За день до девятой годовщины 11 сентября Леон Панетта и его заместитель по ЦРУ Майк Морелл попросили о встрече со мной. Они были хорошей командой, подумал я. Семидесятидвухлетний Панетта, который большую часть своей карьеры провел в Конгрессе, прежде чем стал руководителем аппарата Билла Клинтона, не только уверенно руководил ведомством, но и любил выступать на публике, поддерживал хорошие отношения в Конгрессе и с прессой, а также обладал тонким нюхом на политику в вопросах национальной безопасности. Морелл, с другой стороны, был непревзойденным инсайдером, с дотошным умом аналитика, и хотя ему было всего около пятидесяти лет, за его плечами были десятилетия работы в агентстве.
"Господин президент, это очень предварительные данные, — сказал Леон, — но мы думаем, что у нас есть потенциальная зацепка для бин Ладена — лучшая со времен Тора Бора".
Я молча впитывал новости. Леон и Майк объяснили, что благодаря терпеливой и кропотливой работе, включающей компиляцию и составление схемы из тысяч битов информации, аналитики установили местонахождение человека, известного как Абу Ахмед аль-Кувейти, который, по их мнению, служил курьером Аль-Каиды и имел связи с бин Ладеном. Они отслеживали его телефон и ежедневные привычки, что привело их не в отдаленное место в ФУТП, а в большой комплекс в богатом районе на окраине пакистанского города Абботтабад, в тридцати пяти милях к северу от Исламабада. По словам Майка, размер и структура комплекса указывали на то, что там живет кто-то важный, вполне возможно, ценный член "Аль-Каиды". Разведывательное сообщество установило наблюдение за комплексом, и Леон обещал сообщить мне все, что мы узнаем о его обитателях.
После их ухода я постарался умерить свои ожидания. В этом комплексе мог находиться кто угодно; даже если это был кто-то со связями в Аль-Каиде, вероятность того, что бин Ладен будет находиться в населенном городском районе, казалась небольшой. Но 14 декабря Леон и Майк вернулись, на этот раз с офицером и аналитиком из ЦРУ. Аналитик был молодым человеком с полированным, свежим лицом старшего сотрудника конгресса, а офицер — худощавым, с густой бородой джентльменом, который был старше и имел слегка помятый, профессорский вид. Он оказался главой Контртеррористического центра ЦРУ и руководителем группы по поиску бин Ладена. Я представил себе, как он сидит в какой-то подземной норе, окруженный компьютерами и толстыми манильскими папками, не обращая внимания на окружающий мир, перебирая кучи данных.
Они рассказали мне обо всем, что привело нас к комплексу в Абботтабаде — поразительный подвиг детективной работы. Очевидно, курьер аль-Кувейти приобрел это поместье под вымышленным именем. Сам комплекс был необычайно просторным и безопасным, в восемь раз больше соседних домов, окружен стенами от десяти до восемнадцати футов, обнесенными колючей проволокой, с дополнительными стенами внутри периметра. Что касается людей, которые там жили, то, по словам аналитиков, они прилагали все усилия, чтобы скрыть свою личность: У них не было стационарного телефона или интернета, они почти никогда не покидали территорию комплекса и сжигали свой мусор, вместо того чтобы выставлять его на улицу для сбора. Но возраст и количество детей в главном доме комплекса, как оказалось, совпадают с возрастом и количеством детей бин Ладена. А благодаря воздушному наблюдению наша команда смогла заметить высокого мужчину, который никогда не покидал территорию, но регулярно ходил кругами по небольшому саду в стенах комплекса.
"Мы называем его Пейсер", — сказал ведущий офицер. "Мы думаем, что он может быть бин Ладеном".
У меня была куча вопросов, но главный из них был следующим: Что еще мы можем сделать, чтобы подтвердить личность Пейсера? Хотя они продолжали изучать возможные стратегии, аналитики признались, что не питали особых надежд. Учитывая конфигурацию и расположение комплекса, а также осторожность его обитателей, методы, которые могли бы дать большую уверенность в том, что это действительно бин Ладен, могли быстро вызвать подозрения; так и не узнав об этом, обитатели комплекса могли бесследно исчезнуть. Я посмотрел на ведущего офицера.
"Каково ваше суждение?" спросил я.
Я видел, что он колеблется. Я подозревал, что он был рядом во время подготовки к Ираку; репутация разведывательного сообщества все еще восстанавливалась после той роли, которую оно сыграло в поддержке настойчивого утверждения администрации Буша о том, что Саддам Хусейн разрабатывал оружие массового уничтожения. Тем не менее, я уловил на его лице выражение гордости человека, разгадавшего сложную головоломку — даже если он не может этого доказать.
"Я думаю, что есть большая вероятность того, что он наш человек", — сказал он. "Но мы не можем быть уверены".
Основываясь на услышанном, я решил, что у нас достаточно информации, чтобы начать разработку вариантов нападения на комплекс. Пока команда ЦРУ продолжала работать над идентификацией "Пейсера", я попросил Тома Донилона и Джона Бреннана изучить, как будет выглядеть рейд. Необходимость соблюдения секретности усугубляла проблему: если просочится хотя бы малейший намек на нашу наводку на бин Ладена, мы знали, что наша возможность будет упущена. В результате лишь несколько человек из всего федерального правительства были допущены к фазе планирования операции. У нас было еще одно ограничение: Какой бы вариант мы ни выбрали, он не должен был затрагивать пакистанцев. Хотя правительство Пакистана сотрудничало с нами в проведении множества антитеррористических операций и обеспечивало жизненно важные пути снабжения наших сил в Афганистане, было открытым секретом, что некоторые элементы в вооруженных силах страны, и особенно в ее разведывательных службах, поддерживали связи с Талибаном и, возможно, даже с Аль-Каидой, иногда используя их в качестве стратегических активов для обеспечения того, чтобы афганское правительство оставалось слабым и не могло вступить в союз с главным соперником Пакистана — Индией. Тот факт, что комплекс в Абботтабаде находился всего в нескольких милях от пакистанского военного эквивалента Вест-Пойнта, только усиливал вероятность того, что все, что мы скажем пакистанцам, может в конечном итоге выдать нашу цель. Что бы мы ни решили сделать в Абботтабаде, это означало бы нарушение территории предполагаемого союзника самым вопиющим образом, если не считать войны, что повышало как дипломатические ставки, так и оперативные сложности.
К середине марта, в дни, предшествовавшие интервенции в Ливии и моей поездке в Латинскую Америку, команда представила, как они предупреждали, лишь предварительные концепции нападения на комплекс в Абботтабаде. Грубо говоря, у меня было два варианта. Первый — разрушить его с помощью воздушного удара. Преимущества такого подхода были очевидны: на пакистанской земле не будет риска для жизни американцев. Публично, по крайней мере, этот вариант также обеспечивал определенное отрицание: пакистанцы, конечно, знали бы, что удар нанесли мы, но им было бы легче поддерживать фикцию, что мы, возможно, не являемся таковыми, что могло бы помочь подавить возмущение среди их народа.
Однако, когда мы углубились в детали того, как выглядел бы ракетный удар, выяснилось, что минусы были значительными. Если мы уничтожим комплекс, как мы сможем быть уверены в том, что бин Ладен был там? Если "Аль-Каида" будет отрицать, что бин Ладен был убит, как мы объясним, что взорвали резиденцию в глубине Пакистана? Более того, в комплексе в Абботтабаде вместе с четырьмя взрослыми мужчинами проживали пять женщин и двадцать детей, и в своем первоначальном варианте предлагаемый удар не только уничтожил бы комплекс, но и почти наверняка сравнял бы с землей несколько соседних домов. Вскоре после совещания я сказал заместителю председателя Объединенного комитета начальников штабов Хоссу Картрайту, что с меня хватит: я не собираюсь санкционировать убийство тридцати или более человек, когда мы даже не уверены, что в комплексе находится именно бин Ладен. Если мы собираемся применить удар, они должны разработать гораздо более точный план.
Второй вариант заключался в том, чтобы санкционировать проведение специальной операции, в ходе которой избранная группа тайно прилетит в Пакистан на вертолете, совершит налет на комплекс и уберется оттуда до того, как пакистанская полиция или военные успеют отреагировать. Чтобы сохранить секретность операции и возможность отрицания, если что-то пойдет не так, мы должны были провести ее под руководством ЦРУ, а не Пентагона. С другой стороны, для миссии такого масштаба и риска нам нужен был высококлассный военный ум, поэтому мы пригласили в комнату вице-адмирала Уильяма Макрейвена, главу Объединенного командования специальных операций (JSOC) Министерства обороны, чтобы он рассказал нам о том, что может повлечь за собой рейд.
Возможность работать в тесном контакте с мужчинами и женщинами вооруженных сил США и воочию убедиться в их командной работе и чувстве долга была одним из самых унизительных аспектов двух лет моего пребывания на посту президента. И если бы мне нужно было выбрать одного человека, который олицетворял бы все хорошее в наших вооруженных силах, им мог бы стать Билл Макрейвен. В свои пятьдесят с лишним лет, с дружелюбным, открытым лицом, бесстрастным чувством юмора и простодушной манерой поведения, он напоминал мне песочноволосого Тома Хэнкса — если бы Том Хэнкс был карьерным морским котиком. Как и его предшественник в JSOC, Стэн Маккристал, у которого он служил заместителем, Макрейвен помог написать книгу о специальных операциях. В своей аспирантской диссертации восемнадцатью годами ранее Макрейвен изучил ряд операций коммандос двадцатого века — в том числе спасение Муссолини на планере по приказу Гитлера в 1943 году и израильскую операцию по освобождению заложников в Энтеббе в 1976 году — изучая условия, при которых небольшая группа хорошо подготовленных, высококвалифицированных солдат может использовать скрытность для сохранения кратковременного превосходства над более крупными или лучше вооруженными силами.