Аксельрод, всегда находящийся в режиме катастрофы, сообщил мне об этом, пролистывая свой BlackBerry. Он добавил, без всякой пользы, что если мы проиграем в Южной Каролине, наша кампания, скорее всего, закончится. Еще более бесполезным было то, что даже если мы вырвем победу, недостаточная поддержка белых приведет к тому, что пресса и Клинтоны будут сбрасывать со счетов эту победу и обоснованно сомневаться в моей жизнеспособности на всеобщих выборах.
Вся наша команда была начеку в день первичных выборов, осознавая, что все поставлено на карту. Но когда наконец наступил вечер и начали поступать результаты, они превзошли наши самые оптимистичные прогнозы. Мы победили Хиллари с перевесом два к одному, получив почти 80 процентов голосов чернокожих и 24 процента голосов белых. Мы даже выиграли на десять пунктов среди белых избирателей моложе сорока лет. Учитывая, какую перчатку мы прошли и какие удары мы получили после Айовы, мы ликовали.
Когда я вышел на сцену аудитории в Колумбии, чтобы произнести нашу победную речь, я почувствовал пульс от топота ног и хлопанья в ладоши. В зал набилось несколько тысяч человек, хотя под бликами телевизионных огней я мог видеть только первые несколько рядов — в основном студентов колледжа, белых и чернокожих в равной степени, некоторые из них держались за руки или драпировались на плечи друг друга, их лица светились радостью и целью.
"Раса не имеет значения!" — скандировали люди. "Раса не имеет значения! Раса не имеет значения!"
В толпе я заметил несколько наших молодых организаторов и волонтеров. И снова они прошли через это, несмотря на недоброжелателей. Они заслужили победный круг, подумал я про себя, момент чистой эйфории. Именно поэтому, даже когда я успокоил толпу и приступил к своей речи, у меня не хватило духу поправить этих благонамеренных болтунов и напомнить им, что в 2008 году, когда флаг Конфедерации и все, что он символизирует, все еще висит перед капитолием штата всего в нескольких кварталах от него, раса все еще имеет большое значение, как бы им ни хотелось верить в обратное.
ГЛАВА 7
После поражения Южной Каролины за спиной у нас, казалось, все снова стало складываться по-нашему. 27 января Кэролайн Кеннеди в своей статье в "Нью-Йорк Таймс" заявила о своей поддержке меня, великодушно предположив, что наша кампания впервые заставила ее понять, что молодые американцы когда-то черпали вдохновение у ее отца. Ее дядя, Тед Кеннеди, последовал ее примеру на следующий день, присоединившись ко мне для выступления перед несколькими тысячами студентов Американского университета. Тедди был абсолютно электрическим, используя всю старую магию Камелота, отбивая аргумент неопытности, который когда-то использовался против его брата, а теперь направлен на меня. Экс назвал бы это символической передачей факела, и я видел, что это значило для него. Как будто в нашей кампании Тедди распознал знакомый аккорд и обратился к времени до убийства его братьев, Вьетнама, реакции белых, бунтов, Уотергейта, закрытия заводов, Алтамонта и СПИДа, к тому времени, когда либерализм был полон оптимизма и духа "могу сделать" — того самого духа, который сформировал чувства моей матери в молодости и который она передала мне.
Поддержка Кеннеди добавила поэзии нашей кампании и помогла нам подготовиться к Супервторнику 5 февраля, когда за один день будет определено более половины делегатов страны. Мы всегда знали, что Супервторник будет представлять собой огромную проблему; даже после наших побед в Айове и Южной Каролине Хиллари оставалась гораздо более известной, и та розничная кампания лицом к лицу, которую мы проводили в первых штатах, была просто невозможна в более крупных и густонаселенных местах, таких как Калифорния и Нью-Йорк.
Но что у нас было, так это низовая пехота, которая росла с каждым днем. С помощью нашего ветерана, эксперта по делегатам Джеффа Бермана, и нашего упорного полевого директора Джона Карсона, Плауфф разработал стратегию, которую мы должны были реализовать с той же целеустремленностью, что и в Айове. Вместо того, чтобы пытаться выиграть крупные штаты, где проходили праймериз, и тратить значительные средства на телерекламу, чтобы смягчить наши потери, мы сосредоточили мое время и наши полевые усилия на штатах, где проходили избирательные участки — многие из них были небольшими, сельскими и в подавляющем большинстве белыми — где энтузиазм наших сторонников мог привести к относительно большой явке и победе, что привело бы к большим делегатским отборам.
В качестве примера можно привести Айдахо. Нам не имело смысла посылать оплачиваемый персонал в такой маленький, сплошь республиканский штат, но решительная группа добровольцев под названием "Айдахоанцы за Обаму" организовала себя сама. Они провели последний год, используя социальные сети, такие как MySpace и Meetup, чтобы создать сообщество, узнать мою позицию по вопросам, создать личные страницы для сбора средств, планировать мероприятия и проводить стратегическую агитацию в штате. Когда за несколько дней до Супервторника Плауфф сказал мне, что я буду вести кампанию в Бойсе вместо того, чтобы провести дополнительный день в Калифорнии, где мы быстро набирали обороты, признаюсь, я сомневался. Но арена Boise State, заполненная четырнадцатью тысячами ликующих жителей Айдахо, быстро избавила меня от скептицизма. В итоге мы победили в Айдахо с таким большим отрывом, что получили там больше делегатов, чем Хиллари получила от победы в Нью-Джерси, штате с более чем в пять раз большим населением.
Это стало закономерностью. Тринадцать из двадцати двух конкурсов "супервторника" прошли в нашу пользу; и хотя Хиллари выиграла Нью-Йорк и Калифорнию на несколько процентных пунктов каждый, в целом мы получили на тринадцать делегатов больше, чем она. Это было выдающееся достижение, свидетельство мастерства и находчивости Плауффа, нашего полевого персонала и, прежде всего, наших волонтеров. А учитывая вопросы, которые как эксперты, так и кампания Клинтон продолжали поднимать относительно моей потенциальной привлекательности на всеобщих выборах, я получил дополнительное удовлетворение от того, что выиграл в так называемой "красной" части страны.
Что меня также поразило, так это растущая роль технологий в наших победах. Необычайная молодость моей команды позволила нам принять и усовершенствовать цифровые сети, которые кампания Говарда Дина привела в движение четырьмя годами ранее. Наш статус новичков заставлял нас снова и снова доверять энергии и креативности наших волонтеров, разбирающихся в Интернете. Миллионы мелких доноров помогали подпитывать нашу деятельность, ссылки по электронной почте помогали распространять сообщения нашей кампании так, как это не могли сделать большие СМИ, и формировались новые сообщества среди людей, которые раньше были изолированы друг от друга. Выходя из "Супервторника", я был вдохновлен, воображая, что вижу будущее, возрождение участия снизу вверх, которое может заставить нашу демократию снова работать.
Я еще не мог в полной мере оценить, насколько податливой окажется эта технология; как быстро она будет поглощена коммерческими интересами и использована укоренившейся властью; как легко она может быть использована не для объединения людей, а для их отвлечения или разделения; и как однажды многие из тех же инструментов, благодаря которым я оказался в Белом доме, будут использованы против всего, за что я выступал.
Такие выводы будут сделаны позже. После "супервторника" мы пошли в отрыв, выиграв одиннадцать праймериз и предварительных голосований подряд в течение двух недель со средним перевесом в 36 процентов. Это был пьянящий период, почти сюрреалистический, хотя мы с сотрудниками делали все возможное, чтобы не забегать слишком далеко вперед — "Помните о Нью-Гэмпшире!" было общим рефреном — понимая, что битва будет продолжаться, и осознавая, что все еще есть много людей, которые хотят увидеть наш провал.
В книге "Душа черной народности" социолог У.Э.Б. Дю Буа описывает "двойное сознание" черных американцев на заре двадцатого века. Несмотря на то, что они родились и выросли на американской земле, сформировались под влиянием институтов этой нации и прониклись ее вероучением, несмотря на то, что их рабочие руки и бьющиеся сердца внесли огромный вклад в экономику и культуру страны — несмотря на все это, пишет Дю Буа, черные американцы остаются вечными "другими", всегда на виду, постоянно ощущая свою "двуличность", определяемую не тем, кем они являются, а тем, кем они никогда не смогут стать.
Будучи молодым человеком, я многое почерпнул из произведений Дю Буа. Но то ли из-за моего уникального происхождения и воспитания, то ли из-за времени, в котором я достиг совершеннолетия, это понятие "двойного сознания" не было тем, что я ощущал лично. Я боролась со значением своего смешанного расового статуса и фактом расовой дискриминации. Но ни разу я не усомнился в своей "американскости" и не заставил других усомниться в этом.
Конечно, я никогда раньше не баллотировался в президенты.
Еще до моего официального объявления Гиббс и наша команда по связям с общественностью отбивали различные слухи, которые появлялись на консервативном ток-радио или на летучих сайтах, а затем перекочевали в Drudge Report и Fox News. Были сообщения о том, что я учился в индонезийском медресе, которые получили такую популярность, что корреспондент CNN действительно побывал в моей старой начальной школе в Джакарте, где обнаружил кучу детей, одетых в форму западного образца и слушающих New Kids on the Block на своих iPod. Были утверждения, что я не являюсь американским гражданином (в качестве иллюстрации можно привести фотографию, на которой я изображен в африканском наряде на свадьбе моего кенийского сводного брата). По мере продвижения кампании распространялась все более гнусная ложь. Они не имели никакого отношения к моей национальности, но имели отношение к "иностранности" более привычного, доморощенного, темного цвета: что я торговал наркотиками, что я работал проституткой-геем, что у меня были марксистские связи и я был внебрачным отцом нескольких детей.