ежутке я должен был отвезти Мишель и девочек на мыс Канаверал, чтобы посмотреть на последний запуск космического челнока "Индевор" перед его выводом из эксплуатации. Перед отъездом я отправил электронное письмо, в котором попросил Тома, Дениса, Дейли и Бреннана встретиться со мной в зале дипломатических приемов, и они нашли меня как раз в тот момент, когда семья вышла на Южную лужайку, где их ждал вертолет Marine One. Под рев вертолета на заднем плане (вместе со звуками Саши и Малии, занятых сестринскими препирательствами) я официально дал добро на миссию в Абботтабаде, подчеркнув, что Макрейвен имеет полный оперативный контроль и что именно он будет определять точное время рейда.
Теперь операция в значительной степени зависела от меня. Я был рад уехать из Вашингтона, хотя бы на день, чтобы занять свои мысли другой работой и, как оказалось, оценить работу других. В начале недели по юго-восточным штатам пронесся чудовищный сверхъядерный шторм, который обрушил торнадо, унесшие жизни более трехсот человек, что стало самым смертоносным стихийным бедствием после урагана "Катрина". Один торнадо шириной в полторы мили, вызванный ветрами со скоростью 190 миль в час, пронесся по Алабаме, разрушив тысячи домов и предприятий.
В Тускалузе меня встретил директор FEMA, плотный, сдержанный флоридец по имени Крейг Фьюгейт, и вместе с представителями штата и местных властей мы осмотрели районы, которые выглядели так, будто их сровняло с землей мегатонной бомбой. Мы посетили центр помощи, чтобы утешить семьи, потерявшие все, что у них было. Несмотря на разрушения, почти каждый человек, с которым я разговаривал — от губернатора-республиканца штата до матери, утешающей своего малыша, — хвалил действия федеральных властей, отмечая, как быстро команды прибыли на место; как эффективно они работали с местными властями; как каждая просьба, независимо от того, насколько она была незначительной, обрабатывалась с вниманием и точностью. Я не был удивлен, поскольку Фьюгейт был одним из моих лучших наемных работников — неглупый, неэгоистичный, не требующий оправданий государственный служащий с десятилетиями опыта борьбы со стихийными бедствиями. Тем не менее, мне было приятно видеть, что его усилия были признаны, и я еще раз вспомнил, что многое из того, что действительно имеет значение в правительстве, сводится к ежедневным, незаметным действиям людей, которые не ищут внимания, а просто знают, что делают, и делают это с гордостью.
На мысе Канаверал мы были разочарованы, узнав, что НАСА было вынуждено в последний момент отменить запуск космического челнока из-за проблем со вспомогательной силовой установкой, но у нашей семьи все равно был шанс пообщаться с астронавтами и провести время с Джанет Каванди, директором по эксплуатации летных экипажей Космического центра имени Джонсона в Хьюстоне, которая приехала во Флориду на запуск. В детстве я был очарован исследованием космоса, и, будучи президентом, я сделал своим приоритетом подчеркивание ценности науки и инженерии при любой возможности, включая организацию ежегодной научной ярмарки в Белом доме, на которой школьники с гордостью демонстрировали своих роботов, ракеты и автомобили на солнечных батареях. Я также призывал НАСА внедрять инновации и готовиться к будущей миссии на Марс, в частности, сотрудничая с коммерческими предприятиями в области низкоорбитальных космических путешествий. Теперь я наблюдал за тем, как Малия и Саша смотрели на Каванди, когда она подчеркивала, сколько людей и часов кропотливой работы уходит даже на один запуск, и как она описывала свой собственный путь от маленькой девочки, очарованной ночным небом над скотоводческой фермой своей семьи в сельской местности штата Миссури, до астронавта, совершившего три полета на космическом челноке.
Мой день закончился на церемонии вручения дипломов студентам Майами-Дейд, который, насчитывая более 170 000 студентов в восьми кампусах, был крупнейшим колледжем в стране. Его президент, Эдуардо Падрон, учился в этом колледже в 1960-х годах, будучи молодым кубинским иммигрантом, плохо знавшим английский язык и не имевшим других возможностей получить высшее образование. Получив там степень младшего специалиста, а затем докторскую степень по экономике в Университете Флориды, он отказался от выгодных предложений работы в частном секторе, чтобы вернуться в Майами-Дейд, где в течение последних сорока лет он сделал своей миссией бросать другим такой же спасательный круг, какой бросила ему школа. Он описал колледж как "фабрику грез" для своих студентов, которые в основном были выходцами из семей с низким уровнем дохода, латиноамериканцев, чернокожих и иммигрантов и в большинстве случаев были первыми в своих семьях, кто поступил в колледж. "Мы не отказываемся ни от одного студента, — сказал он мне, — и если мы делаем свою работу, мы не позволяем им отказываться от самих себя". Я не мог не вдохновиться щедростью его видения.
В своем обращении к выпускникам в тот вечер я говорил об американской идее: о том, что их достижения говорят о нашей индивидуальной решимости преодолеть обстоятельства нашего рождения, а также о нашей коллективной способности преодолеть наши различия, чтобы ответить на вызовы нашего времени. Я рассказывал о том, как в раннем детстве сидел на плечах своего дедушки и размахивал крошечным американским флагом в толпе, собравшейся поприветствовать астронавтов одной из космических миссий "Аполлон" после успешного приземления в водах у Гавайских островов. И теперь, более сорока лет спустя, сказал я выпускникам, у меня была возможность наблюдать за тем, как мои собственные дочери слушают новое поколение исследователей космоса. Это заставило меня задуматься обо всем, чего достигла Америка со времен моего собственного детства; это был случай, когда жизнь проходит полный круг — и доказательство, так же как их дипломы были доказательством, так же как мое избрание президентом было доказательством того, что американская идея жива.
Ученики и их родители аплодировали, многие из них размахивали своими американскими флагами. Я подумал о стране, которую только что описал им, — о надеющейся, щедрой, мужественной Америке, Америке, открытой для всех. Примерно в том же возрасте, что и нынешние выпускники, я ухватился за эту идею и цеплялся за нее изо всех сил. Ради них, а не ради себя, я очень хотел, чтобы это было правдой.
Насколько энергичным и оптимистичным я себя чувствовал во время поездки в пятницу, я знал, что субботний вечер в Вашингтоне, когда мы с Мишель должны были посетить ужин корреспондентов Белого дома, обещал быть явно менее вдохновляющим. Ужин, организованный пресс-корпусом Белого дома и посещаемый хотя бы раз каждым президентом со времен Кальвина Кулиджа, изначально был задуман для того, чтобы дать журналистам и тем, кого они освещают, возможность на один вечер отложить в сторону их зачастую неприязненное отношение друг к другу и немного повеселиться. Но со временем, когда новостной и развлекательный бизнес начали смешиваться, ежегодное собрание превратилось в вашингтонскую версию Met Gala или "Оскара", с выступлением комика, транслируемым по кабельному телевидению, и с парой тысяч журналистов, политиков, бизнес-магнатов и чиновников администрации, плюс ряд голливудских знаменитостей, собравшихся в неудобном бальном зале отеля, чтобы пообщаться, поглазеть и послушать выступление президента, которое было похоже на стендап, поджаривание соперников и шутки о последних политических новостях дня.
В то время, когда люди по всей стране все еще пытались понять, как найти работу, сохранить свои дома или оплатить счета после рецессии, мое посещение этого вечера в черном галстуке с его клубностью и блеском красной ковровой дорожки всегда казалось политически неловким. Но поскольку последние два года я появлялся, я знал, что не могу позволить себе вызвать подозрения, пропустив ужин в этом году в последнюю минуту; несмотря на то, что Макрейвен вскоре присоединится к команде "морских котиков" в Джелалабаде и, вероятно, сможет начать операцию в течение нескольких часов, мне придется приложить все усилия, чтобы сделать вид, что все в порядке, перед бальным залом, полным репортеров. К счастью, выяснилось, что в тот вечер за стол Washington Post были приглашены ведущие отвлекающие силы страны, и те из нас, кто был в курсе происходящего, испытывали странное утешение, зная, что как только Дональд Трамп войдет в зал, можно будет с уверенностью сказать, что СМИ не будут думать о Пакистане.
В какой-то степени обнародование моего длинного свидетельства о рождении и моя ругань в адрес прессы в зале заседаний Белого дома дали желаемый результат: Дональд Трамп нехотя признал, что теперь он верит в то, что я родился на Гавайях, но при этом взял на себя все заслуги за то, что заставил меня — от имени американского народа — подтвердить свой статус. Тем не менее, все споры о родителях не утихали, что стало ясно в ту субботу, когда я встретился с Джоном Фавро и командой сценаристов, подготовивших мое выступление — никто из них не знал о предстоящей операции. Они придумали вдохновенный монолог, хотя я сделал паузу на реплике, которая высмеивала сторонников "родословной", предположив, что Тим Поленти, бывший республиканский губернатор Миннесоты, который рассматривал возможность баллотироваться в президенты, скрывал тот факт, что его полное имя на самом деле "Тим бин Ладен Поленти". Я попросил Фавса изменить "бин Ладен" на "Хосни", предположив, что, учитывая недавний поворот Мубарака в новостях, это будет более актуально. Я мог сказать, что он не считает мою правку улучшением, но он не стал спорить.
В конце дня я сделал последний звонок Макрейвену, который сообщил мне, что из-за туманной погоды в Пакистане он намерен подождать до вечера воскресенья, чтобы начать операцию. Он заверил меня, что все готово и его команда готова. Я сказал ему, что это не главная причина моего звонка.
"Передайте всем членам команды, как я их ценю", — сказал я.
"Да, сэр".
"Билл", — сказал я, не имея в тот момент слов, чтобы передать свои чувства. "Я серьезно. Скажи им это".