Г. А.) жизни прошла в этих местах и половина за их пределами. В настоящее время обе эти половинки как бы перечеркивали одна другую».
Мне уже приходилось отмечать близость мыслей и переживаний героев Брэгга с тем комплексом идей, которые отличают нашу «деревенскую прозу». Уместно будет вспомнить и Шукшина, сказавшего в одном интервью, что он сам напоминает себе человека, стоящего одной ногой в лодке, другой — на берегу.
Дуглас — тип, определяемый современной социологией как «маргинальный человек». В своем прошлом он ищет прочный тыл, точку опоры, верность семье и товарищам, с которыми, увы, уже слишком мало осталось общего.
Дуглас завидует Гарри, своему названому брату, друзьям детства — «в них есть какая-то цельность». Разрывающие Дугласа противоречия — прямое следствие отсутствия цельности, и тут уже никакая одаренность, ум, образование помочь не могут. Сегодня провинциалу вовсе не нужно стремиться в большие города. Дуглас великолепно понимает, что он утратил, покинув Камбрию: «Впервые в истории, пожалуй, это мы, пираты, мы, искатели приключений, оказались проигравшими… Я уехал, и я преуспел — таково впечатление, которое я создаю, и так считают они — а на самом деле я потерял десять-пятнадцать лет серьезной работы, дружеского общения и приятного времени».
И вместе с тем — назад дороги нет. «Я восхищаюсь своим дедом и отцом — но у меня своя жизнь», — уверен Дуглас. Однако, как и герой романа Дэвида Стори «Сэвилл», он «никуда не принадлежит». Совершенно чужим остается для него мир Мерлина Рейвена, «гогочущий табун не в меру разряженных девиц и молодых людей», держащихся «хозяевами в фешенебельных дискотеках, новых ресторанах, на всех светских развлечениях…».
Опыт Дугласа, ищущего свой путь, строящего свою, ни на чью не похожую жизнь, печален и даже драматичен. С детства усвоивший, что «человек должен прежде всего стремиться к независимости», искренне заблуждающийся по поводу того, что у него «есть возможность выбора» и что он всегда может «найти способы стать более свободным и более удовлетворенным», Дуглас вдруг понимает свою истинную роль в обществе: «…после того как Дуглас, рванувшись вверх, оставил позади рабочий класс, получил привилегии, сопутствующие оксфордскому образованию, пообтерся, работая в студиях Би-би-си, и потолкался в среде лондонцев, не признающих классов, он во многих отношениях стал гостем. Гостем общества, прекрасно оплачивающего хорошо натренированные таланты, за которыми стояло всеми признанное хорошее образование; весьма желанным, если он к тому же играл по правилам и не нарушал установленных традиций. Плененным гостем!»
В самом деле, Дугласу дана «возможность на опыте проверить ценность различных вещей и сделать по их поводу собственные выводы». Но за эти выводы приходится платить дорогой ценой — гибелью брака и утратой любимой, высокой степенью реальной несвободы творчества, когда продюсер Би-би-си Майк Уэйнрайт предпочитает, чтобы Дуглас делал передачу о Рейвене, а не о разных районах Британии. Но, быть может, самым страшным знаком этой несвободы становится история с повестью Дугласа «Смерть друга», которую все хвалят, но никто не хочет публиковать. Точной и злой карикатурой голливудских нравов служит предложение киномагната сделать героя этой трагической истории… террористом. И печальнее всего, что Дуглас готов идти на уступки.
Любопытно, что все персонажи того же поколения, что и Дуглас, — выходцы из социальных низов. Это как бы возможные варианты судьбы Дугласа. Казалось бы, совсем на другом полюсе находится его двоюродный брат Лестер, пройдоха и неудачник. Он вроде бы лучше других усвоил закон джунглей, правящий капиталистическим обществом, и готов ухватить все, что плохо лежит. Но Лестеру никак не улыбнется удача в обществе «равных возможностей» — таков удел большинства, в том числе и тех, кто безоговорочно принимает идею извечного «права сильного».
Совсем не похож на Дугласа и Лестера Гарри, человек целеустремленный, надежный, совестливый. Но Гарри скован, и не только рамками местных тэрстонских интересов. Узок и его жизненный кругозор — он искренне верит в то, что личная честность способна улучшить мир, внести в него разумное начало.
Особо, конечно, стоит сказать об образе Мерлина Рейвена. В нем можно увидеть черты многих звезд поп-музыки — Джона Леннона, Пола Маккартни, Элтона Джона, Рода Стюарта и других. Мальчишка из сиротского приюта, ставший повелителем многотысячных толп… Чем не рождественская сказка? У него теперь есть все, о чем мечтают другие, — деньги, популярность, свобода писать то, что он хочет, и делать, что ему заблагорассудится…
Свобода? Рейвен, как и Дуглас, весь в путах. Да, Рейвен редкостно одарен, и успех его не случаен и «не сделан» бизнесменами от поп-музыки. Но Рейвен сегодня не только закуплен, но полностью закабален — превращен в кумира, в идола ценой утраты всего человеческого, даже имени. Трагедия настоящего таланта в буржуазном обществе — тема далеко не новая, но Брэгг берет ее в каком-то совсем новом и неожиданном ракурсе. Рейвен уже может писать и исполнять все, что угодно, — публика примет и раскупит пластинки. Но он знает, как слабы его новые вещи. И он прячется от всех, потому что уже ни в чем не принадлежит себе, а только публике, масс-медиа, производителям и покупателям грампластинок, приживалам и слугам. Парадоксально, но и логично его возрождение при встрече с Лестером. В ней не только память о прошлых днях, голодных, но безмятежных, а и всегда насущное предостережение капризной «госпожи удачи», — одним словом, Лестер принес в его шикарные апартаменты дыханье жизни, грубоватое и суровое. И Мерлин запел. Высший взлет его — концерт в «Мэдисон-Сквер-Гардене». Но затем опять опустошенность и одиночество — неизменно оборотная сторона популярности… И роскошный, тщательно обставленный особняк — как золоченая клетка прекрасной певчей птицы, которой никогда не вылететь на свободу…
В романе «Земля обетованная» завершается жизненный путь, пожалуй, одного из самых привлекательных героев Брэгга — старого Джона Таллентайра. Характер деда Дугласа вряд ли можно определить как идеальный. Старик нрава крутого, тяжелого. Но есть в нем то, чего не хватает молодому поколению, — цельность натуры и поразительное чувство собственного достоинства. Естественная, как дыханье, глубинная нравственность трудового человека не позволяет ему и в преклонные годы сидеть без дела или искать чьей-то помощи. Старый Джон из тех, кого у нас в народе называли и называют «самостоятельный». Свой конец вечный труженик встречает немощным, но исполненным силы духа. За внешней его угрюмостью таится богатый внутренний мир: «Хотелось бы взглянуть на новорожденных ягнят — больше всего, пожалуй, ему хотелось бы увидеть ягнят — ну и распускающиеся листья и цветы тоже, конечно». Для старого Джона с его уходом мир не кончается — природа, единение с которой он всегда так остро ощущал, возродится вновь. Джон Таллентайр скромно и неприметно оставил свой след на земле: «Хорошо бы объехать все места, где он когда-то работал: посмотреть поля, которые он пахал, копал, за которые болел душой. Взглянуть бы на них разочек. Больше ничего и не надо». На похороны старого Джона собралось триста человек — след им оставлен не на полях, а в сердцах человеческих…
Но вернемся к Дугласу. Его мучительная раздвоенность осложняет напряженный нравственный поиск, в котором он все время находится. Он постоянно испытывает чувство вины, потому что занимается «чистой» работой, потому что может себе позволить сидеть в ресторане, когда другие трудятся, потому что на деньги, потраченные им за один вечер в ресторане, полгода могла бы кормиться семья где-нибудь в Азии или Африке… «Миллионы людей голодают, миллионы работают до седьмого пота, миллионы умирают, миллионы спину гнут на фабриках, в депо, в грохоте и в грязи, в страхе, в угнетении… ну, что я сделал, чтобы вести такой беспечный образ жизни? Ответ только один: решительно ничего».
Дуглас постепенно идет к постановке «проклятых вопросов» — о смысле собственного существования, о царящей в мире, где ему выпало жить, несправедливости… Но как с ней бороться? Ответ ему не ясен.
Важную роль в идейном замысле книги играет повесть о друге его детства Элане Джексоне. История гибели Элана загадочна, и истина уже никогда не будет установлена. Дуглас домысливает переживания своего приятеля, наверное, в правильном направлении: «В каждом детстве, сопровождающемся перескоком из одного социального слоя в другой, непременно обнаруживаются одни и те же проблемы. Но в данном-то случае речь шла о человеке, который отказался перескакивать. Посмотрел-посмотрел и прошел мимо. И Дугласу в этом чудилась огромная сила».
Путь познания Дугласа тернист, но плодотворен. В финале книги он уже далеко не тот восторженный провинциал, который когда-то стоял на Вестминстерском мосту в час, описанный Вордсвортом. Он приходит к пониманию того, что важнейшими вещами на земле являются забота и ответственность: «Помогать, хоть немного, тем, кому он способен помочь. Может, даже пойти на риск и воскресить идеалы юных лет и попробовать за чужими, куда более насущными, нуждами забыть свои горести — как насчет этого?»
А вдруг и правда, живя не для себя, а для других, достигнешь той, сказочной, «земли обетованной»?
Путь Дугласа от во многом эгоистического стремления сделать карьеру, самоутвердиться в принципиально чуждом ему обществе к пониманию необходимости ответственности за других людей — одна из центральных линий романа.
Но и на его периферии есть, как уже говорилось, мысли и эпизоды, несущие важную идейно-художественную нагрузку.
Например, страницы, повествующие о забастовке, объективно показывают сложности профсоюзного движения в современной Великобритании. Колебания и нерешительность части рабочих в вопросе о продолжении забастовки понятны любому англичанину. В стране множество небольших городков, где одно-два промышленных предприятия, на которых занято подавляющее большинство трудоспособного населения. При любом производственном конфликте предприниматели угрожают совсем закрыть завод или фабрику, обрекая тем самым жителей городка и окрестностей на перманентную безработицу. Таких «мертвых» населенных пунктов немало в современной Британии, особенно в северных районах — Нортумберленде, Камбрии, Йоркшире.