снова устроилась в своем кресле в самолете Air Force One, слушая, как Мишель и девочки обсуждают, насколько хорошо Бо адаптировался к своему первому перелету на самолете, когда мы отправлялись на Гавайи на каникулы. Я почувствовала, что начинаю понемногу расслабляться. У нас все получится, думала я про себя. Мы еще не причалили, но благодаря моей команде, благодаря Нэнси, Гарри и целой группе демократов в Конгрессе, которые принимали трудные решения, мы наконец-то приземлились.
Я еще не знал, что наш корабль вот-вот врежется в скалы.
После смерти Теда Кеннеди в августе законодательное собрание штата Массачусетс изменило закон штата, чтобы позволить губернатору, демократу Девалу Патрику, назначить замену, а не оставлять место вакантным до проведения специальных выборов. Но это была лишь временная мера, и теперь, когда выборы были назначены на 19 января, нам нужен был демократ, чтобы получить это место. К счастью для нас, Массачусетс оказался одним из самых демократических штатов в стране, где за предыдущие 37 лет не было избрано ни одного сенатора-республиканца. Демократический кандидат в Сенат, генеральный прокурор Марта Кокли, сохраняла устойчивый двузначный отрыв от своего республиканского оппонента, малоизвестного сенатора штата по имени Скотт Браун.
Когда предвыборная гонка, казалось, была уже в руках, я и моя команда провели первые две недели января, озабоченные проблемой выработки законопроекта о здравоохранении, приемлемого для демократов Палаты представителей и Сената. Это было не очень приятно. Презрение между двумя палатами Конгресса — это проверенная временем традиция Вашингтона, которая даже выходит за рамки партийной принадлежности; сенаторы обычно считают членов Палаты представителей импульсивными, пристрастными и плохо информированными, а члены Палаты представителей склонны считать сенаторов многословными, напыщенными и неэффективными. К началу 2010 года это презрение переросло в откровенную враждебность. Демократы Палаты представителей, уставшие видеть, как их огромное большинство растрачивается, а их агрессивно-либеральная повестка дня тормозится демократической фракцией Сената, которую держат в плену ее более консервативные члены, настаивали на том, что сенатская версия законопроекта о здравоохранении не имеет шансов в Палате представителей. Демократы Сената, уставшие от того, что, по их мнению, Палата представителей играет за их счет, были не менее непокорны. Усилия Рама и Нэнси-Энн по достижению соглашения, казалось, ни к чему не привели: споры вспыхивали даже по самым незначительным положениям, члены Палаты ругались друг на друга и угрожали уйти.