– Как же это они – сами собой, что ли, двигаются? – не понял Димка.
– Это сложный и не до конца проясненный процесс, коллега. Считается, что под более крупными обломками собирается больше влаги и, замерзая, она, вернее, полученный лед сильнее выталкивает именно такие обломки. Когда же все крупные камни в этом месте оказываются на поверхности, снизу выталкивается более мелкий материал – щебень, затем песок, они-то и сдвигают ранее вытолкнутые обломки к краям пятен. Так и возникают каменные кольца.
– Хорошо. Но почему тогда камни в этих кольцах стоят на ребре? – недоумевал Димка.
– Вероятно, из-за того, что лед часто нарастает клиньями, уходящими в глубину. И камни этими клиньями как бы выворачиваются, ставятся на попа.
– Здо́рово! А мерзлота эта… она действует только на вершинах гор?
– Что вы?! Где угодно. В тундре, например, образуются торфяные бугры, внутри которых, как начинка в пироге, содержится чистый лед, который не тает десятилетиями. Обычны в тундре и так называемые медальоны – пятна без растительности. Образуются они оттого, что замерзающие части грунта выжимают к поверхности еще не замерзшую вязкую глину.
– Владимир Афанасьевич, скажите, пожалуйста, а эта вечная мерзлота… она вправду вечная?
– Вечного ничего не свете нет, дорогой Дмитрий. Считается, что многолетняя мерзлота – это наследие древних оледенений. Прежде ученые не признавали наличие мерзлоты в Сибири. Первым заговорил о ней Петр Алексеевич Кропоткин[64], который много путешествовал по здешним местам. Он обнаружил остатки древних морен и ледниковые шрамы[65] на скалах, описал ледниковые долины, наподобие той, что мы с вами, Дмитрий, видели в первом совместном маршруте. Кстати, он же и придумал термин «вечная мерзлота».
Поздно вечером, когда они лежали уже под одеялами и свеча была погашена, но обоим почему-то не спалось, Димка дерзнул спросить у своего старшего товарища:
– Владимир Афанасьевич, а как вы попали в Сибирь?
– Да очень просто! – охотно отозвался тот. – Предложили мне после работ в Закаспийской низменности должность геолога при Иркутском горном управлении. Мушкетов предложил, Иван Васильевич, мой учитель и добрый знакомый, я его уже упоминал. Сказал он так: «Будете первым геологом Сибири». Возможно ли отказаться от такого подарка?
Некоторое время оба молчали, и слышно было, как сыплет по палатке дождевая морось.
– Не забуду, как ехали из Петербурга сюда, в Сибирь, – снова заговорил Владимир Афанасьевич, и Димка почувствовал, что тот улыбается. – Я, Лиза – моя жена и полугодовалый Во́лик, наш первенец, сейчас ему уже десятый год[66]. Это была моя первая поездка в эти края, а уж для жены и сына – вообще первая дальняя поездка[67]. Шесть тысяч верст! Подумать только! Можно сказать, путешествие на край земли. Ехали мы до Нижнего Новгорода по железной дороге, затем на пароходе по Волге и Каме, а там опять по железной дороге и опять на пароходах по Тоболу, Иртышу, Оби. А потом больше полумесяца тряслись в тарантасе по Сибирскому тракту. Вот уж натрясло и намучило! Не забуду, как у нас украли корзину с детскими вещами, думали, очевидно, что у нас там ценности. Зато Волик, за которого мы так боялись, держался лучше всех. К нашему изумлению, большую часть пути он просто сладко спал, полагая, видимо, что это не дорожная тряска, а всего лишь колыхание люльки. Правда, помещен он был в специальный куль из овечьей шкуры. А вот у нас с Лизой таких кулей не было, и уснуть нам не удавалось. Через два года после нас господин Чехов прокатился по этому печально знаменитому тракту и подробно описал прелести такого путешествия[68]. «Это самая большая и самая безобразная дорога на всем свете», – утверждает он. И я с ним всецело согласен. Потому и требуется постройка тут железной дороги.
– Здесь, в Сибири, наверное, интереснее, чем в Петербурге? – предположил Димка. – Тут у вас экспедиции…
– Ну, не только экспедиции. Довольно и сугубо кабинетной работы. К тому же, помимо главных дел, есть и много другого. Так, я составляю обзор всех когда-либо напечатанных книг и статей, касающихся геологии Сибири. Этот мой труд, надеюсь, облегчит работу любого исследователя этого края[69]. И вообще, Дмитрий, помните: все, что мы ни делаем – если делаем добросовестно и с интересом, – рано или поздно даст людям свои полезные плоды.
– Я тоже так думаю, – согласился Димка.
– А пока мы не уснули, мой к вам вопрос, дорогой коллега, – проговорил Владимир Афанасьевич (Димка слегка напрягся). – Какими судьбами вы оказались в здешних диких краях? Вы говорили о каких-то геологах, о базе на Бурунихе…
Димка медлил с ответом. Хорошо, что темнота скрывала выражение великого смущения на его лице. Что он мог сказать? Что его доставили сюда вертолет и вездеход? Или что он вообще из другого времени? Кто же в такое поверит?
Между тем что-то подсказывало ему, что сейчас именно та минута доверительности и взаимного притяжения, та редкая в жизни минута, когда два человека могут стать настоящими друзьями. Надо лишь ответить на откровенность откровенностью, открыть другому свое сердце и мысли. Но мог ли Димка быть откровенным?
– О геологах и базе – это я так сказал… – пробормотал он чуть слышно. – Вырвалось у меня.
– А вот у меня такое ощущение, что тут кроется некая тайна, – возразил Обручев. – Не желаете – можете не говорить, я вас не неволю.
– Я просто… я тут путешествовал, – соврал мальчишка, и ему сделалось горько за свою ложь. И горько, что упущена редкая благоприятная минута.
– Хорошо. Будем считать, что это так, – сказал ученый, и чувствовалось, что на этот раз он не поверил своему подопечному.
– Владимир Афанасьевич, – взволнованно проговорил Димка, и голос его дрогнул. – Пожалуйста, простите меня. Я сейчас не могу ничего объяснить. Потом… Может быть, вы и сами потом поймете.
– Хорошо, Дима. Покойной ночи. Сейчас главное, чтобы в биваке нашем не стряслось какой-либо беды и к утру появился Герасим, – прибавил он.
Однако Герасим не появился ни на утро, ни в течение всего следующего дня.
Вечером Димка набрался решимости и обратился к начальнику.
– Владимир Афанасьевич, – проговорил он как можно тверже. – Разрешите мне спуститься в лагерь и разузнать, в чем там дело. А заодно я и остатки мяса отнесу. А то оно у нас пропадет без соли.
– Бог с ним, с мясом! – отмахнулся старший. – Вы уж меня не обессудьте, сударь, но одного я вас отпустить никак не могу. Горы, тайга, водные потоки – с ними шутки шутить нельзя. Можно и ногу подвернуть на камнях – кто поможет? И хищные звери кругом. Да и мало ли что еще… По́лно! Будем ждать Герасима.
– А если он и завтра не придет?
– Отправимся вниз вместе. Палатку и продовольствие оставим, заберем только образцы. Хотя жаль, конечно, прерывать маршрут.
– Вот именно! – подхватил мальчишка. – А так вы бы продолжили работать, а я бы все узнал и мясо с образцами отнес бы.
Димке так хотелось быть полезным, так хотелось оказать услугу этому необыкновенному человеку!..
– Нормально я дойду, Владимир Афанасьевич! Путь я отлично помню. Да тут и сбиться невозможно – иди все время вниз по ручью, и все дела! Я постараюсь не спешить, буду осторожен.
Старший задумался.
– Возможно, вы и правы, молодой человек. Однако не следует это делать на горячую голову. Надо все продумать, все опасности предусмотреть. А ну как вода в ручье после такого долгого дождя поднялась? Как вы станете переправляться?
– Если так уж сильно поднялась – вернусь обратно.
– Что ж, до утра у нас еще время есть. Ежели и к утру Герасим не явится…
Герасим не явился и к утру.
Глава 30. Вниз по ущелью
В вещмешок Димка загрузил обе задние ноги барана. От одной только отрезали приличный кусок, чтобы питаться здесь, в маршруте.
– Образцы не берите, – сказал Обручев. – И без них ноша тяжела.
Однако Димка улучил момент, когда старший отошел, и затолкал в котомку почти половину пронумерованных и упакованных в бумагу камней.
– Вот возьмите это обязательно, – выбравшись из палатки, протянул начальник своему помощнику какую-то коробочку, словно обмазанную жиром. – Это спички, залитые воском, – пояснил он, – чтобы не вымокли в случае попадания в воду или под дождь. Ну-с, желаю вам удачи.
И Димка пошел.
Небо было все таким же серым, по нему быстро, точно спасаясь от бедствия, нескончаемым табуном неслись синеватые тучи. Но дождя не было. Пахло сыростью, мокрыми камнями, слегка тянуло звериным мясным духом из котомки за спиной.
Идти было не так уж тяжело. Но вот что немного беспокоило путника: чем ниже по ущелью он спускался, тем полноводнее становился ручей. Когда каменные завалы кончились, а стенки ущелья раздвинулись и поднялись выше – тут уже мчался широкий бурный поток. Он сердито ревел и вздыбливал могучие бугры, которые, подобно мускулам культуриста, внушали опасливое уважение. Похожие бугры (только чуть меньше) вздыбливались и сбоку от Димки, когда тот шел вброд. Поток с силой толкал его в ноги, стараясь сбить ходока и унести его в своих кипящих струях. Димка и вправду разок чуть не упал.
Галечные косы за минувшие два дня сделались заметно у́же, а в том месте, где они пили чай и наблюдали горную козу, бежала вода, не оставив и следа от кострища.
Ноша за плечами была все же потяжелее, чем тогда, когда они поднимались вверх. Можно даже сказать, здорово тяжелее. Пожалуй, таких тяжестей Димка еще не таскал. Он уже подосадовал на себя, на свое глупое геройство. Надо было послушаться Владимира Афанасьевича и оставить камни. Но теперь уже ничего не поделаешь. Не может же он выбросить образцы, которые наверняка очень важны для ученого, иначе тот не стал бы их брать.