Мы с Майей провели день, перебирая личные вещи Тота, а затем прогулялись по тому же скалистому выступу у бухты Ханаума, где мы окончательно попрощались с матерью и развеяли ее прах над океаном внизу. Я организовал игру в баскетбол с некоторыми из моих бывших школьных товарищей по команде. Наши семьи пели рождественские гимны, пекли печенье и дебютировали в ежегодном шоу талантов (папы были справедливо признаны наименее талантливыми). У меня даже был шанс заняться бодисерфингом на Сэнди-Бич, одном из моих любимых мест в юности. Сбивая мягко разбивающуюся волну, свет, завивающийся от движения воды, и небо, прочерченное полетом птиц, я мог на мгновение притвориться, что меня не окружают несколько одетых в мокрые костюмы морских котиков, что катер береговой охраны вдалеке не имеет ко мне никакого отношения, что фотографии меня без рубашки не попадут позже на первые страницы газет по всему миру с заголовками типа "ВПЕРЕД НА ОФИС". Когда я наконец подал сигнал, что готов идти, руководитель моей команды безопасности в тот день — сардонический агент по имени Дэйв Бич, который был со мной с самого начала и знал меня как друга, — наклонил голову, вытряхнул воду из ушей и сказал совершенно серьезно: "Надеюсь, тебе это понравилось, потому что это последний раз, когда ты сможешь сделать это в течение долгого, долгого времени".
Я рассмеялся, понимая, что он шутит… или шутит? Кампания и ее непосредственные последствия не оставили времени для размышлений, поэтому только во время этой короткой тропической интерлюдии у всех нас — друзей, семьи, сотрудников, секретной службы — был шанс обдумать произошедшее и попытаться представить, что еще предстоит. Все выглядели счастливыми, но слегка неуверенными, не знающими, можно ли признать странность происходящего, пытающимися понять, что изменилось, а что нет. И хотя она не показывала этого, никто не чувствовал эту неуверенность так остро, как будущая первая леди Соединенных Штатов.
В ходе кампании я наблюдал, как Мишель приспосабливается к новым обстоятельствам с непревзойденным изяществом, очаровывает избирателей, берет интервью, совершенствует стиль, который показывает, что она одновременно шикарна и доступна. Это была не столько трансформация, сколько усиление, ее сущностная "Мишель-сущность" была отполирована до блеска. Но при всем ее растущем комфорте от пребывания на публике, за кулисами Мишель отчаянно пыталась выкроить какую-то зону нормальной жизни для нашей семьи, место за пределами искажающего влияния политики и славы.
В течение нескольких недель после выборов это означало, что она бросилась решать задачи, которые могут возникнуть у любой пары, когда ей приходится переезжать на новое место работы. С типичной эффективностью она сортировала вещи. Она упаковывала вещи. Она закрывала счета, следила за тем, чтобы наша почта пересылалась, и помогала Медицинскому центру Чикагского университета планировать ее замену.
Однако в центре ее внимания были наши дочери. На следующий день после выборов она уже организовала тур по школам округа Колумбия (и Малия, и Саша вычеркнули из своего списка школы для девочек, остановившись на Sidwell Friends, частной школе, основанной квакерами, и той же школе, в которой училась Челси Клинтон) и поговорила с учителями о том, как организовать перевод девочек в классы в середине года. Она спрашивала совета у Хиллари и Лоры Буш о том, как оградить их от прессы, и спрашивала Секретную службу о том, как сделать так, чтобы охрана девочек не мешала свиданиям и футбольным матчам. Она ознакомилась с работой резиденции Белого дома и убедилась, что мебель в спальнях девочек не будет выглядеть как что-то из Монтичелло.
Не то чтобы я не разделяла стресс Мишель. Малия и, особенно, Саша были такими маленькими в 2008 году, с косичками и косами, отсутствующими зубами и круглыми щечками. Как Белый дом повлияет на их детство? Не изолирует ли он их? Сделает ли он их угрюмыми или правоверными? По вечерам я внимательно слушал, как Мишель сообщала мне последние собранные ею сведения, затем предлагал свои соображения по тому или иному вопросу, который не давал ей покоя, заверяя ее, что угрюмое замечание или маленькая шалость одной из девочек не свидетельствует о ранних последствиях их внезапно перевернувшегося мира.
Но, как это было на протяжении большей части последних десяти лет, повседневное бремя воспитания детей лежало в основном на Мишель. И когда она наблюдала, как — еще до того, как я вступил в должность — водоворот работы затягивает меня, когда она видела, как ее собственная карьера отодвигается на второй план, как ее тесный круг друзей вскоре окажется за сотни миль от нее, пока она будет пробиваться в городе, где мотивы многих людей вызывают подозрения, перспектива одиночества нависла над ней, как туча.
Все это помогает объяснить, почему Мишель попросила свою маму пожить с нами в Белом доме. То, что Мэриан Робинсон согласилась рассмотреть этот вариант, стало для меня некоторым сюрпризом, поскольку по своей природе моя свекровь была осторожной, находя удовлетворение в стабильной работе, привычном распорядке, небольшом круге семьи и друзей, которых она знала много лет. Она жила в одном доме с 1960-х годов и редко выбиралась за пределы Чикаго; ее единственной экстравагантностью была ежегодная трехдневная поездка в Вегас со своей невесткой Ивонн и мамой Кей, чтобы поиграть в игровые автоматы. И хотя она обожала своих внуков и согласилась уйти на пенсию раньше, чтобы помочь Мишель присматривать за девочками, когда кампания разгорится, она всегда старалась не задерживаться в нашем чикагском доме и не оставаться на ужин после окончания работы.
"Я не собираюсь быть одной из тех старушек, — говорила она с раздражением, — которые не оставляют своих детей одних только потому, что им нечем заняться".
Тем не менее, когда Мишель попросила ее переехать с нами в Вашингтон, Мэриан не стала сильно сопротивляться. Она знала, что ее дочь не будет просить, если это не очень важно.
Конечно, были и практические вещи. Первые несколько лет, когда мы жили в Белом доме, именно Мэриан каждое утро провожала Малию и Сашу в школу и составляла им компанию после уроков, если Мишель была на работе. Но это было нечто большее. Что действительно имело значение — и что не перестанет иметь значение еще долгое время после того, как девочки перерастут потребность в няне — так это то, как само присутствие Мэриан поддерживало нашу семью.
Моя свекровь не делала вид, что она лучше других, поэтому наши дочери даже не рассматривали такой вариант. Она жила по доктрине "без суеты и драматизма", и ее не впечатляла никакая пышность или шумиха. Когда Мишель возвращалась с фотосессии или ужина, где за каждым ее шагом следили или прическу тщательно изучала пресса, она могла сбросить дизайнерское платье, надеть джинсы и футболку и знать, что ее мама наверху, в своем номере на последнем этаже Белого дома, всегда готова посидеть и посмотреть с ней телевизор, поговорить о девочках или друзьях дома — или вообще ни о чем.
Моя свекровь никогда ни на что не жаловалась. Всякий раз, общаясь с ней, я помнила, что, с каким бы бардаком я ни имела дело, никто не заставлял меня быть президентом, и что мне нужно просто смириться и делать свою работу.
Каким подарком была моя свекровь. Для нас она стала живым, дышащим напоминанием о том, кем мы были и откуда пришли, хранительницей ценностей, которые мы когда-то считали обычными, но узнали, что они встречаются гораздо реже, чем мы могли себе представить.
Зимний семестр в Sidwell Friends School начинался за две недели до Дня инаугурации, поэтому после Нового года мы вернулись в Чикаго, забрали все личные вещи, которые еще не были отправлены вперед, и сели на правительственный самолет в Вашингтон. Блэр Хаус, официальный гостевой дом президента, не смог принять нас так рано, поэтому мы поселились в отеле Hay-Adams — это был первый из трех переездов, которые нам предстояло совершить за три недели.
Малия и Саша, казалось, не возражали против проживания в отеле. Особенно их не смущало необычайно снисходительное отношение их мамы к просмотру телевизора, прыжкам по кровати и дегустации всех десертов из меню обслуживания в номере. Мишель сопровождала их в первый школьный день в машине Секретной службы. Позже она рассказывала мне, как замирало ее сердце, когда она смотрела, как ее драгоценные дети, похожие на миниатюрных исследователей в своих ярких пальто и рюкзаках, шли в новую жизнь в окружении грозных вооруженных людей.
Однако вечером в отеле девочки были как обычно болтливы и неудержимы, рассказывая нам о том, какой замечательный день они провели, и что обед был лучше, чем в их старой школе, и что они уже завели кучу новых друзей. Пока они говорили, я видела, как напряжение на лице Мишель начало спадать. Когда она сообщила Малии и Саше, что теперь, когда началась школа, больше не будет десертов и просмотра телевизора по вечерам, и что пора чистить зубы и готовиться ко сну, я решила, что все будет хорошо.
Тем временем наш переходный период работал на полную катушку. Первые встречи с моими командами по национальной безопасности и экономике были продуктивными, люди придерживались повестки дня, а грандиозность была сведена к минимуму. Забившись в неприметные правительственные офисы, мы создали рабочие группы для каждого агентства и по всем мыслимым темам — обучение рабочим профессиям, безопасность авиаперевозок, задолженность по студенческим кредитам, исследования рака, закупки Пентагона — и я проводил дни, ковыряясь в мозгах серьезных молодых ребят, помятых академиков, бизнес-лидеров, правозащитных групп и умудренных опытом ветеранов предыдущих администраций. Некоторые из них проходили пробы на работу в администрации; другие хотели, чтобы мы приняли предложения, которые ни к чему не привели за предыдущие восемь лет. Но все они, казалось, хотели помочь, воодушевленные перспективой появления Белого дома, готового проверить новые идеи на практике.
Конечно, на этом пути были и трудности. Некоторые из моих кандидатов на должности в кабинете министров отказались или не прошли проверку. В разные моменты дня Рахм мог заглянуть ко мне, чтобы спросить, как я хочу решить какой-либо возникающий политический или организационный спор, а за кулисами не было недостатка в раннем жокействе — за титулы, территорию, доступ, парковочные места — что характерно для любой новой администрации. Но в целом настроение было приподнятым, все мы были убеждены, что при умной, целенаправленной работе мы сможем преобразовать страну так, как обещали.