Между тем моментом, как священник отшатнулся обратно, и тем, когда угол украсила выщерблина аккурат в районе его головы, прошла, казалось, сотая доля мгновения.
Священник снова посмотрел на дисплей. Одна точка сменила цвет, вторая замерла на месте. Ящер не стреляет и не бежит догонять. Он сидит и ждет. Смотрит немигающим взглядом на угол и в ту секунду, когда Габриель соберется высунуться и выстрелить, рептилия уже спустит курок. Соревноваться в скорости с ней бесполезно.
– Чертова ящерица, – тихо пробормотал под нос священник.
Быстро огляделся. Коридор здесь был чист и опрятен. Никакого хлама, никаких посторонних предметов. Ничего лишнего. Габриель с сожалением посмотрел на второй ствол, сдернул с плеча ремень и, взяв наизготовку любимое ружье, подошел к щербатому краю стены.
На счет три, мысленно приказал себе. Раз, два… в груди предательски екнуло. Три.
Коротко размахнувшись, он выбросил вперед руку с трофейным оружием. Ствол вырвался из пальцев и полетел вперед. В то же мгновение Габриель вынырнул из-за угла. Два выстрела слились в один. Противник повалился на пол, задергался в конвульсиях. Габриель выдохнул и перевел взгляд на трофейное ружье, улетевшее в качестве отвлекающего маневра. Металл изогнулся и оплавился. У рептилии была не только прекрасная реакция, но и качественное плазменное оружие.
Священник-следователь подошел ближе, и «качественное плазменное оружие» перекочевало из лап мертвого дарзини в руки человека, заняв место потерянного трофея. С двумя стволами наизготовку Габриель толкнул дверь.
Огромный зал поразил не только и не столько своими размерами, сколько обстановкой. Он сплошь был уставлен зеркалами. Отражения отражали друг друга, и понять, где реальность, а где Зазеркалье, казалось невозможным. Замешательство длилось секунду. Но этого хватило. Увидев легкое движение, Габриель дернулся в сторону. Выстрел не догнал, но расцветил дверь, что мгновение назад находилась за спиной священника.
Вперед, в зеркала. Раствориться, затеряться, стать на равных. Зеркальный лабиринт запестрел десятками синхронно двигающихся отражений. Он вскинул ружье, и вереница Габриелей повторила движение.
Мелькнуло много раз отраженное обрюзгшее лицо с крупными чертами и нечеловеческими глазами. Кто-то хихикнул довольно тонко и противно.
– Что смеешься, дружок? Рожу свою в зеркале увидел?
Голос снова захихикал где-то совсем рядом, и Габриель двинулся, пытаясь найти если не отраженного, то хоть отражение.
– Это забава того, в чью шкуру я одет, инквизитор. Он отчего-то любил зеркала. А я не стал убирать. Так забавно, правда?
– Сейчас я тебя еще больше рассмешу, – пообещал Габриель.
Снова возник обрюзгший лик. Священник дернулся, но отражения распались, оставив его наедине с собой.
– Вряд ли, – насмешливо произнес тот, кого Габриель уже определил как Призрака. – Что может быть смешнее, чем ваше людское самолюбование? Ты ведь не сильно отличаешься от этого толстяка, инквизитор. Ты такой же человек. И вы истребляете нас для самоутверждения.
– Мы истребляем вас, потому что вы зло.
– Неужели?
– Именно так. Не я напал первым. Ты вынудил меня приехать сюда. Ты, а не я и не Церковь убил тюремщика, влез в его тело и начал бесполезную резню.
Мелькнуло. На мгновение показалось, что мелькнул человек, а не отражение, и Габриель выстрелил. Со звоном осыпалось стекло, оставив пустую раму.
Священник прыгнул в провал, оказавшись по другую сторону зеркальной цепочки.
Зачем этот сумасшедший тюремщик понатыкал здесь зеркал? Зачем сложил в дурацкий лабиринт? Каждый самовыражается как может, раньше, говорят, деньги собирали и наклейки на почтовые конверты, которые клеились для оплаты доставки почты. Подумать только, оплачивать почту наклейкой на конверт. И собирать этот мусор. Так почему какому-то начальнику тюрьмы на дальней станции не заняться коллекционированием зеркальных стекол?
Габриель бесшумно задвигался вдоль вереницы зеркал.
– Ответь мне тогда на другой вопрос, инквизитор, – снова подал голос Призрак. – Если бы я не учинял никакой резни, ты бы оставил меня в покое?
Габриель ничего не ответил.
– Твое молчание убеждает меня, что, если бы я просто тихо сидел и ничего не делал, ты всё равно пришел бы убить меня. Пришел потому, что считаешь меня убийцей. А я считаю убийцей тебя и таких, как ты, и, хотя ничего лично к тебе не имею, вынужден убивать вас. Но только для того, чтобы остаться живым. Кто прав?
Последняя фраза прозвучала совсем рядом, словно говоривший стоял за спиной. Следователь развернулся и выстрелил с одной руки, потом с другой. Зазвенело стекло. Габриель метнулся в сторону, подальше от места, где наследил.
Через мгновение там мелькнуло несколько силуэтов. Священник выстрелил, потом еще раз и еще. Силуэты исчезли, как один. В тот же миг раздался ответный выстрел, и стекло осыпалось уже рядом с ним. Габриель поспешно отпрянул и побежал, подгоняя собственные отражения. Всё вокруг пришло в дикое хаотичное движение. Но был в этом хаосе некий порядок, своя закономерность. Хаос из порядка, порядок из хаоса. Кто прав?
Одно из другого. Противопоставлять нельзя, только воспринимать как единое целое. Он и Призрак единое. Один из другого, и второй из первого. Дикость. Габриель замер. Вокруг всё замерло.
– Так кто же прав? – голос звучал теперь издалека. Священник понял, что Призрак потерял его, спутал направление.
– Церковь Света всегда права, – громко провозгласил Габриель, пытаясь выманить врага поближе.
– Церковь, – тут же повторил голос. – Знал бы ты, что такое на самом деле ваша Церковь, в чем ее истинная суть…
– Я знаю, – негромко проговорил священник.
– Блажен, кто верует, – приблизился голос Призрака.
Он прозвучал совсем-совсем рядом, и Габриель буквально каждой клеткой почувствовал присутствие врага. И не только потому, что опыт и тренировки довели инстинкты до идеала, было еще кое-что – ген противостояния и ощущения Призрака, заложенный в каждого служителя Церкви Света. Должно быть, так чует загнанную дичь охотничья собака.
Снова возник кроваво-красный след, он тянулся цепочкой, словно бывший главный тюремщик порезался осколками собственного отражения. Вот только священник видел его не глазами.
Резко повернувшись, Габриель выстрелил туда, где обрывался след и пульсировало нечеловеческое присутствие. Брызнуло осколками. Не думая, на одних рефлексах, он снова и снова нажимал спусковой крючок. Стекло сыпалось, блестя осколочными отражениями. Через два ряда зеркал на пол повалился подстреленный начальник тюрьмы.
Габриель бросился вперед. До тела добрался в несколько прыжков, повалив по дороге еще одно зеркало. Стекло взметнулось чередой отражений опрокидывающегося мира и грохнулось о пол, разлетевшись в осколки.
Не останавливаясь, священник сунул руку за пазуху. Пальцы нащупали тепло нагретого телом амулета. Дернул, чувствуя, как впивается в шею, рвется шнурок.
Толстяк лежал на полу среди осколков. Посеченное стеклом лицо было залито красным. Кровь обильно сочилась из мелких царапин. Глаза толстяка закатились, он умирал, и Призрак спешил покинуть тело. Габриель не стал дожидаться, когда тот сможет вырваться на свободу, прижал амулет ко лбу умирающего начальника. Крупное тело изогнулось, задергалось. Голос был вялым, словно придавили огромной каменной глыбой:
– Пус-с-сти-и-и-и… Не-е-ет… Лучше убе-е-е-е-ей, убе-е-е-ей раз-з-з и на-всегда-а-а… жалкий нич…
Тело начальника тюрьмы дернулось и затихло. Призрак еще метался внутри мертвого тела, пытаясь найти путь к свободе, и не находил, потому что выход был один – в амулет.
Голос Призрака зазвучал теперь в голове Габриеля. Настоящий, истинный голос. Довольно приятный и немного испуганный.
«Отпусти, инквизитор. Или убей, но не запирай, не надо… не возвращай меня обратно, я больше не могу… я не хочу».
– Поздно. Я тебя уже запер.
«Запертый хуже мертвого, лучше оставь меня с ним. Лучше убей меня, инквизитор».
– Ты смеешь просить меня? Ты, убивший сотни невиновных, имеешь наглость просить меня о чем-то?
«У меня не было выбора. Я должен был отвлечь».
– Кого? От чего? – Габриель почувствовал, как внутри всё холодеет.
«Вас. От того, кто сможет открыть путь. Нам нужно покинуть чуждый мир…»
Голос прервался. Амулет на лбу мертвого начальника тюрьмы накалился докрасна. От него потянулась тонкая ниточка энергии. Призрак силился вырваться из ловушки, вернуться в тело начальника тюрьмы. Видимо, он был сильно напуган, если решился на попытку овладеть телом мертвого человека.
Следователь дрогнул. Амулет полыхнул и затих: Призрак вернулся в тело покойника.
– Зараза! – выругался Габриель. – Ты же сдохнешь.
«Смерть – тоже свобода», – голос Призрака был теперь слаб, но в нем звучали победные нотки.
Габриель с силой надавил амулет.
– Прежде чем умрешь, ответь… что за путь? Кто и где его откроет?
«Этого я не знаю».
– Врешь.
«Я не знаю… в этом суть… те, кто посланы отвлекать, не знают того, кто откроет врата…»
– Значит, ты не один.
«Нет».
– Сколько вас?
«Сейчас меньше, чем раньше», – отозвался бессильный голос.
– Что за врата?
«Врата между мирами. Когда врата откроются, наши миры должны соединиться. Мы пытаемся сделать это с тех пор, как попали сюда. Раньше мы проигрывали, но теперь у нас есть он… с ним мы закончим начатое».
– Кто он?
«Не кто, а что…» – голос звучал все слабее.
– Мы вас остановим!
«Теперь уже никто не остановит… Ваша Церковь не помешает. Она зависит от нас. Что будет с вами, если не будет нас…»
Габриель фыркнул:
– Скажи, как ты попал на Нью-Детройт? Кто тебе помог?
Голос в голове тихо засмеялся:
«Ты в самом деле не знаешь? Нас выпустили всех и сразу…»
– Кто? – выдавил Габриель.
«Тот, кто отпускал и ловил нас все эти годы, чтобы снова отпустить, чтобы опять поймать. Великое ничто, кому я это объясняю?»