Он не сразу ответил, и это было хорошим признаком.
— Ну? — спросил я осторожно, но твердо, стараясь уверить его в своей благонадежности. — Ленч состоится?
— У меня в половине первого нет окна! Думаешь, мне нечего больше делать, как идти и разбираться с этой чепухой?
— Окно? Окно? О чем ты толкуешь? Неужели те, кому ты назначил встречу, важнее для тебя, чем я? Отвечай!
— Да, — ответил он. — Важнее.
— И именно в это время?… Подумай хорошенько. Задай себе вопрос. Давно ли ты ходил в обычный ресторан, такой как «Лумис энд Джейк»? Клетчатые скатерти с пятнами, оставленными накануне. Официанты, проливающие твое пиво и осмеливающиеся тебе перечить. Свежеприготовленные омары и устрицы. Ничего изысканного. Мир такой, какой и всегда. Час отдыха, хорошая еда, приятный разговор и окончание дел. Полная безопасность. Ты даешь мне то, что я хочу. После я исполняю твое заветное желание.
Молчание.
— Ну… Что в этом дурного?
— Хорошо, закажу столик на двоих. Знай, на свой дурацкий банковский счет ты не получишь ни цента, пока не дашь мне то, что нужно.
— Согласен. Только закажи столик на троих. Купи Сюзанне что-нибудь хорошее. Договоримся на 12:15, — добавил я милосердно. — Столик на улице. Ты ведь любишь морской воздух?
— Не надо на меня давить, Бирс. Моему терпению есть предел.
«Как и у всех нас», — подумал я и закончил разговор.
По телефонному звонку он мог выследить, что я на Оул-Крик. Однако я не думал, что Маккендрик станет теперь об этом беспокоиться. Он был в таком же положении, как и его соперник, Ридли Стэплтон. Оба человека знали, что встретятся со мной. Оба были уверены в том, что получат то, чего хотят. Оба, должно быть, вознамерились прикончить меня по окончании сделки.
Мошенники изменились, пока я был в тюрьме. Такие, как Маккендрик, раздували щеки и притворялись приличными людьми.
Я взял часы и взглянул на телефон. Четыре пятнадцать. Деловые люди нынче работают в странное время.
Не в силах превозмочь себя, я позвонил.
— Где ты? — тихо спросила она.
— Надо было спросить: «Кто вы?»
— Может, приобретешь для меня определитель номера? Где ты?
— На Оул-Крик. Надо было. Не могу объяснить. Оставил записку у компьютера. Тебе нужно поговорить с Лао Лао.
— Поздно. Уже поговорила. Ты шумел, когда уходил.
— Единственное, что я умею делать, это говорить. Правда, сейчас я и в этом не уверен.
— Не сомневайся.
— Спасибо. Маккендрик прихватил Сюзанну Аурелио.
— О господи!
— Сначала я подумал, что это ты.
— Я бы пропала, если бы это случилось. С другой стороны, зачем Кайлу Маккендрику понадобилась бы официантка из бара, чье единственное приобретение в жизни — «кавасаки 500» 1993 года выпуска. К тому же его больше нет. Ржавеет в реке Покапо. Какой бы секрет он из меня выжал? Нам нужно выбираться отсюда, Бирс.
— Знаю.
— Как?
— Я сейчас над этим работаю. Поговори с Лао Лао. Позвони по телефонам, которые она тебе назовет. Дай мне знать, когда это сделаешь.
Она еще не положила трубку.
— Ты видел призраков? — спросила она.
— Ни одного, — ответил я. — Но ищу.
И я действительно искал. В саду. В сарае. В гараже и в подвале, где собирался построить Рики модель железной дороги на старом обеденном столе. Когда он подрастет или когда у меня будет время. Я порылся во всех шкафах в спальне, перетряхнул простыни и грязную одежду, за двадцать лет обросшую плесенью, заглянул в ящики с игрушками. На глаза навернулись слезы при воспоминаниях о семи годах семейной жизни.
Через сорок пять минут займется рассвет. Я покрылся пылью, исцарапался, проклинал все на свете. Осмотрел все, посмотрел во все углы, во все дурацкие закоулки, которые и привлекли Мириам на Оул-Крик.
Главное — я понятия не имел, что ищу. Добивало и то, что тень Мириам отказывалась материализоваться и сказать мне с самоуничижительной улыбкой: «А, это? Ты имеешь в виду вещь, из-за которой нас убили? Третий шкаф направо».
Пошел на кухню. В хороший летний день солнце, пройдя между толстыми узловатыми ветвями яблони, разрисовало бы помещение. Я бы распорядился спилить ветви.
Вышел в сад, сорвал два плода, вернулся, хрустя яблоком. Возле раковины стояла банка растворимого кофе. Элис принесла с собой. Насыпал его побольше в чашку, доел яблоко и смирился с тем, что озарения не произойдет.
Полоса тумана, которую я видел из мотеля «Сивью», вползала в город. Я уже чувствовал холодное влажное присутствие. Скоро он все накроет. Я вырос при такой погоде. Когда я был на дежурстве, это означало, что я мог поставить свой мотоцикл где угодно и сидеть невидимкой, даже в форме, слушать крики чаек, гром трамваев на узких улицах Эдема, звон колоколов, визг колес, старомодный скрежет металла о металл.
Туман — это хорошо. Приятель, если не друг. Я прожил с ним так долго, что он больше меня не беспокоил. Но для людей вроде Кайла Маккендрика и Ридли Стэплтона он представлял угрозу. Они считали себя лучше всех нас, непогрешимыми, другими. Но когда в город входил туман, мы становились ровней, двуногими животными, осторожно передвигавшимися в пространстве и не имевшими представления о том, что делается впереди.
Я кусал яблоко и пил кофе. Растворимый, какой пил, когда Мириам не было дома. Где она была? С Рики? Ходила по магазинам? А может, что-то еще?
Например, надевала платье с разрезом и уходила с Кайлом Маккендриком в заднюю комнату в баре «Сестра дракона»?
На краденом велосипеде я мог доехать до пирса минут за двадцать-двадцать пять. В такую погоду никто меня не увидит. Ни один коп не пожалуется на отсутствие света. Ни один жулик не заинтересуется тем, что везу: пачку денег в десять тысяч долларов, старый полицейский револьвер и немного старых боеприпасов.
Я был свободен. Вроде бы.
Кофе оказался вкуснее, чем я предполагал. Пожалуй, не хуже того, что пил здесь двадцать лет назад.
Туман наползал, толстое серое одеяло заполняло все щели.
Кухонная дверь по-прежнему открыта. Туман проник в дом.
— Это мне на руку, Мириам, — сказал я и выругал кофе.
— Кофе?
— Да, — говорит он. — Где ты его раздобыл? Такого хорошего у меня нет. Заметь…
Ридли Стэплтон бросает на меня взгляд, в котором я читаю: счастливчик.
— Я холостяк, живу один. Если бы у меня была красивая жена, которая покупала бы мне такие вкусности…
— Колумбийский, — прерываю его я. — Мы покупаем его на верфи. Я думал, Стэп, что кто-кто, а ты это знаешь. Ты ведь теперь служишь в «белках-агентах» в конторе, которую только что организовало правительство.
— «Белки-агенты»? — переспрашивает он. — Никогда не слышал такого названия.
На нем темный костюм, плотно облегающий фигуру, под носом усики, которые он, похоже, скопировал из фильма с плохим черным полицейским. Думает, что они ему идут.
— Так как нам теперь тебя называть? — спрашивает Мириам.
— Я — государственный служащий, — говорит он и кладет в рот кусок пиццы. — Подробности вам ни к чему. Просто доверяйте мне.
Конец апреля. Тот последний год. Мы пригласили гостей — коллег, друзей, несколько бывших соседей, с которыми подружились, когда жили в квартире-студии Мириам. Весна такая теплая, что мы устроились в саду. Двадцать взрослых и Рики с двумя приятелями. Дети гоняли на велосипедах вокруг яблони.
— «Белки-агенты»? — спрашивает она. — Поэтому ты пьешь кофе? Выходит, мы зря потратились и купили вино?
— Честно говоря, я при исполнении, — говорит Стэп. — Не могу поверить, что полиция не получила в этом году солидной прибавки. Как вы умудряетесь жить на такие деньги?
Я поднимаю бокал с белым пино гриджо, стараясь забыть, во что оно мне обошлось, и говорю:
— Беру взятки. Хотя надеюсь на оживление рынка мужской проституции.
— Но почему «белки-агенты»? — продолжает допытываться Мириам.
— Потому что, — вмешиваюсь я, — у них красивая шкурка и пушистые хвосты. И они прыгают с дерева на дерево, так что их не сразу заметишь. Подслушивают. Подглядывают. Правильно я говорю?
— Ты моего хвоста никогда не видел, — говорит Стэп, посмеиваясь, мне показалось, что он подмигнул Мириам. — О, прошу прощения.
Он достает что-то из кармана своего черного пиджака. Этот предмет размером с кирпич. Черный, с белыми кнопками и номерами.
Стэп отходит от нас и начинает в этот кирпич что-то говорить.
Я злюсь.
— В чем дело? — спрашивает она.
— Что за манеры!
— Это же телефон, Бирс. Говорят, у всех нас со временем будут такие.
— Только не у меня.
— А почему?
В ее голосе усталость и раздражение, близкое к гневу.
— Каждому человеку нужно место, где он может побыть один, — замечаю я. — Личное пространство. Место, где можно подумать.
— Каждому человеку нужны деньги. Как думаешь, сколько он получает на своей секретной службе?
— Понятия не имею. У нас ведь есть дом.
Она оглядывается на белый фасад и быстро меня целует.
— Милый пещерный человек. Когда ты начнешь таскать меня за волосы?
— Он что, этого еще не делает? — спрашивает Стэп.
Он закончил разговор. Он по-прежнему держит в руке черный кирпич.
— Только наедине, — отвечает Мириам. — Как ты обычно предпочитаешь?
Он улыбается, и от этой улыбки мне делается тошно.
— Иногда хорошо, когда медленно, — говорит он. — Иногда — когда быстро. Сегодня…
— Ридли! — говорит она смеясь. — Я имела в виду кофе.
Я не могу поверить в то, что слышу. Он знает ее интимную фразу.
— Дай мне это… — говорю я и пытаюсь вырвать телефон из его рук.
— Бирс… — взвизгивает Мириам.
— Дай мне это!
Я хватаю большой уродливый пластиковый аппарат и швыряю его на землю. Он подпрыгивает на мягкой траве. Рики с приятелями, по-прежнему на велосипедах, смотрят на это. В его глазах шок и недоумение.
Я пинаю телефон ногой и кричу. Остальные, незнакомые мне люди, замолкают. Они смотрят на меня в ожидании. Я держу что-то в руках.