Выделялся среди рабочих и кашевар Кузьмич. Он еще в первый день произвел на Димку сильное впечатление – кряжистый чернобородый старик с маленькими злыми глазками. Кузьмич никогда не смеялся, говорил мало, лишь покрикивал сердито на других, если они, по его разумению, делали что-то не так.
«Почти как Фомич», – сравнил Димка. Хотя нет, своим обликом этот крепкий старик совсем не походил на дохлого завхоза, да и характером был явно покруче.
На Димку он тоже успел уже накричать, когда мальчишка подошел к костру погреться и задел треногу с подвешенным котлом.
– Гляди под ноги, чай, не слепой! – рявкнул кашевар. – Кашу вывернешь, язви тебя в душу!
А вот Обручев, по Димкиным наблюдениям, ко всем в отряде относился ровно-уважительно и к каждому обращался только на «вы».
– Ефим Кузьмич, сделайте одолжение, – говорил он, к примеру, злому повару, – приготовьте утром завтрак пораньше. У нас большой маршрут, и хорошо бы выйти по холодку.
– Будет сделано, Владимир Афанасьич, – с готовностью и даже преданностью отвечал старик, слегка поклонившись.
Нетрудно было заметить, что самого Обручева все в отряде сильно уважают. И все же Димка ни разу не видел, чтобы кто-нибудь подавал начальнику в постель кофе или хотя бы чай (как Фомич Шмырёву – в том, другом мире). Да и как это можно было бы сделать, если Владимир Афанасьевич поднимался раньше всех? До завтрака он либо осматривал окрестности, либо писал в своей тетради. Хозяйственных дел он не касался, занимаясь исключительно геологией.
Сидя в тот вечер у костра, Димка, несмотря на общее веселье и шутки, клевал носом, почти как Хобот. Все-таки маршрут с непривычки оказался для него тяжеловатым. Перед его внутренним взором проплывали то окаменевшая рябь, то громадная медвежья морда с маленькими округлыми ушками, то куски рыжеватого кварца с прозрачными кристалликами. И стеклянными колокольчиками позванивали в ушах плиточки вулканической породы.
Глава 21. Складки
Димке показалось, что едва он положил голову на свернутую из куртки «подушку», как тотчас же послышались уже знакомые ему хлопки. Это дежурный, назначаемый в помощь повару, хлопал палкой по палаткам, возвещая подъем. Так было заведено в отряде – хлопать палкой, чтобы криком не тревожить лошадей.
Вслед за другими Димка выбрался наружу. И обомлел. Тайга буквально купалась в росе. Прозрачные капли-бусины были нанизаны на каждую иголочку лиственниц и елок. Роса поблескивала на листьях, на паутине, на воткнутом в чурбак топоре. Капли почти беззвучно падали с листа на лист. Листья подрагивали, словно кто-то трогал их осторожной рукой. Над рекой стлался молочно-белый туман.
Холодная вода мгновенно выгнала из Димкиной головы остатки сна, едва он обдал ею лицо.
Справа, за кустами, послышалось громкое фырканье. «Лошадь?» – раздвинул ветки Димка. Однако вместо лошади он обнаружил Герасима. Забравшись в реку нагишом, Герасим принимал ванну: приседая, фыркая, плескал себе на плечи, на лицо, на бороду прозрачную воду. Речка была для него явно мелковата. Димку подивило, что при такой румяной огрубелой физиономии тело богатыря оказалось белым, как у младенца. На бледной груди болтался на шнурке темный крестик.
Владимир Афанасьевич, похоже, проснулся давно. Димка увидел его шагающим под обрывом террасы и бодро размахивающим молотком.
– Сегодня, уважаемый Дмитрий, вы увидите замечательную антиклина́ль! – весело провозгласил он, приблизившись. – Река подготовила для нас великолепное обнажение. А в нем – как в учебнике – классическая антиклинальная складка.
Что такое антиклинальная складка, Димка не имел ни малейшего понятия, но решил, что это нечто ужасно интересное.
Наскоро перекусив, геолог и его помощник отправились вниз по реке – туда, где обрывистый берег переходил в отвесные скалистые уступы высотой полтора-два человеческих роста. Местами вода плескалась у самого подножия уступов, и тогда приходилось брести.
– Вот! – остановился наконец Владимир Афанасьевич и, торжественно вскинув руки, оборотился к каменной стене. Вскинул он руки с таким выражением лица, как если бы тут, на этой неровной стене, висела бесценная музейная картина.
Димка всматривался в серую трещиноватую каменную поверхность с прицепившимися к ней кустиками и пучками травы и не понимал пока, чем тут полагается восхищаться.
– Ну?! Видите?! – воскликнул нетерпеливо учитель.
– Что? – смущенно спросил ученик.
– Да как это «что»?! Слои видите?
Да, пожалуй… если присмотреться, можно было заметить неровные полосы разной ширины и оттенка, наклонно пересекавшие стенку.
– Вроде бы вижу, – кивнул Димка.
– Хорошо. Ну и куда они, по вашему мнению, падают?
– Туда, – показал Димка вправо.
– И при этом слегка подворачиваются, так ведь? Отменно! Заметьте, пожалуйста, вот этот слой темно-серого сланца, а над ним – светлую пачку известняка[37]. Теперь последуем дальше…
Они прошли по воде еще метров десять.
– Смотрите теперь здесь! – снова остановился с вдохновленным лицом геолог. – Куда слои падают?
– Теперь влево. Здо́рово! – оживился Димка, тоже начиная ощущать азарт.
– Где наш сланец?
– Вот этот? – подойдя вплотную, провел мальчишка рукой по темной извилистой полосе.
– Разумеется, это мог бы быть и другой, похожий слой, но обратите внимание, какая порода соседствует с ним.
Да, над сланцем тянулась широкая светло-серая полоса.
– Известняк? – догадался Димка. – Тот самый?
– Именно. Только теперь он слева. Выше и слева. Таким образом, мы имеем как бы зеркальное повторение правой части обнажения. Мысленно соедините вверху эти слои. Удалось? Вот это и есть антиклинальная складка. Вот только верхушка ее, так называемый свод складки, разрушилась. Мы видим лишь ее бока. Однако по ним мы без труда можем восстановить всю складку.
– Если складка выпуклая, как в нашем случае, – продолжал объяснять старший, – то это антиклиналь, или седло[38]. Если же она, напротив, вогнутая, то это синклиналь, или мульда. Слои пород по обе стороны от перегиба называются крыльями складки. Они и вправду напоминают изогнутые крылья птицы. Вы согласны?
Да, Димка вполне был согласен с таким красивым сравнением.
– Ваша задача сейчас, уважаемый Дмитрий, замерить элементы залегания обоих крыльев, иначе – установить, в каком направлении и под каким углом они падают. Я же пока зарисую эту замечательную картинку в своей полевой книжке.
– А вначале эти слои лежали ровно? – решил уточнить Димка.
– Несомненно. Они поочередно, один за другим, накапливались в древнем водоеме.
– Почему же они так… согнулись? Это какая же для этого нужна была силища!
– Вы правы: силища колоссальная. Это так называемая тектоническая сила, о которой мы уже говорили вчера. Учтите еще, дорогой Дмитрий, что сминалась эта осадочная толща не в мягком изначальном состоянии, а в твердом, окаменевшем.
– Как же она при этом… не разломилась на куски? – недоумевал Димка.
– В этом, мой юный друг, есть своей секрет. Дело в том, что происходит такое сжатие обычно очень и очень медленно, веками, тысячелетиями. А твердое тело под воздействием длительного давления начинает вести себя как пластичное. Возьмем для примера стекло. Казалось бы, оно твердое и хрупкое. Однако под длительным давлением оно способно изгибаться, не ломаясь. Это доказано опытами.
Пока геолог говорил, рядом с берегом, в прозрачной, как жидкое стекло, воде проплыло что-то большое, серебристо-серое с красным. Какая-то крупная длинная рыбина. Она плавно двигала оранжевым хвостом и розоватыми плавниками. Димка застыл, очарованный этими грациозными движениями речного существа.
– Это таймень, – негромко проговорил Обручев, проследив Димкин взгляд, – представитель семейства лососевых. Красивая и сильная рыба. В бывшее лето двое моих рабочих залучили тайменя острогой. И пока тащили его, он опрокинул им лодку и едва не утопил обоих. Каков силач!
«Вот бы мне сейчас спиннинг!» – подумал Димка. Но где его спиннинг? Он остался в другом мире. Мальчишка даже немного приуныл. Не из-за спиннинга, а из-за недоступности для него его привычного мира. И может, унывал бы и дальше, если бы измерение элементов залегания не требовало большого внимания и сосредоточенности. И если бы Владимир Афанасьевич не предложил затем искупаться.
Это было классно! Они ложились на спину ногами вперед, и поток нес их, как бревна, между скользкими камнями, порой захлестывая пенистой волной.
– Уф, хорошо! – фыркала плывущая рядом с Димкой голова Обручева.
– Эх, хорошо! – вторила Димкина голова.
Потом приходилось бежать по берегу обратно. Пробегая мимо песчаной косы, Димка от избытка радости вывалялся в зеленовато-сером рыхлом песке и стал похож на шерстистого первобытного человека. Однако песок этот настолько прилип к коже, что великому Обручеву пришлось обмывать Димкину спину.
Оставшуюся часть дня они продолжали обследовать береговые обрывы. Димка замерял азимуты и углы наклона крыльев антиклиналей и синклиналей, а Обручев зарисовывал эти сложные, порой даже лежащие на боку складки.
Только поздно вечером добрались они до новой стоянки на этой же реке. Там их ждала ароматная наваристая уха из наловленной казаками рыбы.
После ужина, несмотря на сумерки, несколько человек возобновили рыбалку. Димка присоединился к ним. Многое в этой рыбалке показалось ему удивительным. Во-первых, леска, которую здесь называли лесой. Она была как будто сплетена из тонких серых нитей. Оказалось, что сплетена она из волосин конского хвоста. Крючок, правда, был явно фабричный – острый и блестящий. «Англицкий», как заявил Николка. При этом не было ни поплавка, ни грузила. Леску привязывали к вырезанным из тальника прутам, а вместо наживки приматывали к крючку красной ниткой пучочек волос. Вот и вся снасть. Димке не верилось, что на нее можно хоть что-то поймать. Неужто рыба такая глупая, чтобы позариться на пучок волос? Однако едва он забросил эту летучую снасть в воду, причем совсем недалеко от берега, как раздался всплеск, удилище резко пригнулось к самой воде, и мальчишка вытащил на берег упругую зеркальную рыбу. По форме она напоминала крупную плотву, но, в отличие от плотвы, на спине у нее имелся большой мягкий плавник, ярко раскрашенный зелеными и малиновыми полосами, как и другие, более мелкие плавники и хвост. Да и все тело было словно радужным, играющим оранжевыми, синеватыми, зеленоватыми цветами.