Петровская немного волновалась. Вдруг она в платье не влезет? Или наоборот, платье на ней повиснет. Да, она вроде бы носит тот же размер, что и раньше, но с возрастом тело меняется. Ее ягодицы уже не так объемны, грудь опала… Решительно выдохнув, Клавдия натянула платье на себя, затем застегнула молнию на боку. Сошлась, уже хорошо. И вытачки вроде бы на месте. Клавдия подошла к зеркалу и улыбнулась своему отражению. Конечно, не та, что была раньше, но хороша! Платье село идеально. Оно заставило Клавдию расправить плечи, поднять подбородок…
Почувствовать себя королевой!
Женщина бросилась к туалетному столику и достала из ящика помаду. Ту, которой пользовалась обычно. Но она была бежевой, почти незаметной на губах. Клавдии требовалась другая. Не красная, но хотя бы розовая. Идти за ней в магазин некогда, только бежать, но Клавдия не любила суеты. К тому же опасалась за прическу и макияж. Вспотеет, волосы повиснут, карандаш размажется. Придется одалживать помаду у Наташки. Не хотелось этого делать, но иного выхода нет.
Клавдия взяла связку ключей и отправилась к комнате «оккупантки». Та никогда не забывала про боевой раскрас. Из дома без косметики не выходила и имела ее целый чемодан. Причем дешевую не покупала. Заказывала в каталогах вполне приличную. Так что Клавдия не переживала за то, что губы начнут чесаться через пять минут после того, как она нанесет на них помаду.
Отперев дверь, Петровская вошла в комнату. В той, как и предполагалось, царил беспорядок. Вещи разбросаны, кровать не заправлена, на столе гора фантиков и чашка, на дне которой засохший чайный пакет. Стоит тут пару дней, не меньше. Но возмутило Клавдию не это, а то, что Наташка не выключила светильник и компьютер. Счет за электричество делился на троих, но хозяйка квартиры старалась экономить, а «оккупанты», как видно, нет. Да, компьютер на спящем режиме жрет немного энергии, но все же… Да еще светильник! Горит средь бела дня.
Клавдия сначала выключила его (Наташка и не вспомнит, что оставила свет), затем подошла к ноутбуку. Обращаться с современной техникой она не умела. Но предполагала, что, если нажать на отдельную кнопку со значком как на телевизионном пульте, компьютер вырубится. Она так и сделала, но он, вместо того чтобы погаснуть, засветился. Клавдия принялась лихорадочно тыкать в кнопки, но сделала только хуже. Ноутбук возмущенно запищал и стал выдавать картинки. Одну за одной. Клавдия хотела уже выдернуть шнур из розетки, как увидела на экране знакомое имя — Григорий Матросов. А рядом с ним год рождения. Он соответствовал тому, в котором появился на свет ее жилец. Выходит, Наташка пыталась разыскать в интернете информацию о нем. Вопрос — зачем?
«Влюбилась, наверное, — предположила Клавдия. — Он парень видный. Сегодня, когда играл на гитаре, даже я им залюбовалась. Ему бы волосы отрастить, был бы вылитый мариачи из моих грез…»
Ноутбук тем временем успокоился, его экран начал тускнеть. Клавдия решила оставить его в покое и заняться своим ртом. Отыскав нужную помаду, она накрасилась и сделала вывод, что как раз розовых губ ей и не хватало для завершения образа. Теперь натянуть колготки, обуться и можно выходить.
…К ресторану, где была назначена встреча, Клавдия подъехала на такси. Арсений ждал ее у входа с цветами. Букет был плохонький, хоть и дорогой. Но Клава отметила, что в нем есть ее любимые ирисы, пусть и «замученные». Лучше бы купил только их, но свежие, подумала она. Но Сеня никогда не отличался хорошим вкусом. Одевался вообще как клоун. Сейчас, к примеру, на нем был костюм в широкую полоску. Чем не тюремная роба? Галстук не сочетался ни с ним, ни с рубашкой, но был шелковым, скрепленным золотой булавкой.
— Клавочка, как я тебе рад, — Сеня бросился к Петровской, чтобы помочь ей выбраться из машины. — Ты великолепна, как всегда. И нисколько не изменилась.
Да, она знала, что отлично выглядит, поэтому комплимент приняла благосклонно.
— А я, как видишь, еще больше сморщился…
У него было прозвище Сморчок. Маленький, худенький, морщинистый уже в сорок лет, он был невзрачен и не нравился женщинам. Но Клавдия ему симпатизировала. Даже один раз с ним переспала, и это было не так уж плохо. Сморчок оказался сильным мужиком. И тело его, казавшееся в одежде тщедушным, было вполне гармоничным и жилистым. Арсений тогда чуть от счастья не умер. Он боготворил Клавдию. Неустанно ею любовался, будто она произведение искусства.
— Ты такая и есть, — говорил он. — Шедевр господа Бога. В тебе все прекрасно.
— Даже мой нос? — Она не то чтобы комплексовала из-за него, но не отказалась бы от маленького и аккуратного.
— Все!
И был искренним. Если бы Клавдия могла быть с нелюбимым мужчиной, она вышла бы за Арсения замуж. Но, увы, он не рождал в ее душе бурь. Нравился как человек, да. Но по большей части тем, что восхищался ею и был верным долгие годы. Глубже она не копала. Не видела в этом смысла.
— Я заказал нам столик в углу, как ты просила, — сообщил Клавдии Арсений, когда вел ее под руку к дверям ресторана. Он раньше был ей по ухо, теперь — по подбородок. — Хотя мне бы хотелось сесть посредине зала, чтобы все видели, с какой красавицей я пришел.
Клавдия ласково потрепала его по руке. Все тот же Сморчок. Уже сушеный. Но бодрый. И волосы, которых на голове было немного, все не вылезли. Поседели сильно, но это и хорошо, были как прелое сено, стали тонкой серебряной проволокой.
— Ты хорошо выглядишь, Сеня, — решила польстить мужчине Клавдия.
— Скажешь тоже.
— Нет, серьезно. Только вот галстук этот больше с таким костюмом не надевай.
— Ты же знаешь меня, Клавочка, я не стильный. В отличие от тебя. Ты просто олицетворение хорошего вкуса.
Если бы ты видел меня еще сегодня утром, подумала Петровская. Штанцы, водолазка, куртка с капюшоном. Обычная тетка, спешащая в супермаркет, чтобы успеть до десяти купить по пенсионному удостоверению гречку со скидкой. Да, не растрепа, но никак не стильная дама.
Когда они зашли в фойе, то Клавдия не сдержала возгласа удивления:
— Как тут все изменилось!
— Ты давно тут не была? — живо поинтересовался Арсений.
— С тех самых пор… — Она имела в виду их последнюю встречу, которая состоялась как раз тут.
— Надо же. А я периодически захаживаю. Ностальгирую.
— Тут же все переделали. Было все белое с золотым, а теперь… Синее? А вместо хрустальных люстр — какие-то гнутые палки.
— Новые хозяева сменили концепцию. Было дорого-богато, стало стильно-современно. И готовят тут блюда молекулярной кухни в основном.
— Я их есть не буду.
— Я так и думал. Поэтому попросил шеф-повара приготовить нам осетрину с молодым картофелем. А на десерт вафли с мороженым.
— Это хорошо, но я не понимаю, как можно ностальгировать в месте, которое совершенно не напоминает то, что было раньше?
— Для меня не важна обстановка, Клавочка. Я не замечал ее, только тебя. Но шел привычным маршрутом, открывал двери, в которые заходили мы — благо их не поменяли, рука не поднялась избавиться от дореволюционного шика, — садился лицом к кухне, чтобы видеть, когда вынесут заказ… Помнишь, я всегда так делал? Ты обычно голодная прибегала, и тебе не терпелось отведать рыбки… Или томленного в горшочке кролика. Почему-то ты всегда игнорировала салат, начинала с горячего. А потом переходила к десерту. И неизменно пила армянский коньяк.
— Надо же, какие мелочи ты помнишь, — покачала головой Клава.
— Все, что связано с тобой, впечаталось в мою память.
Арсений не продолжил лишь потому, что нужно было идти к столику, а их провожал метрдотель. Или, как сейчас говорят, хостес?
Клавдия оставалась недовольной тем, во что превратили прекрасный, по ее мнению, ресторан. Быть может, потому, что поняла, как безнадежно устарела. Ее жизнь за тридцать лет не менялась вообще (если не брать в расчет «оккупантов»). Клавдия Андреевна пользовалась теми же вещами, что и когда-то, пусть телефон и телевизор видоизменились, ела привычную еду, классически одевалась, много читала, иногда посещала филармонию и оперетту. Машину больше не водила. Последнюю разбила, продала, думала потом новую купить, но посмотрела, что творится на дорогах, и не стала. Госпожа Петровская (или товарищ все же?) осталась в двадцатом веке, тогда как двадцать первый давно наступил.
— Клавочка, не выпить ли нам коньяку? — предложил Арсений.
— Тут есть армянский?
— «Арарат».
— Тогда можно.
Арсений сделал знак официанту, и тот меньше чем через минуту принес бутылку коньяка и блюдце с лимоном. Клавдия поняла, что Сморчок договорился не только насчет еды, но и выпивки. Наверняка «Арарат» специально купили для дорогих гостей.
— Я хочу выпить за долгожданную для меня встречу, — проговорил Сеня, подняв наполненный официантом пузатый коньячный бокал.
— Я тоже ей рада, — сдержанно ответила Клава. — Будем.
Они чокнулись и выпили.
— Не тот стал, — крякнул Сеня, сунув в рот лимон.
— По мне, так не изменился.
— Просто я коньяк тридцать лет не пил. Я же в нем не разбираюсь. В водке понимаю. Но предпочитаю домашний самогон. Гоню сам, настаиваю.
— А я все эти годы пила только его, — чуть ли не пропела Клавдия. «Арарат» сделал невозможное, он заставил ее вернуться в прошлое и почувствовать себя сравнительно молодой женщиной, сидящей в том самом бело-золотом ресторане.
— Как ты живешь, Клавочка?
— Неплохо, — пожала плечами она. Жаловаться грех было.
— Замуж не вышла?
— Нет, конечно.
— То есть все то же кольцо?
— Да. Я его шлифовала лет десять назад. Было как новенькое. Сейчас опять тусклое, затертое… — Как я, хотелось добавить, но Клавдия удержалась. Для Сморчка она все та же королева. А ей уже и платье от Лорана не помогало, только коньяк. Поэтому она попросила налить еще. Они выпили, на сей раз по половинке, и Клава спросила: — А ты не женился?
Она ни на миг не сомневалась в том, что услышит отрицательный ответ. Но Сеня ее потряс: