— Да.
— Что получила?
— «Хорошо».
— Расстроена?
— Не очень. Почти никто «отлично» не получил.
— Встретимся?
— Заходи за мной в шесть.
Все определяется жутко просто: формулировкой про исцелителя-ВРЕМЯ.
Через дверь Костя слышит, как Таня кричит на всю квартиру:
— Мам, я открою сама, это ко мне!
Она открывает дверь на его звонок, и он видит перед собой высокую, очень тоненькую девушку в темно-синем костюме с золотыми пуговицами, запыхавшуюся, оттого что бежала сейчас по коридору. Эта девушка улыбается и вскидывает руки ему навстречу.
— Я уже готова! — произносит она.
Накинув пальто, даже не застегнув, она выбегает на лестницу, и, взявшись за руки, они бегут вниз, в морозную синь вечера.
Они опять бродят по улицам и говорят, говорят, говорят, чтобы сразу выговорить друг другу все-все, что у каждого накопилось. Ведь так много произошло! Костя рассказывает об институте, о ребятах, о Кавказе, где они летом были в походе, вспоминает разные смешные случаи. Таня слушает — слушает? Что-то улавливает, смеется. Но разве имеет значение, что рассказывает Костя? Просто он идет рядом, и этого уже достаточно.
— Поедешь в субботу к Юрке Бачинину? Мы встречаемся на квартире у его девушки.
Таня не знает, кто такие Юрка Бачинин и его девушка, но какое это имеет значение? И Таня тут же согласно кивает головой и счастливо улыбается:
— Да, обязательно!
Какая разница, кто они?! Они — друзья Кости, и этого достаточно.
И опять — улочки Арбата, снежинки, которые тают у Тани на ресницах.
А потом, в подъезде ее дома, они целуются. И все так просто и легко, оказывается. Костя не умеет целоваться, и Таня тоже. Но разве это важно? Кто-то, наверное, видит их снаружи, потому что они стоят у окна. Но какое это имеет значение?
Уже давно перевалило за полночь, и родители Тани, она знает, волнуются: где она? Но какое все это имеет значение сейчас?!
— А давай я тебе еще анекдот расскажу, — тянет время Костя.
И он рассказывает что-то неприличное, с матом! но ужасно смешное. У Тани в первый момент от таких слов округляются глаза, но она не выдерживает и прыскает от смеха. И оба, зажав рты ладонями, смеются. «Может быть, это плохо, что я смеюсь, а не отвернулась и ушла?» — проносится у Тани в голове. И тут же она решает: «Предрассудки! Это же Костя рассказал, значит можно смеяться».
На следующий день они едут к девушке Юрки Бачинина, у которой собираются потому, что родители постоянно в загранкомандировках и квартира свободна.
Там танцуют, что-то жуют, пьют дорогой армянский пятизвездочный коньяк, на который кто-то не пожалел стипендии, а потом Юрка долго поет под гитару песни Высоцкого:
Укажите мне дом,
где светло от лампад,
Где поют, а не стонут,
где пол не покат.
О таких домах не слыхали мы…
Юрка высокий, с тонкими чертами лица, почти аристократическими, в очках. Ему очень идет и гитара, и репертуар Высоцкого — слова рвут душу, и каждый, забыв о еде, затаив дыхание, боится, что песня вот-вот кончится. И его девушка, которая, положив обе руки ему на плечо, не сводит с него любящего взгляда. А ровно через год она бросит Юрку и выйдет замуж за невзрачного, скучного молодого человека, который, как тень, бессловесно будет следовать за ней, — и исчезнет в своей жизни… Юрка начнет пить, втягиваясь все больше и больше, и постепенно сотрется из памяти…
Но пока всё просто и легко, и все, весело хохоча, поют:
Бежит по полю санитарка, звать Тамарка,
«Давай тебя перевяжу-жу-жу!
И в санитарную машину-шину-шину
С собою рядом положу —
попкой кверху!»
Кончается зима; минует прозрачный март, с капелью, которая падает с сосулек, с ручейками на тротуарах, брызгами воды из-под колес летящих машин и ощущением чего-то нового, заманчивого, непременно идущего навстречу; потом апрель, с морозными утрами, ярким солнцем днем и сырым вечерним холодом, забирающимся под рукава Таниного легкого весеннего только что купленного плащика.
— Куда ты в таком?! — ужасается мама. — Не по сезону — снег еще лежит! Простудишься!
Но Тане хочется появиться перед Костей только в этом плащике, подбитом ветром, как говорит мама; старое пальто Таня надевать отказывается напрочь — у Женьки к весне новое, клетчатое, с капюшоном, а у нее все то же, что и три года назад. И Таня героически гуляет с Костей по всей Москве, ни разу не показав, что промерзла и внутри у нее дрожит каждая жилочка, а руки давно заледенели.
Потом минует май; наступает июнь, и скоро снова сессия, экзамены…
— Мои родители спрашивают, почему я никогда не приглашаю тебя к нам, — говорит один раз Костя. — Придешь?
— Ну, если они приглашают…
— Да, приглашают.
Тане давно хочется задать много вопросов о Костиной семье, но она не решается И вообще — может, у него есть девушка, а с ней он просто как с давней знакомой?.. Боже мой, какая глупость приходит ей в голову! Ведь они целуются, и Костя говорит ей те самые слова, которые ей так хочется слышать, и нежно гладит по щеке, и перебирает в руках ее волосы, и вообще…
— Только я должен тебя предупредить… — нерешительно начинает Костя. Он медлит, прежде чем продолжить, и наконец произносит: — Ты теперь ничего не узнаешь в нашем доме — у нас все изменилось.
— Почему?
— Бабушку ты помнишь, конечно?
— Да, кексом нас угощала.
— Теперь она уже не печет, старенькая совсем, делать ничего не может.
— А домработница? У вас же была домработница Нина.
— Домработницы больше нет. Нина нашла работу. До нее у нас была еще тетя Нюра, которая когда-то мыла лестницу в подъезде и приходила помогать бабушке. Хотели опять пригласить ее, но она уехала в деревню насовсем. Мать с отцом постоянно в ссоре.
— В ссоре — это как?
— Это серьезно. Они практически не разговаривают.
— Но потом мирятся?
— Нет. И даже в гости к своим знакомым едут отдельно. Или выясняют, кто из них будет, и другой тут же отказывается. В общем, обстановка тяжелая. Да еще брат подлил масла в огонь своей женитьбой…
При слове «брат» у Тани непроизвольно поднимается со дна давнее, неприятное, но она пересиливает себя и почти равнодушно произносит:
— Твой брат женился?
— Уже развелся.
— Так быстро?
— Почти сразу.
— Почему? Не «ужились»?
— Да нет, не то. Его жена Вероника — мы ее звали Ника — казалась просто идеальной. Родители радовались, бабушка ее обожала, всем рассказывала, какая у Севы замечательная жена. Это было как песня — каждый день часами говорила по телефону о ней. Они из семьи Демидовых.
— Фабрикантов?
— Да. Ее фамилия была тоже Демидова. Очень интеллигентная, тонкая, начитанная, любила поэзию. Марину Цветаеву читала, когда приходила! — Это звучит у Кости как самая высшая похвала. — С ней было интересно. Отец любил обсуждать с ней Достоевского, Толстого. Она не могла не нравиться.
— И что же случилось?
— Через полгода она объявила Севе, что вышла за него только для того, чтобы получить свободное распределение после института и остаться в Москве. Представляешь нашего Севу в такой ситуации?
— Представляю. Он ведь привык всегда быть в центре внимания. А тут такая пощечина.
— Именно пощечина. Он ходил как потерянный. Оказалось, что у нее кто-то был раньше, но у него не было московской прописки. И как только она получила распределение в Москве, тут же развелась с Севой и ушла нему.
— Вот тебе и Демидовы. А где теперь Сева?
— Вернулся домой. На него это ужасно повлияло. Помнишь, у него был друг Илья?
— Еще бы! Странный, до потолка меня подбрасывал, когда танцевали.
— Да, было когда-то… Он попал в психушку.
— А! Тогда все ясно.
— Ну, в общем, брат остался совсем один. Короче, был нервный срыв. И, по-моему, до сих пор продолжается — к нему не подступиться. Чуть что — сразу крик, по любому поводу. Поссорился с отцом, и они теперь почти не разговаривают. Ну и родители тоже на срыве. Кому теперь верить после случившегося? Особенно мать — она считает себя виноватой во всем, потому что познакомила брата с Вероникой. А бабушка, конечно, не забывает напомнить ей об этом… Поэтому у нас слишком все сложно теперь… Я тебе это говорю, чтобы ты ничему не удивлялась, когда придешь.
Да, в таком контексте нелегко становиться невесткой.
Но день свадьбы уже назначен, и Таня считает дни, когда наденет белое платье и фату…
5
Маргарита Петровна испекла кекс: вечером к ним придут Костя и Таня, и она ждет их уже с самого утра.
Костя переехал к Таниным родителям после свадьбы и теперь приходит в бывший дом как в гости. И ему даже нравится это — он теперь чувствует ответственность за Таню. Он сразу стал полностью взрослым. А собственных родителей теперь можно просто снисходительно время от времени навещать. Костя чувствует, что каждый его приход теперь — праздник для всех.
Кекс дожидается на столе, посыпанный сверху сахарной пудрой и прикрытый легкой салфеткой. И мясо Маргарита Петровна приготовила особенное, с подливой из чернослива.
Таня для нее — это часть ее красавчика, Кости.
— Если бы ты ее видела! — рассказывает она по телефону кузине Соне. — Понимаешь, очаровательная!
— Ты и раньше так говорила — про Веронику, не забывай.
— Это совсем другое дело, Соня. Они еще оба учатся, такие оба дети еще.
— Какие дети?! Им уже по двадцать два года!
— Конечно, дети. Вместе они так красиво смотрятся! Если бы ты только видела!
Но кузина Соня видеть не может — она уже еле передвигается по квартире, и разговоры с кузиной Марго — единственная для нее отрада.
— Понимаешь, Танечка, у меня родственников было так много, — рассказывает Маргарита Петровна Тане. — У нас была большая еврейская семья. А теперь остались только моя московская кузина Соня, которую ты никогда не видела, и я. Из всех моих братьев и сестер никого уже нет в живых. А сколько лет мне самой, я уже забыла. У моих родителей было семь человек детей. Папа был купец Второй гильдии в Новгород-Северском. В Петербурге им жить не разрешалось — разрешение получали только купцы Первой гильдии, или адвокаты, или люди с университетским образованием, или ювелиры, а остальные должны были жить в черте оседлости. Отец торговал пенькой, у нас было два доходных дома в самом центре города и ресторан. И я и сестры учились в гимназии. Братья тоже учились. Всем всего хватало, отец опекал еще и детей своего умершего брата, которые жили вместе с нами. Соня — единственная, кто от них остался теперь.