Что, на мой взгляд, было не менее ужасно.
К большому облегчению Гиббса и моего пресс-центра, я закончил пресс-конференцию до того, как обнажил свою упрямую, измученную душу. Я понял, что оправдание прошлого имеет меньшее значение, чем планирование того, что делать дальше.
Мне предстояло найти способ восстановить контакт с американским народом — не только для того, чтобы укрепить свои позиции в переговорах с республиканцами, но и для того, чтобы быть переизбранным. Улучшение экономики могло бы помочь, но даже это вряд ли было гарантировано. Мне нужно было выйти из пузыря Белого дома и чаще общаться с избирателями". Тем временем Экс предложил свою собственную оценку того, что пошло не так, сказав, что в спешке, когда нужно было сделать все возможное, мы пренебрегли своим обещанием изменить Вашингтон — отодвинуть на второй план особые интересы, повысить прозрачность и финансовую ответственность всего федерального правительства. Если мы хотим вернуть избирателей, которые нас покинули, утверждал он, мы должны вернуть эти темы.
Но правильно ли это? Я не был в этом уверен. Да, мы пострадали от колбасных дел вокруг ACA, и, справедливо или нет, мы были запятнаны банковскими спасениями. С другой стороны, я могу привести десятки инициатив "хорошего правительства", которые мы представили, будь то введение ограничений на наем бывших лоббистов, или предоставление общественности доступа к данным федеральных агентств, или анализ бюджетов агентств для устранения растрат. Все эти действия были достойными по своим достоинствам, и я был рад, что мы их предприняли; это была одна из причин, по которой вокруг моей администрации не было ни одного скандала.
Однако с политической точки зрения, похоже, никого не волновала наша работа по очистке правительства — не больше, чем их заслуга в том, что мы нагибались назад, чтобы получить идеи республиканцев по каждой из наших законодательных инициатив. Одним из наших самых больших обещаний было прекратить партийные препирательства и сосредоточиться на практических усилиях по удовлетворению требований граждан. Наша проблема, как с самого начала рассчитал Митч Макконнелл, заключалась в том, что до тех пор, пока республиканцы неизменно сопротивляются нашим предложениям и поднимают шум по поводу даже самых умеренных предложений, все, что мы делаем, может быть представлено как предвзятое, противоречивое, радикальное и даже незаконное. На самом деле, многие наши прогрессивные союзники считали, что мы были недостаточно пристрастны. По их мнению, мы пошли на слишком большой компромисс, и, постоянно гоняясь за ложными обещаниями двухпартийности, мы не только расширили возможности Макконнелла и растратили большое большинство демократов; мы набросили гигантское мокрое одеяло на нашу базу — о чем свидетельствует решение многих демократов не голосовать на промежуточных выборах.
Наряду с тем, что мне нужно было выработать послание и перезагрузить политику, я столкнулся со значительной текучестью кадров в Белом доме. В команде по внешней политике Джим Джонс, который, несмотря на свои многочисленные достоинства, никогда не чувствовал себя полностью комфортно в штабной роли после многих лет командования, ушел в отставку в октябре. К счастью, Том Донилон оказался настоящей рабочей лошадкой и умело взял на себя роль советника по национальной безопасности, а Денис Макдоноу перешел на должность заместителя советника по национальной безопасности, а Бен Родс взял на себя многие из прежних обязанностей Дениса. В области экономической политики Питер Орсзаг и Кристи Ромер вернулись в частный сектор, их заменили Джек Лью, опытный эксперт по бюджету, руководивший OMB при Билле Клинтоне, и Остан Гулсби, который работал с нами над восстановлением экономики. Затем был Ларри Саммерс, который однажды в сентябре зашел в Овальный кабинет, чтобы сказать мне, что, поскольку финансовый кризис позади, ему пора уходить. Он уйдет в конце года.
"Что я буду делать без тебя, чтобы объяснить, почему я ошибаюсь?" спросил я, только наполовину шутя. Ларри улыбнулся.
"Господин президент, — сказал он, — на самом деле вы ошибались меньше, чем большинство".
Я искренне полюбил тех, кто уходил. Они не только хорошо служили мне, но, несмотря на свои различные идиосинкразии, каждый из них привносил серьезность намерений — приверженность выработке политики, основанной на разуме и доказательствах — которая была рождена желанием сделать все правильно для американского народа. Однако больше всего меня тревожила предстоящая потеря двух моих ближайших политических советников, а также необходимость поиска нового руководителя аппарата.
Экс всегда планировал уехать после промежуточных выборов. Прожив два года в разлуке с семьей, он остро нуждался в передышке перед тем, как присоединиться к моей кампании по переизбранию. Гиббс, который постоянно находился со мной в окопе с тех пор, как я выиграл свою предвыборную гонку в Сенат, был так же измотан. Хотя он оставался таким же хорошо подготовленным и бесстрашным пресс-секретарем, как и прежде, напряжение от стояния на трибуне день за днем, принимая на себя все удары, которые сыпались в нашу сторону, сделало его отношения с пресс-корпусом Белого дома настолько конфликтными, что остальные члены команды беспокоились, что это негативно сказывается на нашем освещении.
Я все еще привыкал к перспективе вести предстоящие политические сражения без Экса и Гиббса рядом со мной, хотя меня успокаивала преемственность, которую обеспечивал наш молодой и умелый директор по коммуникациям Дэн Пфайффер, который тесно сотрудничал с ними в области сообщений с начала нашей кампании 2007 года. Что касается Рама, то я считал маленьким чудом, что он продержался столько, сколько продержался, не убив никого и не скончавшись от инсульта. Мы взяли за привычку проводить наши встречи в конце дня на улице, когда позволяла погода, прогуливаясь два или три раза вокруг подъездной дорожки, опоясывающей Южную лужайку, пока мы пытались понять, что делать с последним кризисом или спором. Не раз мы спрашивали себя, почему мы выбрали такую напряженную жизнь.
"После того, как мы закончим, нам стоит попробовать что-нибудь попроще", — сказала я ему однажды. "Мы могли бы перевезти наши семьи на Гавайи и открыть киоск со смузи на пляже".
"Смузи — это слишком сложно", — сказал Рам. "Мы будем продавать футболки. Но только белые футболки. Среднего размера. И все — никаких других цветов, рисунков или размеров. Мы не хотим принимать никаких решений. Если покупатели хотят чего-то другого, они могут пойти в другое место".
Я распознал признаки того, что Рахм близок к выгоранию, но я полагал, что он будет ждать нового года, чтобы уйти. Вместо этого он воспользовался одной из наших вечерних прогулок в начале сентября, чтобы рассказать мне, что многолетний мэр Чикаго Ричард М. Дейли только что объявил, что не будет претендовать на седьмой срок подряд. Рам хотел баллотироваться — это была работа, о которой он мечтал с тех пор, как пришел в политику, — но поскольку выборы состоятся в феврале, ему нужно было покинуть Белый дом до первого октября, если он надеялся на успех.
Он выглядел искренне расстроенным. "Я знаю, что ставлю вас в затруднительное положение, — сказал он, — но у нас всего пять с половиной месяцев для участия в гонках…"
Я остановил его, прежде чем он успел закончить, и сказал, что он получит мою полную поддержку.
Через неделю или около того, на частной церемонии прощания в резиденции, я подарил ему вставленную в рамку копию списка дел, который я написал от руки на юридическом блокноте и передал ему в первую неделю моего пребывания в должности. Почти каждый пункт был отмечен, сказал я собравшимся сотрудникам, что является показателем того, насколько эффективным он был. Рахм прослезился — пятно на его имидже крутого парня, за которое он позже проклинал меня.
Такая текучесть кадров не была необычной для администрации, и я видел потенциальные преимущества встряски. Нас не раз обвиняли в том, что мы слишком замкнуты и жестко контролируемы и нуждаемся в свежем взгляде. Набор навыков Рама был бы менее актуален без демократической палаты, которая помогала бы продвигать законодательство. Пока Пит Раус исполнял обязанности временного руководителя аппарата, я склонялся к тому, чтобы нанять на место Рама Билла Дейли, который был министром торговли в администрации Клинтона и являлся братом уходящего мэра Чикаго. Лысеющий и примерно на десять лет старше меня, с характерным акцентом Саут-Сайда, который напоминал о его ирландских корнях в рабочем классе, Билл имел репутацию эффективного, прагматичного специалиста по заключению сделок с прочными отношениями как с рабочими, так и с деловыми кругами; и хотя я не знал его так, как знал Рама, я подумал, что его приветливый, неидеологический стиль может хорошо подойти для того, что, как я ожидал, будет менее бешеной фазой моей администрации. Наряду с несколькими новыми лицами, я был в восторге от того, что в январе ко мне вернется еще одно, когда Дэвид Плауфф, только что закончивший двухлетний отпуск с семьей, вернется в качестве старшего советника и обеспечит работу Белого дома тем же стратегическим мышлением, напряженной сосредоточенностью и отсутствием эго, которые так помогли нам во время кампании.
Тем не менее, я не мог избавиться от чувства меланхолии по поводу перемен, которые принесет новый год: Меня будет окружать еще меньше людей, которые знали меня до того, как я стал президентом, меньше коллег, которые также были друзьями, которые видели меня уставшим, растерянным, злым или побежденным, но не переставали меня прикрывать. Это была одинокая мысль в одинокое время. Это, вероятно, объясняет, почему я все еще играл в карты с Марвином, Реджи и Питом, когда у меня был целый день встреч и выступлений, которые должны были начаться менее чем через семь часов.
"Ребята, вы опять выиграли?" спросил я Пита после того, как мы закончили игру.
Пит кивнул, побуждая Реджи собрать все карты, подняться со стула и выбросить их в м