Шелдон тоже был здесь. Он нервничал еще больше очкастого доктора.
— Ты с-с-казал, что хочешь видеть мистера Маккендрика, — заикаясь, выговорил этот лживый предатель. — Надеюсь, это самое… ты… это самое…
— Ох, Шелдон… — К своему удивлению, в этот момент я испытал скорее разочарование, чем гнев. — А кто во время моего заключения убил грамматику? Могу ли я прочитать приговор?
Он повесил голову и пробормотал слово, которое я связывал с ним на протяжении всей его печальной маленькой жизни.
— Извини. — Он судорожно сглотнул. — Эти части не были…
— Какие части? Что не было?
— Запасные части. Я их купил не на распродаже.
Вечно меня подводит мой глупый язык.
Доктор держал в руке шприц, совсем как мой дружок Мартин. В этот момент он вставлял его в ампулу и поглядывал на меня.
Кажется, я перестал испытывать детский страх перед уколами.
— Могу ли я чем-то помочь вам, джентльмены? — спросил я.
— Ради твоего же блага, — сказал Маккендрик низким хриплым голосом, не вязавшимся с серебристыми волосами и шикарным костюмом, — надеюсь, что сможешь.
— Так вот, Кайл, — сказал я дружелюбно, — больше двадцати лет назад я оштрафовал тебя за уличных проституток в Сент-Килде. Чем теперь занимаешься?
Маккендрик сунул руку во внутренний карман и вынул маленький блестящий пистолет.
Затем повернулся к Шелдону и спокойно выстрелил ему два раза в грудь.
Шурин повалился назад. Лицо его выразило гнев и шок. Сквозь комбинезон проступили два темных блестящих пятна. Они были цвета старого масла.
— Вот такими делами, когда мне этого захочется, — сказал Маккендрик, глядя на Шелдона. Тот привалился к стопке журналов «Плейбой», закрыл глаза и сделался неподвижен.
Я разумный человек, особенно когда вижу перед собой оружие и шприцы. К тому же меня крепко привязали к стулу нейлоновой веревкой, которую эти люди предусмотрительно прихватили с собой.
Сначала я посмотрел на неподвижного Шелдона, затем на Кайла Маккендрика и сказал:
— Я готов отвечать на твои вопросы.
Маккендрик смотрел на меня как на идиота.
— На вопросы? А мы чем занимались все это время?
Я покачал головой.
— Извини. Не понимаю.
— Сэр.
Очкастый доктор произнес это нерешительно, словно боялся сказать что-то не то.
— Что?
— Он не вспомнит, — сказал доктор.
— Что не вспомню? — спросил я. — Вы все время говорите загадками. Как я вам помогу, если не знаю, чего вы от меня хотите?
Маккендрик выпрямился и посмотрел на меня. Потом приложил палец к щеке, как это делают в телевизионных сериалах, когда хотят изобразить задумчивость.
— С кем еще ты говорил, с тех пор как они тебя выпустили?
— Они? Ты имеешь в виду судью?
— Никто из моих судей тебя из тюрьмы не выпускал.
Мне показалось это странным.
— Ты хочешь сказать, что я сбежал?
— Можно и так сказать.
— Наверное, я ушел во сне. Как лунатик. Мне показалось, что кто-то из судей пришел, освободил меня, дал денег и привез домой. А затем…
Интересно, чего хотел Стэп? При нем были бумаги, но он мне их не показал. Вроде бы и деньги были. У меня не было никакого доказательства того, что я вышел из тюрьмы на законных основаниях.
— Что затем? — спросил Маккендрик.
— Затем кто-то пригвоздил к столбу рядом с моим домом грязный мешок по имени Тони Моллой. Похоже, полиция преследует меня, словно сбежавшего из тюрьмы преступника.
Он молчал.
— Ну ладно, — сказал я. — Выходит, я беглый преступник. А человек, пригвоздивший к столбу Тони Моллоя, это ты.
— Нет, я, — вмешался в разговор чернокожий парень и ткнул себя в грудь пальцем.
— Выходит, Фрэнки Солера не сознавался в том, что убил мою жену и ребенка?
— Ну конечно же, этот идиот сознался! — прорычал Маккендрик. — Кто бы подумал, что подонок окажется религиозным?
— На смертном одре всякое случается.
— Тебе лучше знать, Бирс.
— Ловлю тебя на слове. Значит, ты говоришь, эти двое убили Мириам и моего мальчика?
Кайл Маккендрик вздохнул.
— Ты все еще разыгрываешь невинного, Бирс? И не надоело? Так и хочется тебя придушить. И что она в тебе нашла?
Их было трое, а я человек, не склонный к фантазиям. Тем не менее мне хотелось сбросить с себя веревки и одним движением снести им башки.
— Ты и Мириам?… — спросил я, на самом деле не желая знать ответа.
— Где она спрятала это? — спросил он.
— Что спрятала?
Очкастый доктор снова осмелился вмешаться.
— Он на самом деле не помнит, — сказал он. — Мы много раз пытались узнать.
— Может, он с самого начала не знал, — проворчал чернокожий парень. — В таком случае зачем понапрасну тратить время?
Маккендрик прикрыл глаза. Обычно так делают люди, общаясь с детьми.
— Потому что мы не знаем наверняка. А может, он сказал об этом кому-то другому. — И снова обратился ко мне: — Ты с кем-нибудь еще разговаривал?
— Я поехал домой. За мной начали охотиться. Тогда я явился сюда и поговорил с шурином на семейные темы. Вы его застрелили. Что еще я могу вам сказать?
Чернокожий парень свирепо уставился на меня.
— Один человек сказал, что на байке позади тебя сидел кто-то еще.
— Этому человеку нужно проверить зрение. Я не выходил из тюрьмы двадцать три года. Сколько, по-вашему, у меня здесь друзей?
— Ничего, — пробормотал Маккендрик. — Снова ничего. Одно и то же…
Вид у него был разъяренный. На его пути возникло препятствие, и такая ситуация была ему в новинку.
— Может быть, — предположил чернокожий парень, — они его все еще ищут. Давайте его прикончим, да и дело с концом.
Маккендрик обхватил руками голову и выругался виртуознее, чем уличный хулиган четверть века назад. Я не слишком часто вращался в кругах миллионеров, но таких слов от них не ожидал.
— Господи, — простонал Маккендрик. — Меня окружают одни идиоты. Он знает, придурок. Я немного трахался с его женой. Может, поэтому он и не хочет делиться.
Я поерзал в веревках. В голове было пусто: ни страха, ни гнева.
— Если пояснишь, что я должен знать… — сказал я.
— Мириам взяла то, что было для меня важно, — сказал Маккендрик. — Я хочу это вернуть.
— И что это?…
Маккендрик вздохнул.
— Вколи ему, — сказал он очкастому доктору. — Я не могу больше возиться с этим подонком. Мне надо успеть на открытие школы. На половину пятого у меня назначена встреча в рекламном агентстве. Это дает мне окно в час сорок пять минут. Постарайся, чтобы он его заполнил.
От травы исходит чудесный свежий запах. Это награда мне за утомительную работу по подстриганию газона. Рики бегает по саду, гоняя мяч. В ветвях яблони кто-то сидит. Может, кот, а может, более крупное животное.
Я присматриваюсь. Существо похоже на птицу, серую и бесформенную, с длинным острым клювом и очками без оправы. Из-за стекол на меня смотрят два холодных черных глаза. В лапах птицы зажат шприц. От шприца, через цветочную клумбу с аккуратными рядами лилий и белых роз, тянется провод к ножке стола и дальше к моей руке.
Птица слушает. Я знаю, что она может услышать.
В моих венах кипит кровь. Мозг мчится со скоростью миллион миль в час, отыскивает что-то, копается в поврежденной памяти.
— Не обращай на него внимания, — сказала Мириам.
На ней просторное алое платье, и это странно, потому что сейчас день. Руки загорели больше обычного. Ее лицо выглядит усталым, на щеках морщинки.
— Тебе легко так говорить. Ты мертва. Или только мне подыгрываешь. А может, и то и другое.
Она улыбается. Такую печальную улыбку я у нее редко видел.
— Знал ли я тебя по-настоящему? — спрашиваю я.
— Как ты можешь это говорить? Мы с тобой семь лет женаты.
— А последние несколько месяцев ты трахалась с городским чиновником. Я его оштрафовал в Сент-Килде за то, что он охотился за проституткой.
Она складывает на груди руки и окидывает меня холодным разочарованным взглядом.
— Ты меня лучше о другом спроси. Эти два факта — чистое совпадение. Надеюсь, ты понимаешь. Все дело в тебе.
Ее руки выглядят тоньше, чем я помню. На них следы. Царапины. Руки кажутся старыми и нездоровыми.
— Что ты хочешь сказать? — с обидой говорю я. — Я как раз и спрашиваю. Спрашиваю о нас. Ведь мы с тобой женаты.
Я смотрю на Рики. Но он вовсе и не Рики. Его черты размыты и незнакомы. Это просто слегка окрашенная тень, бегающая по подстриженной траве. Он похож на мультяшного персонажа.
— И все остальное, — добавляю я.
Она убирает с груди руки. Дотрагивается до меня. Я вижу, но самого прикосновения не чувствую.
— Нет, Бирс. Я не это имела в виду. Я говорила только о тебе. Ты же и сам понимаешь?
— Немного.
Частично я понимаю то, что она хочет сказать. Я уже не в саду на Оул-Крик, не в 1985 году. Я на чердаке дома Шелдона Седжвика. Он в двух ярдах от меня, возможно, мертвый. Рядом со мной человек в очках без оправы, похожий на птицу. Он колет мне в руку какой-то наркотик, чтобы я вспомнил то, что исчезло в день гибели жены и Рики. Их убили Фрэнки Солера и Тони Моллой, возможно, по приказанию Кайла Маккендрика, хотя кто знает?
Может, существо в очках без оправы — это Мириам. Впрочем, нет, вряд ли. Скорее всего, она — часть меня, и она задает мне вопросы обо мне. Она бросает их в темную яму моей памяти, пытаясь найти ответы. Очкастый доктор хочет достать их из меня с помощью иглы и наркотика.
— Я думал, что понял бы, — говорю я.
— Понял бы что?
— Что у тебя роман на стороне.
— Ох уж эти копы, — пожимает она плечами. — Ты столько времени проводишь, вглядываясь в жизни других людей, что не замечаешь, что творится у тебя под носом. Ты так мало бываешь дома, Бирс. Ты об этом даже не задумывался, я знаю. Понимаю, ты не специально пренебрегал мной. Но тебя не было. Дни и ночи.
Я пытаюсь сжать ее руку, стараюсь понять, сохранила ли она тепло.
— Итак, ты ходила в бар «Сестра дракона».