Слышна сирена – сигнал отбоя воздушной тревоги.
Грета. Ну вот! Еще раз повезло. Кто остался в живых – мучайся дальше! А почему у вас шторы задернуты? Ведь сейчас день? Раздвинуть?
Анна. Мне все равно…
Грета. Ясно. (Раздвигает шторы.) Не понимаю, как вы это выдерживаете – совсем одна тут, наверху, и в темноте.
Анна. Я тоже не понимаю.
Грета (опешила, потом смеется). Странно, что мы все еще не спятили, правда?
Анна. Может, мы уже давно сошли с ума.
Снаружи шум, крики, выстрелы на улице.
Грета (глядя на окно). Что там еще?
Анна (безразлично). Это уже русские?
Грета. Что? Ради Бога! (Выглядывает из окна.) Нет, только несколько эсэсовцев. (Возвращается.) Русские! Как вы это сказали! Словно это пустяки. Вы что, совсем не боитесь?
Анна. Чего?
Грета. Русских! Чего же еще?
Анна. Не знаю. Сегодня столько страхов – уже невозможно отличить один от другого…
Грета (с напором, тоном заядлой сплетницы). Они всего в нескольких километрах. Старик Кёрнер говорит, уже завтра они могут быть здесь. Говорят, они совсем истосковались по женщинам. Тут уж даже старухи не будут в безопасности. Они же все – звери. Азиатские недочеловеки. А тут вы с вашими красивыми вещами! Для них это – хорошая добыча!
Анна молчит.
Грета. Можно? (Примеряет перед зеркалом чернобурку.) Они наверняка или все разорвут, или украдут для своих вонючих русских женщин. Я бы на вашем месте лучше заранее отдала бы что-то людям, которые этого заслуживают.
Анна. Да?
Грета. Конечно. Нас же всех изнасилуют, и все у нас отберут, это точно.
Анна. Почему же вы тогда все еще хотите что-то иметь?
Грета. Я? А кто говорит обо мне? Но я бы сумела все как следует спрятать.
Новые выстрелы. Крики с улицы.
Грета (с лисицей быстро идет к окну). Теперь даже я подумала, что это уже русские! Это заразительно! (Выглядывает.) Ничего особенного – только фельдфебель все еще висит на фонаре. А вы видели, как его вешали?
Анна отрицательно качает головой.
Грета. Они поймали его позавчера утром перед дверью дома. Патруль СС. И сразу повесили. Табличку на шею с надписью «Дезертир» – и готово. Как он их просил! Даже встал на колени! Ну хорошо, его жена больна, но нельзя же из-за этого удирать с фронта. Если бы все солдаты уходили домой, когда им того захочется, что бы это было?
Анна. Мир.
Грета (озадаченно). Что? Ах так! Ну, вы даете! (Снова перед зеркалом.) Это антигосударственное заявление, вы это знаете? За такое можно и головы лишиться. Хорошо, что у нас нет доносчиков!
Анна. Нет? А разве на фельдфебеля не донесли?
Грета. Понятия не имею. Разве что старик Кёрнер. Он старший по дому, от него всего можно ожидать. Знаете, что он у меня спросил сегодня утром? Не хочу ли я с ним переспать! Мол, когда русские придут, мне все равно никуда не деться, и тогда одним больше, одним меньше – уже не важно. Этот старый козел с холодными руками! (Откладывает лисицу и приподнимает чулки.) Если бы иметь хоть одну пару! Можно было бы снова почувствовать себя почти человеком!
Звонит телефон. Он стоит под стулом.
Грета. Телефон! У вас даже телефон еще работает!
Анна не двигается.
Грета. Телефон! Может, это меня! Или еще кого-нибудь…
Крики:
– Грета! Грета!
Грета. Да иду уже! Сейчас!
Анна (медленно снимает трубку). Да… (Смотрит на Грету. Отрицательно качает головой.)
Грета неохотно, медленно, подслушивая, уходит со своей кастрюлей.
Анна (разговаривает по телефону). Нет! Нет! Нет!.. Что?.. Я не хочу, чтобы меня спасали! Особенно ты!.. Нет! Оставь меня в покое! Нет! Никогда! Всё! (Вешает трубку.)
Анна.
Еще минуту Анна лежит. Затем медленно встает, потягивается, идет к окну, выглядывает, возвращается, берет с комода бутылку коньяка и бокал, наливает до краев, выпивает, ставит бокал на место, некоторое время стоит в нерешительности, потом опять ложится в постель. Снова резко звонит телефон. Она не снимает трубку. Телефон замолкает.
Анна, потом Росс.
Через какое-то время Анна снова включает радиоприемник. Слышен металлический голос диктора:
«Русские ворвались в Вильмерсдорф. Фольксштурм и гитлерюгенд мужественно сражаются за каждую пядь земли. Нам временно пришлось оставить вокзал «Фридрихштрассе». Противник несет тяжелые потери. Наш фюрер, отметивший недавно свой день рождения, отдал приказ…»
Тем временем дверь снова открылась. Осторожно входит Росс. Ему примерно сорок лет, на нем полосатые брюки заключенного и гражданский пиджак. Анна выключает радио. Слышит шаги. Думает, это Грета.
Анна (не глядя). Что вам еще надо?
Росс останавливается; заглядывает за ширму.
Анна (не двигаясь). Ребенок родился? Внизу в комоде полотенца. Возьмите, что вам нужно. И спиртовку и спирт…
Росс (обходит ширму, осторожно и напряженно). Не кричите!
Анна (смотрит на него). С чего мне кричать? Чего вы хотите?
Росс (быстро, тихо). Я ищу человека по имени Вильке. Он тут живет?
Анна (приподнимается на постели). Нет!
Росс. Нет?
Анна. Нет!
Росс. Мне сказали, он живет здесь. Точно. Четырнадцатый дом, третий этаж. Это же здесь!
Анна (напряженно). Кто вам это сказал?
Росс. Человек, который его знает. Это четырнадцатый дом?
Анна. Был четырнадцатый.
Росс. Он тут живет?
Обмен репликами становится быстрее.
Анна. Нет. А когда он это вам сказал?
Росс. Несколько дней назад.
Анна. Вильке не живет здесь уже четыре года.
Росс (пристально смотрит на нее). Четыре года? А где он теперь?
Анна. Этого я не знаю.
Росс. Мне необходимо это знать! Подумайте! Для меня от этого зависит все! Где он? Он переехал? Куда?
Анна (через какое-то время). Его забрали.
Росс. Кто?
Анна. Полиция.
Росс. Гестапо?
Анна. Да.
Росс. И он не возвращался?
Анна. Нет.
Росс. Вы его родственница?
Анна. Нет. А теперь уходите! Это все, что я знаю.
Росс. Вы были с ним знакомы?
Анна. Это вас не касается!
Росс. Касается! Вы были знакомы с ним?
Анна (после паузы). Нет.
Росс продолжает стоять, смотрит на нее.
Анна. Уходите же, наконец! Чего вы еще хотите?
Росс (изменившимся голосом, тихо, словно разговаривает сам с собой). Я не могу уйти! Я должен остаться здесь!
Анна (нетерпеливо). Вы не можете остаться здесь! У меня только одна комната. В Берлине много развалин. Поищите там где-нибудь место, как тысячи других, которых разбомбили.
Росс. Я не такой, как тысячи других. Я не могу снова вернуться на улицу.
Анна (садится). А почему?
Росс. Меня преследуют. Вы что, не видите? (Показывает на свои брюки.) Это тюремная одежда. Я не могу уйти. На улице полно эсэсовцев. Я надеялся, что Вильке здесь. Один человек, он сидел вместе со мной, дал мне этот адрес.
Анна встает.
Росс. Стоять! Не двигайтесь!
Анна (спокойно, смотрит на него). А если я не буду стоять?
Росс. У меня есть оружие. Я буду стрелять. Не кричите!
Анна. Стрельба громче крика.
Росс. Стрелять сегодня так же обычно, как шептать. Не двигайтесь!
Анна (после паузы). А чего вы на самом деле хотите?
Росс (быстро, отрывисто). Убежища! Спрятаться! До вечера! Пока не стемнеет! Сейчас я не могу на улицу. Мы смогли бежать во время налета; на улицах никого не было. А теперь меня остановят на первом же углу. В комнате есть другой выход?
Анна. Нет. Тут только ванная. Кто-нибудь видел, как вы вошли?
С этого места диалог быстрый, но негромкий.
Росс. Нет. Мы бежали во время налета.
Анна. Мы? А где остальные?
Росс. Где-нибудь. Мы разделились. Так мы меньше бросались бы в глаза. Над вами есть еще этаж?
Анна отрицательно качает головой.
Росс. А крыша? С нее можно куда-нибудь попасть?
Анна. Нет. Она разрушена.
Росс. А кто живет рядом?
Анна. Женщина, которая должна родить. Она не одна.
Росс. Кто с ней?
Анна. Человек, который может вас выдать.
Росс. А внизу?
Анна. Внизу живет жена фельдфебеля, который висит на фонаре.
Росс. На фонаре?
Анна. Перед домом на фонаре. Его эсэсовцы повесили.
Росс. Я не заметил. В лагере людей все время вешали. Эта женщина может меня спрятать?
Анна. Она не смогла спрятать собственного мужа. Неужели теперь станет рисковать жизнью за чужого человека?
Росс. Это не причина.
Анна (спокойно). Иногда причина.
Росс. Если бы это всегда было причиной, меня бы уже не было в живых.
Анна (секунду удивленно смотрит на него). Политический?
Росс. Кто же еще?
Анна. Из концлагеря?
Росс. Да. Когда его ликвидировали, нас перевели в Берлин, в тюрьму. Сегодня утром нам удалось бежать. Нас привели на Руммель-плац, чтобы расстрелять. Нас спасла бомбежка.
Анна смотрит на него и молчит.
Росс (его прорвало, он говорит энергично и очень быстро). Ну, скажите же хоть что-нибудь! Неужели вы не видите, что я больше не могу? Все время бежать, удирать, надеяться, едва дышать – и вдруг все прекращается, и нет ничего, кроме этой тишины, в которой ты просто разваливаешься. И вдруг чувствуешь, что больше не можешь! Бежишь, бежишь, видишь сотни открытых дверей, и в каждой надежда и опасность, но выбрать можно только одну, а если выбрал, то не переиграешь. А остановившись, невозможно бежать дальше, ноги словно налиты свинцом, мозг плавится, и нужно укрыться, прежде чем он вытечет. Поймите же! Скажите же что-нибудь, спасите меня, что мне еще сделать, встать на колени, сложить молитвенно руки и кричать: моя жизнь в ваших руках, несколько минут назад она еще была моя, теперь она зависит от вас и молит о помощи… (