явшего рядом с ней.
— Конечно, — сказал он. — Конечно, будем сражаться. Только вот чем?
Фентон узнал Кристин с первого взгляда. Он заметил ее одежду из темного на фоне снега меха в толпе, расступившейся, чтобы пропустить трактор. Кристин помахала, как только узнала Фентона за стеклом машины. Он остановился, включил обогреватели воздухонепроницаемого костюма, в который был облачен, надел шлем, а затем распахнул дверь трактора. Даже несмотря на толстое стекло, его голос отлично разносился по белой пустоши.
— Кристин, — сказал он. — Подойди. Остальные идите дальше.
Они как-то странно посмотрели на него, но кивнули и побрели вниз по склону к долине. Было очень необычно смотреть, как они несут мотыги и садовые корзины, когда вокруг везде снег, но в долине, спрятанной под дымкой, было гораздо теплее.
Кристин подошла к Фентону, она была очень высокой и двигалась быстрой, плавной походкой, делавшей каждое ее движение приятным зрелищем. Ее светлые волосы были заплетены в толстую косу, глаза были ярко-голубые, а молочная кожа разрумянилась от холода.
— Посиди со мной, — сказал Фентон. — Я выключу искусственную атмосферу и оставлю дверь открытой, чтобы ты могла дышать... какое-то время.
Она наклонилась, чтобы пролезть в низкий проем, и забралась внутрь, усевшись на слишком маленькое сидение. Фентон всегда чувствовал себя не в своей тарелке рядом с этими большими, дружелюбными и спокойными людьми. Это был их мир, а не его. Если кто-нибудь тут и обладал ненормальным ростом, так это он, а не ганимедиане.
— Так что, Бен? — спросила она — ее голос прозвучал вместе со слабой вибрацией мембраны динамика в шлеме Фентона. Он улыбнулся и покачал головой. Ему не казалось, что он влюблен в Кристин. Это было бы так нелепо. Они могли говорить только через металл и касаться друг друга только через стекло или ткань. Даже воздух не подходил для них обоих. Обдумав возможность любви, он иронично ухмыльнулся.
Фентон в мельчайших подробностях рассказал, что произошло, и его мозг немного прояснился, пока он говорил.
— Думаю, мне надо было подождать, — сказал он. — Теперь-то мне это понятно. Нужно было держать рот на замке, пока не прошел бы хотя бы месяц с тех пор, как я снова на Ганимеде, чтобы успеть прозондировать почву. Кажется, я просто вышел из себя, Кристин. Если бы я узнал обо всем еще на Земле... если бы ты могла написать...
— Через почтовую службу космопорта? — горько спросила она. —Даже входящие письма теперь подвергаются цензуре.
Фентон кивнул.
— Так что планеты продолжают считать, что мы сами попросили перемены, — продолжала она. — Считать, что мы не справились на Ганимеде и сами захотели вернуться в приюты. Ох, Бен, это то, что мы ненавидим больше всего. У нас все идет так хорошо... вернее, шло, пока... — Кристин замолкла.
Фентон дотронулся до кнопки, заводящей двигатель, и развернул трактор на сто восемьдесят градусов так, чтобы перед ними оказалась широкая равнина внизу. Они отвернулись от Блока, и, не считая пятен в бирюзовой дымке там и тут, где другие теплые долины выдыхали влагу и испарения цветущих растений, в заснеженных холмах не было брешей — башен, марширующих по планете длинной колонной.
— Он знает, что в приютах мы умрем? — спросила Кристин.
— А вы и, правда, умрете?
— Думаю, да. Многие из нас точно. И, думаю, у нас больше никогда не будет детей. Можно будет забыть о прапраправнуках, которые, возможно, снова смогут ходить по Ганимеду и не дадут расе вымереть. Разумеется, мы не станем убивать себя сами. Даже не будем совершать расовый суицид. Мы не хотим умирать... но и не будем хотеть жить — в приютах.
Кристин повернулась на гладком сиденье трактора и встревоженно посмотрела на Фентон через стекло его шлема.
— Бен, если планеты узнают... если мы сможем передать им информацию — думаешь, они помогут? Кому-нибудь есть дело? Думаю, кому-то небезразлично. Возможно, не тем, кто родился на Земле. Те просто не смогут понять. Но обитатели других Центрифуг поймут. Ради их же безопасности, Бен, думаю, им придется нам помочь — если они узнают. Это могло произойти с любой группой, подобной нашей. Бен...
Краем глаза Кристин заметила тень, скользящую по снегу, и повернула голову, чтобы узнать, что это.
Затем трактор подбросило...
Фентон смутно услышал, как металл вокруг него рвется о камни, скрытые под снегом, по которому они скользили. В гулкой неподвижности, пока трактор завис на одной гусенице, прежде чем упасть, он ощутил во рту вкус крови, почувствовал вес Кристин, давящий на плечо и увидел черный контур своей руки и растопыренных пальцев, прижавшихся к стеклу, лежащем на белом снегу.
Трактор перевернулся еще раз, грохнувшись на гусеницы, и помчался вниз, набирая скорость и все сильнее трясясь с каждым толчком. Голубая крылатая тень вернулась и опять пролетела над ними.
Темные руки на фоне белого снега двигались быстро. Фентон видел, как они поворачиваются, тянут и ловко хватают рычаги, которые он едва ли чувствовал. Работавший на холостом ходу двигатель взревел, и трактор понесся по целине склона.
Затем грянул второй взрыв.
Задняя часть трактор подлетела, и Фентон с девушкой ударились об амортизированную панель управления и толстое, ударопрочное стекло, которое сорвалось с креплений и исчезло где-то в ярком вихре снаружи. Гусеницы заскрежетали, когда трактор заскользил по голым камням, а снег вокруг закипел настоящим ураганом. Трактор снова помчался к самой границе склона и, раскачиваясь, завис над тридцатиметровым обрывом.
Наступил миг, ощущавшийся, как свободное падение. Фентон нашел время решить, верно ли подсказывали ему инстинкты. Падение было лучшим выбором. Внутренность трактора был прочной, ударопоглощающей, и они переживут падение с большей вероятностью, чем еще один взрыв бомбы.
Затем трактор ударился о землю, перевернулся, и ударился еще раз, что вызвало лавину льда, камня и снега. Толчки сменились грохотом бомб, потом наступила абсолютная темнота и полное безмолвие.
Никто из них не сумел бы выжить в одиночку. Потребовались ганимедианские сила, живучесть и стойкость, чтобы Кристин не получила серьезных травм, а также знание техники и яростный, всепоглощающий гнев Фентона.
Погребенный под десятью метрами твердой, замерзающей массы обломков, Фентон подстегнул девушку словами, когда даже ее выносливость начала подводить. Со сломанной рукой, он не отступал, не обращая внимания на раздробленную кость и борясь со временем. В снежной полости оказалось достаточно воздуха, чтобы Кристин хватило на все время, пока они выбирались, а шлем и костюм Фентона были такими прочными, что выдержали даже такую аварию.
Ртутно-паровую турбину, вырабатывающую мощность трактора, пришлось починить и запустить заново. На это ушло много времени. Но работа была выполнена. Фентон хотел воспользоваться огромной тепловой энергией выхлопной системы. Очень медленно, очень осторожно, закрываясь кожухом турбины, как щитом, они проплавили путь на свободу.
Дважды падающие камни чуть не раздавили их. Один раз Кристин прижало к краю щита так, что, казалось, выхода нет, но ярость Фентона вытащила ее оттуда. И они все же выбрались на свободу. Когда осталась только снежная корка, Фентон осторожно выглянул в трещину и убедился, что их не ждут вертолеты. Затем они пробили корку и вылезли наружу.
На снегу остались следы, где приземлялся вертолет, и ходили люди. Судя по отпечаткам ног, кто-то даже частично спустился в пропасть, куда рухнул трактор.
— Кто это был, Бен? — глядя на следы, спросила Кристин, а когда он не ответил, добавила: — Бен... твоя рука. Выглядит плохо...
— Кристин, мне нужно вернуться в Блок. Чем быстрее, тем лучше, — не слушая ее, сказал Фентон.
— Думаешь, это был Торрен? — в страхе спросила она. — Но, Бен, что ты будешь делать? Если...
— Торрен? Возможно. А может, и Брин. Я не уверен. Надо узнать наверняка. Помоги мне, Кристин. Пошли.
— Тогда сначала зайдем в деревню, — беря его под локоть твердой, как мрамор, рукой, решительно сказала она. — Ты не доберешься до Блока, если мы тебя не подлатаем. Неужели Торрен, действительно, может так поступить, Бен? Поверить не могу.
Когда они начали подъем по холму, под ногами заскрипел сухой снег.
— Ты не знаешь Торрена, — ответил Фентон.
Он дышал неровными, глубокими глотками, частично из-за боли, отчасти из-за слабости, но, в основном, потому, что поступающего из баллона воздуха не хватало, чтобы восполнить увеличившуюся нужду в кислороде. Но воздух за пределами шлема был чистым ядом. Через некоторое время Фентон продолжил, хотя слова все еще выходили с некоторым трудом.
— Ты не знаешь, что Торрен сделал для меня тринадцать лет назад, — сказал он. — Там, на Земле. Мне было шестнадцать, и однажды ночью я бродил по одному из старых Тупиков — разрушенных городов, так их там называют, — меня схватили и заставили работать на корабле. По крайней мере, так я думал в течение трех лет. Меня поймала одна из банд, считающих руины своей территорией. Я продолжал думать, что люди Торрена найдут и заберут меня оттуда. Тогда я еще был молодым и наивным. Но меня не нашли. Я работал с бандой. Три года. Я многому научился. Тому, что пригодилось после, на заданиях, которые давал мне Торрен ... Заматерев, я, наконец, вырвался с корабля. Убил троих и сбежал. Потом вернулся к Торрену. Ты бы слышала, как он смеялся.
— Может, тебе пока не нужно разговаривать? — Кристин опустила голову и с сомнением посмотрела на него. — Ты и так с трудом дышишь...
— Я хочу говорить, Кристин. Дай мне закончить. Так вот, Торрен рассмеялся. Он сам подстроил все это. Он хотел, чтобы я научился профессиональным методам выживания прямо из истоков. Тому, чему он не мог научить меня сам. Так что он сделал так, чтобы мне «помогли»... эксперты. Он считал, что, если я способен выжить, то выживу. Когда я узнаю достаточно, то сбегу. И стану инструментом, который ему пригодится. Торрен называл это закалкой трудом. — Фентон замолчал и стал тяжело дышать, пока не набрался сил, чтобы закончить рассказ. — После этого, — продолжал он, — я ста