еговоры по Соглашению Страстной пятницы 1998 года, которое положило конец длившемуся десятилетиями конфликту между католиками и протестантами в Северной Ирландии.
Мы начали с призыва к временному замораживанию строительства Израилем новых поселений на Западном берегу, что является серьезным камнем преткновения между двумя сторонами, с тем чтобы переговоры могли продолжаться всерьез. Строительство поселений, когда-то ограниченное небольшими форпостами религиозных верующих, со временем стало де-факто государственной политикой, и в 2009 году около трехсот тысяч израильских поселенцев жили за пределами признанных границ страны. Тем временем застройщики продолжали возводить аккуратные жилые комплексы на Западном берегу и в Восточном Иерусалиме — спорной, преимущественно арабской части города, которую палестинцы надеются однажды сделать своей столицей. Все это делалось с благословения политиков, которые либо разделяли религиозные убеждения поселенческого движения, либо видели политическую выгоду в обслуживании поселенцев, либо просто были заинтересованы в облегчении жилищного кризиса в Израиле. Для палестинцев рост поселений был равносилен медленной аннексии их земли и символизировал бессилие Палестинской автономии.
Мы знали, что Нетаньяху, вероятно, будет сопротивляться идее замораживания. Поселенцы стали значимой политической силой, их движение хорошо представлено в коалиционном правительстве Нетаньяху. Более того, он будет жаловаться, что жест доброй воли, который мы потребуем от палестинцев в ответ — чтобы Аббас и Палестинская администрация предприняли конкретные шаги по прекращению подстрекательства к насилию на Западном берегу — гораздо сложнее измерить. Но учитывая асимметрию власти между Израилем и палестинцами — в конце концов, Аббас мало что может дать израильтянам, чего израильтяне уже не могут сделать сами — я подумал, что разумно попросить более сильную сторону сделать больший первый шаг в направлении мира.
Как и ожидалось, первоначальная реакция Нетаньяху на наше предложение о замораживании строительства поселений была резко негативной, и его союзники в Вашингтоне вскоре публично обвинили нас в ослаблении американо-израильского альянса. Телефоны в Белом доме начали разрываться от звонков, поскольку члены моей команды по национальной безопасности принимали звонки от репортеров, лидеров американских еврейских организаций, видных сторонников и членов Конгресса, которые интересовались, почему мы придираемся к Израилю и сосредотачиваемся на поселениях, когда все знают, что палестинское насилие является главным препятствием на пути к миру. Однажды днем Бен спешил на встречу с опозданием и выглядел особенно измученным после того, как провел большую часть часа в телефонном разговоре с очень взволнованным либеральным конгрессменом-демократом.
"Я думал, он выступает против поселений", — сказал я.
"Да", — сказал Бен. "Он также выступает против того, чтобы мы делали что-либо, чтобы остановить поселения".
Подобное давление продолжалось на протяжении большей части 2009 года, наряду с вопросами о моих кишках. Периодически мы приглашали лидеров еврейских организаций или членов Конгресса в Белый дом на встречи со мной и моей командой, чтобы заверить их в нашей непоколебимой приверженности безопасности Израиля и американо-израильским отношениям. Это не было сложным аргументом; несмотря на мои разногласия с Нетаньяху по вопросу замораживания строительства поселений, я выполнил свое обещание усилить американо-израильское сотрудничество по всем направлениям, работая над противодействием иранской угрозе и помогая финансировать возможную разработку системы обороны "Железный купол", которая позволит Израилю сбивать ракеты сирийского производства, летящие из Газы или с позиций "Хезболлы" в Ливане. Тем не менее, шум, организованный Нетаньяху, имел желаемый эффект: он отнял у нас время, поставил нас в оборонительное положение и напомнил мне, что обычные политические разногласия с израильским премьер-министром — даже с тем, который возглавляет хрупкое коалиционное правительство — влекут за собой внутриполитические издержки, которых просто не было, когда я имел дело с Великобританией, Германией, Францией, Японией, Канадой или другими нашими ближайшими союзниками.
Но вскоре после моего выступления в Каире, в начале июня 2009 года, Нетаньяху открыл дверь к прогрессу, выступив с собственным обращением, в котором он впервые заявил о своей условной поддержке решения о двух государствах. И после нескольких месяцев препирательств он и Аббас, наконец, согласились встретиться со мной для личной беседы, когда они оба были в городе на ежегодной встрече лидеров на Генеральной Ассамблее ООН в конце сентября. Оба мужчины были вежливы друг с другом (Нетаньяху — разговорчив и физически спокоен, Аббас — почти без выражения, за исключением случайных кивков), но, когда я призвал их пойти на определенный риск ради мира, они не проявили никакого энтузиазма. Два месяца спустя Нетаньяху согласился ввести десятимесячный мораторий на выдачу новых разрешений на строительство поселений на Западном берегу. При этом он отказался распространить этот мораторий на строительство в Восточном Иерусалиме.
Любой оптимизм, который я испытывал по поводу уступки Биби, был недолгим. Не успел Нетаньяху объявить о временном замораживании, как Аббас отверг его как бессмысленное, жалуясь на исключение Восточного Иерусалима и на то, что строительство уже одобренных проектов продолжается полным ходом. Он настаивал на том, что в отсутствие полного замораживания он не присоединится ни к каким переговорам. Другие арабские лидеры быстро повторили эти настроения, отчасти подстегнутые редакционными статьями Аль-Джазиры, контролируемого Катаром СМИ, которое стало доминирующим источником новостей в регионе, построив свою популярность на раздувании пламени гнева и недовольства среди арабов с той же алгоритмической точностью, которую Fox News так умело применяет к консервативным белым избирателям в Штатах.
Ситуация стала еще более запутанной в марте 2010 года, когда, как раз во время визита Джо Байдена в Израиль с миссией доброй воли, Министерство внутренних дел Израиля объявило о выдаче разрешений на строительство шестнадцатисот новых единиц жилья в Восточном Иерусалиме. Хотя Нетаньяху настаивал на том, что его ведомство не имеет никакого отношения к срокам выдачи разрешений, этот шаг укрепил мнение палестинцев о том, что замораживание было фикцией и Соединенные Штаты были в этом замешаны. Я поручил Хиллари позвонить Нетаньяху и сообщить ему, что я недоволен, и мы повторили наше предложение, чтобы его правительство проявило больше сдержанности в отношении расширения поселений. Его ответ, прозвучавший на ежегодной конференции AIPAC в Вашингтоне в том же месяце, состоял в том, что он заявил под гром аплодисментов: "Иерусалим не является поселением — это наша столица".
На следующий день мы с Нетаньяху встретились в Белом доме. Преуменьшая растущую напряженность, я принял выдумку о том, что объявление о разрешении было просто недоразумением, и наша беседа затянулась дольше положенного времени. Поскольку у меня были другие обязательства, а Нетаньяху все еще хотел затронуть несколько вопросов, я предложил сделать паузу и возобновить разговор через час, договорившись тем временем, чтобы его делегация перегруппировалась в комнате Рузвельта. Он сказал, что с удовольствием подождет, и после этой второй беседы мы завершили вечер на сердечных условиях, встретившись в общей сложности более двух часов. Однако на следующий день Рахм ворвался в офис, заявив, что в СМИ появились сообщения о том, что я намеренно отказал Нетаньяху, заставив его ждать, что привело к обвинениям в том, что я позволил случаю личной вспыльчивости нанести ущерб жизненно важным американо-израильским отношениям.
Это был редкий случай, когда я обогнал Рама.
Оглядываясь назад, я иногда задумываюсь над извечным вопросом о том, какое значение имеют особенности отдельных лидеров в масштабах истории — являемся ли те из нас, кто приходит к власти, лишь проводниками глубоких, неумолимых течений времени или же мы хотя бы отчасти являемся авторами грядущих событий. Мне интересно, обладают ли наши неуверенность и надежды, наши детские травмы или воспоминания о неожиданной доброте такой же силой, как любые технологические изменения или социально-экономические тенденции. Интересно, мог ли президент Хиллари Клинтон или президент Джон Маккейн вызвать больше доверия с обеих сторон; могло ли все сложиться иначе, если бы место премьер-министра занял кто-то другой, а не Нетаньяху, или если бы Аббас был более молодым человеком, больше стремящимся заявить о себе, чем защитить себя от критики.
Я точно знаю, что, несмотря на часы, проведенные Хиллари и Джорджем Митчеллом в челночной дипломатии, наши планы мирных переговоров ни к чему не привели, пока в конце августа 2010 года, всего за месяц до истечения срока замораживания строительства поселений, Аббас наконец не согласился на прямые переговоры, во многом благодаря вмешательству президента Египта Хосни Мубарака и короля Иордании Абдаллы. Однако Аббас обусловил свое участие в переговорах готовностью Израиля сохранить замораживание строительства поселений — то самое замораживание, которое он девять месяцев назад называл бесполезным.
Не теряя времени, мы договорились, что Нетаньяху, Аббас, Мубарак и Абдулла присоединятся ко мне на встречах и интимном ужине в Белом доме 1 сентября, чтобы начать переговоры. Этот день был в основном церемониальным — тяжелая работа по выработке соглашения должна была перейти к Хиллари, Митчеллу и командам переговорщиков. Тем не менее, мы украсили все это дело фотосессиями, приглашением прессы и всеми возможными фанфарами, и атмосфера среди четырех лидеров была теплой и коллегиальной. У меня до сих пор хранится фотография, на которой мы впятером смотрим на часы президента Мубарака, чтобы убедиться, что солнце официально село, поскольку это был мусульманский месяц Рамадан, и мы должны были подтвердить, что предписанный религией пост был отменен, прежде чем рассадить всех на ужин.